Грехи царя Омара

– Я хочу обнять тебя. Я хочу прикоснуться к твоему телу.

Амани кивнула и сделала шаг назад. Она медленно расстегивала крючки вышитого жилета. Наконец ее грудь освободилась, прикрытая теперь лишь тонким муслином. Царь с вожделением смотрел на то, как она снимает с себя одежды.

– Моя грудь вскармливала бы твоих детей, – прошептала Амани, и ее поразило, какая страсть загорелась в его глазах.

Наконец ее одеяние упало на пол и она предстала перед ним обнаженной. Когда она вошла в его объятия, он услышал:

– Я бы была рядом с тобой каждый день жизни, отпущенной нам, помогая и любя. Я бы никогда не покинула любимого.

Амани нагнулась к нему, и их губы снова встретились. Нежно целуя его, она еще раз прошептала:

– Ты навсегда забыл бы, что такое одиночество, потому что я была бы рядом.

Она почувствовала, как от ее последних слов его тело вздрогнуло, словно плотина, готовая вот-вот прорваться. Девушка видела, что ему нужно дать выход чувствам, дать боли вырваться наружу, и потому она повторила:

– Я была бы с тобой. Всегда.

Омар больше не мог сдерживаться. Он прижал ее к себе и погрузил лицо в ее груди. Он сосал их, гладил, сжимал, но этого было недостаточно. Через секунду он поднялся, меняя положение, и, все еще сжимая ее в своих объятиях, продолжал целовать и гладить везде, где только мог. Амани с удовольствием подчинялась этому исступленному порыву. Она открылась, выгибаясь всем телом, и он стал захватывать ртом ее груди, а потом положил ее на спину и принялся целовать живот, медленно опускаясь все ниже.

Его руки, губы и язык проникали повсюду и неистово ласкали ее. Это было чудесно. Когда пальцы царя скользнули в нее, она изогнулась ему навстречу.

– Амани! – крикнул он, и она улыбнулась, зная, чего он жаждет, зная, что было нужно им обоим.

Она лежала на краю ложа, он стоял между ее ног, лаская и целуя ее. Но это было не то, чего она хотела. Поэтому она нагнулась вперед, обхватила руками и принялась ласкать его так же, как это делал он.

– О царь, – умоляюще пролепетала она.

– Я могу сделать тебе больно, – почти простонал он.

Она словно не слышала этих слов и обвила Омара ногами, привлекая его к себе, а затем сжала их. В этот миг они наконец соединились.

Амани закричала, но не от боли, а от невероятного, удивительного ощущения свободы, которое он, быть может, сам того не желая, подарил ей. Было так чудесно чувствовать его внутри себя, ощущать, как он заполняет ее, как он сливается с ней и они становятся единым целым. Но еще чувствовала Амани и то, что каждое движение порабощает царя, все сильнее затягивает ошейник раба. Теперь он будет принадлежать ей всегда. Она в силах воцариться не только на царском ложе! Она станет царицей!

Застонав, Омар схватил ее за бедра и, слегка приподняв, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стал погружаться в нее и выныривать обратно.

Она тоже начала двигаться, выгибаясь и еще сильнее открываясь ему, чтобы насладиться каждым его толчком, каждым его вздохом, каждым его прикосновением. Девушка чувствовала, как растет напряжение. Царь все чаще и плотнее входил в нее. На этот раз страстный порыв охватил их обоих.

Она слышала его прерывистое дыхание и знала, что вот-вот это свершится.

– О Аллах! – воскликнула девушка, потрясенная тем, что происходило с ней сейчас. Она ошеломленно прислушивалась к себе, напуганная всем этим накалом, ритмом и биением, когда он снова и снова проникал в нее.

– Я люблю тебя, – прошептала она, и внутри нее произошел взрыв.

Сознание ее помутилось, и в этот миг царь закричал. Их взгляды встретились, сливаясь точно так же, как и их тела. Когда он расслабился, она увидела в его глазах удивление. Он произнес одно-единственное слово, которое прозвучало как клятва:

– Всегда?

И царица Амани кивнула.

– Всегда.

Макама шестая

Третий день не спали жители столицы славной страны Ал-Лат. Третий день они вместе с царем Омаром радовались тому, что Амани, дочь визиря, стала теперь любимой женой царя. Съехались гости со всего мира, от земель на восходе солнца до земель на его закате. И для каждого царица находила слова приветствия, каждого радовала благосклонным кивком головы.

Царь Омар уже в который раз подумал, что, отослав малыша, он принял самое верное решение в своей жизни. Конечно, его немного смущало то, что Хаят, не выдержав груза горя, умерла. Но, быть может (так утешал себя владыка), она была не самой хорошей царицей. Ведь та, первая, свадьба была и куда скромнее, и куда скучнее. Хаят не снисходила до того, чтобы самой принимать гостей, беседовать с ними. Лишь сидела на троне разряженной куклой.

Увы, надо признать, что царь Омар вовсе не печалился о смерти первой жены. Он забыл и ее голос, и ее нежность так быстро, как прохладу ночи сменяет жар дня. Забыл, и теперь наслаждался тем, что желанная Амани стала его добычей и принадлежит ему по праву. Царь не обращал внимания на слова мудрецов, сетовавших, что положенный срок траура не соблюден, что новая царица украсила собой трон еще до того, как прежняя упокоилась в вечных объятиях могилы. Царь Омар был счастлив и отодвинул все заботы на потом.

По-своему счастлива была и Амани. Теперь ей, царице, смиренно повиновались многочисленные служанки и рабыни. Теперь ее слово ловили, чтобы немедленно исполнить самое затейливое из ее желаний. Теперь в ее власти было и казнить, и миловать. И новая царица и казнила, и миловала.

Лишь одного человека Амани по-прежнему опасалась. И конечно, это была не ворожея, которая некогда продала ей за два цехина сонное зелье. О нет. Опасалась Амани дочери звездочета, прекрасной и чуткой Ясмин. И не без причины. Она-то прекрасно помнила, как повстречала девушку у дверей опочивальни царицы Хаят.

Помнила она и тот взгляд, которым окинула ее Ясмин, когда глашатаи объявили о свадьбе царя Омара и дочери визиря. Ничего не сказала дочь звездочета, лишь в глазах ее мелькнул огонек ледяного презрения.

Как и раньше, Ясмин называла Амани «госпожой», как и раньше, была внимательна и предупредительна. Но… Какой-то холодок вражды теперь всегда веял от прикосновения ее руки, взгляда, простого поклона. Хотя, быть может, Амани все это только придумала, и Ясмин уже давно забыла встречу в полутемном коридоре у дверей царской опочивальни.

Как бы то ни было, Амани опасалась Ясмин. Но, как истинная дочь своего отца, не спешила ославить прекрасную наложницу. Наоборот, она при царе всячески превозносила ее разум, знания и умения, здраво рассудив, что от любимой наложницы царь все равно не отдалится. Но наблюдать за действиями недруга всегда проще, когда он рядом. А потому пусть Ясмин по-прежнему остается украшением царского гарема, давним и близким другом царской семьи.

В положенный час отгремели свадебные торжества, и жизнь великой страны Ал-Лат вошла в норму. В царском дворце все так же появлялись послы разных стран, принося и хорошие и дурные вести. Все так же в погожий день царь, презрев государственные дела, отправлялся на соколиную охоту. Все так же плелись интриги и заговоры – ибо так уж устроена природа человеческая, что просто наслаждаться самим существованием можно лишь мгновения. А потом приходит зависть, которая по ночам нашептывает слова, способные отравить всякую радость.

Царица Амани не спешила заводить свои порядки ни на женской половине дворца, ни в стране. Пусть все идет, как велел Аллах всемилостивый. Ведь менять нравы или привычки лучше постепенно. Так никто не заметит, что в один прекрасный день станет нормой то, что десятилетиями казалось постыдным или недостойным.

Со дня смерти царицы Хаят не прошло и месяца, когда Амани объявила своему царственному супругу, что вскоре он вновь станет отцом. А увидев радость на лице мужа, сказала, что постарается родить царю наследника престола. И попросила, чтобы добрая и умная Ясмин, сведущая в зельях и врачевании, с этого дня помогала царице.