Снимаем порно

Он повесил трубку и одновременно движением другой руки щелкнул переключателем селектора внешней связи.

— О'кей, бэби, — сказал он своим обманчиво сонным голосом, — теперь пусть войдут.

Лесс наклонился вперед, положив локти на стол, соединив руки и оттопырив большие пальцы так, что его подбородок лег на два вытянутых пальца внизу — стиль Калигулы. Дверь открылась и вошли двое агентов Уильяма Морри нарочито неторопливой походкой. Если талантливые агенты заявляются вдвоем, то это означает одно из двух: либо более опытный вводит в курс новичка; либо агентство считает встречу достаточно критической, с десятипроцентным шансом на успех, и ведет игру в четыре руки. Подобное разыгрывается в стиле фараонов — один играет роль благоразумного, сговорчивого («Давай немного уступим Лессу, Эл»), в то время как другой («Говорю тебе, отдадим это в «Парамаунт») напяливает маску импульсивного упрямца, отъявленной сволочи.

Изящество и отточенность этой тактики пропали бы даром, будь она использована против Крысьего Дрына, и она не применялась теми, кто знал его. Не то, чтобы он не клевал на уловки или даже не ценил их, но потому, что он вершил свои дела с позиции такой чудовищной силы, что пытаться хитрить с ним было просто бесполезно.

В настоящий момент студия имела в производстве одиннадцать работ. Три снимались в Европе, одна — в Мексике, одна — в Нью-Йорке. Оставшиеся шесть — на территории киностудии; одна из этих шести была вестерном, одна — пляжным фильмом, одна — научной фантастикой и одна — киноверсией Бродвейской постановки с двумя действующими лицами. Эти картины обходились в миллион каждая и все вместе, да и в отдельности, считались «мусором». Их сверхнизкая прибыльность вытекала из нескольких обстоятельств: от дополнительных расходов (то есть плутовство с производственными ценами и разницей в выручке между кассовыми и убыточными киносеансами) до непомерной платы за аренду территории и зданий студии (выплачиваемой держателями акций) и, наконец, принятие чисто символических обязательств в договорах с актерами, режиссерами и продюсерами — или, иначе говоря, поддержание общеизвестных способов списания налогов и сохранения гигантского устаревшего механизма взаимоотношений.

Этим объяснялась убыточность четырех картин из шести, осталось еще две — да и эти были раздутыми и чудовищными. Одна — девятимиллиондолларовая затея специально для Рекса Мак-Гуира, «Эй ты, разбиватель сердец», и другая — состоящая из шестнадцати частей, «Пока она не завопит», с Анжелой Стерлинг, самой высокооплачиваемой любимицей серебристого экрана — срывающей кругленькую сумму за фильм плюс десять процентов кассового сбора и так далее.

В любом случае, последние две относились к тем проектам, которые интересовали Лесса — и он сомневался, что вошедшие агенты Морриса заговорят о чем-нибудь достойном этого уровня, поэтому довольно лаконично ответил на их многословные приветствия.

— Видел тебя на Фабрике прошлой ночью, — сказал старший из них, тот, что потяжелее, плюхаясь на кушетку с показной независимостью.

Лесс мельком взглянул на него и поднял брови в безмолвном: «Ну и что?»

— Да, ты был с Лиз и Дики — я не подошел, ведь ты мог, ха, ха, — игривое подмигивание партнеру, — говорить о деле.

Лесс продолжал разглядывать его без всякого выражения, затем подмигнул в ответ:

— Ясное дело! — сухой короткий смешок.

— Я был там с Джеки, — продолжал поспешно агент, слегка смутившись. — Джеки Фонда и Вадим. Что за красотка! Рождение ребенка ничуть не повлияло на ее фигуру — она по-прежнему сногсшибательна!

Лесс молча кивнул.

— Скажи, Лесс, — весело сказал второй агент, указывая на маленькую картинку на стене, — это, что, новая? — Цель его вопроса была двойная: во-первых, произвести впечатление на коллегу своим знанием кабинета Лесса Хэррисона; во-вторых, сам Лесс, возможно, будет тронут его интересом. Он знал, что Лесс крайне далек от живописи, но он достаточно хорошо понимал, что Лесс оценит этот вопрос. Умение держать в памяти детали личной жизни других людей: имена их жен, детей, их вкусы, слабости — все это незаменимые вещи в арсенале способного агента.

Лесс взглянул вверх, чтобы увидеть, какая картина имелась в виду. Кроме портрета отца, в комнате висело еще шесть картин — по три на каждой стене.

— Вы правы, — сказал он. Это был Пикассо в голубых тонах, из серии «Девушки из Авиньона». — Вам нравится? — улыбаясь, повернулся он к спрашивающему.

— Необычайно, — ответил тот, восхищенно тряся головой, — неправдоподобно! Господи, мог же этот парень когда-то так писать!

— Я передам Келли, что вам понравилось, — сказал Лесс, кратко черкнув что-то в блокноте, — или, по крайней мере, что вы не оставили без внимания перемену в моем кабинете.

Келли, как ее звали, была его личным помощником, или Пятницей в юбке — если так можно окрестить человека, получающего тысячу двести долларов в неделю. В число ее обязанностей входило и оформление интерьера кабинета, включая подбор картин, которые она выбирала из семейной коллекции. Келли рассматривала эту обязанность не как привилегию, а скорее как необходимость, потому что Лесс Хэррисон страдал от недостатка, который загадочным, но печально известным образом был широко распространен на исполнительном уровне в Голливуде — он был дальтоником. Поэтому Лесс записывал замечания об обстановке кабинета в карточку с теми же чувствами, с какими он изучал мнения, поступавшие после предварительного показа фильма… совершенно объективно.

— Объясните-ка мне вот что, парни, — проговорил он, переводя взгляд с одного агента на другого. — Последний раз, когда вы были здесь — темные очки были на вас, — указал он на младшего, — а вы были без очков, теперь все наоборот, верно?

Посетители обменялись взглядами.

— Фу-у, — тихо произнес тот, что помоложе.

— Ну и проницательность, — сказал второй. — Боже, это, должно быть, происходило… два или три месяца назад.

— И в чем же дело? — спросил Лесс.

Младший сначала удивился, затем слегка огорчился.

— О, просто это… своего рода глупость. Наш старик, — он говорил о своем шефе, — сказал, что нам не следует одновременно быть в темных очках, он сказал, что это портит наш имидж. Будем похожи на привидения, по его словам. — Молодой агент пожал плечами, робко улыбаясь и жестом указывая на коллегу. — Сегодня как раз его очередь.

Лесс задумчиво кивнул и положил голову на одну из рук. Под его задумчивым взглядом, переводимым с одного на другого, молодой неловко заерзал, в то время как старший снял очки и начал протирать их галстуком, посмеиваясь и приговаривая: «Господи, Лесс, ну и память у тебя!»

Лесс погрузился в раздумья, хотя было видно, что ему приятно слышать эту похвалу: словно блестящая память в какой-то степени компенсировала его дальтонизм.

Лесс прокашлялся и только собрался говорить, как зажжужал селектор, и он нетерпеливо щелкнул тумблером.

— Да, Келли?

— Эдди Райнбек на второй линии.

— У меня деловая встреча, Келли.

— Это важно.

— Черт, — сказал он, отключаясь от Келли и беря трубку. — Дурные вести, дурные вести, я чую их запах. Да, Эдди?

Он внимательно слушал, все сильнее хмуря брови.

— Ты, должно быть, шутишь, — наконец произнес он, теряя самообладание. Лесс прикрыл глаза и продолжал слушать.

— Вот шлюха, — тихо сказал он сквозь стиснутые зубы, — глупая… безответственная… дефективная… шлюха!.. — Вздох. — Не могу поверить в это. Подожди минутку, Эдди.

Он прикрыл микрофон рукой и поднял глаза на агентов.

— Мне жаль, парни, — сказал он, сделав жест рукой, его хладнокровие рушилось на глазах, — это сообщение о несчастьи, перенесем наш разговор.

Они поднялись как один, с улыбками полного сочувствия.

— Никакой бизнес не сравнится с шоу-бизнесом, верно, Лесс, — остроумно заметил старший агент, глупо подмигивая.

— Поговорим с вами позже, Лесс, — сказал другой, и помахав на прощание, они вышли за дверь.