Алпамыш

Уношу на сердце вечной муки знак…

Где ты, мой скакун, мой резвый тобучак?..

Ты какой совет подашь мне, мой тельпак?

Сине-зелен был чапан мой, пышен был.

Тот, кого искал я, Алпамышем был.

Ведь обезоружен я и спешен был, —

Все мое оружье — аркан да кулак…

Тут стоять, пойти ли, — дай совет, тельпак!

Над моей башкой нависла туча бед.

Попадусь, на тот меня отправят свет.

Никакого больше мне терпенья нет.

Я один, — хоть ты, тельпак мой, дай совет!..

Долго Караджан в раздумии стоял, —

Все от тельпака совета ожидал.

А тельпак ему какой совет бы дал?

Хоть и был треух, а безъязыким был,

Шапочник его без разума создал.

Бедный Караджан стоял и все гадал.

Вдруг он клич тревоги дальней услыхал:

То один калмык дозорный увидал,

Как он свой тельпак все вниз и вверх кидал…

Больше Караджан раздумывать не стал, —

С другом разлучаясь, горько зарыдал.

Алпамыш ему благословенье дал.

Низко нахлобучил Караджан тельпак:

— Ты, оказывается, болван, тельпак!..—

Хоть и пешим был, а сам, как тобучак,

Резво в путь пустился Караджан-бедняк, —

Родину свою опять он покидал.

— Жить здесь не имею права! — говорит, —

— Дружбе отдал честь и славу, — говорит, —

— Злому року стал забавой! — говорит… —

— Пропаду на Алатау! — говорит.

Через сколько горных он прошел дорог,

Сколько он степных преодолел дорог, —

Возвратился к месту через долгий срок,

В горный край безлюдный сокол-одинец.

Калдыргач к нему явилась, наконец.

Поведал ей Караджан все, что про Алпамыша поведать мог, погоревали они вместе над судьбой его, — сказал Караджан так на прощанье Калдыргач-аим:

— Что ж делать, если сам заупрямился он не во-время! Может быть, еще и выберется оттуда как-нибудь. Только ты никому, ни родным, ни другу близкому, никому не говори, что ходил я туда и Алпамыша видел. Пусть думают, что погиб он…

Проводил Караджан бедняжку Калдыргач — и стали оии все жить, как и жили без Алпамыша, — в скорби и в унижении…

А бек Алпамыш между тем в зиндане оставался…

Был в калмыцкой стране в столице Тайча-хана базар один, Янги-базаром назывался. Поручил Тайча управление Янги-базаром дочери своей — Тавке-аим. Вызвала Ай-Тавка сорок своих девушек и такое слово им сказала:

— Вам, мои подружки, от меня наказ:

Сметливей, проворней быть прошу я вас.

Как известно вам, базарный день у нас:

Красным должен быть цвет ваших шаровар,

Красные жезлы

^[35]

я вам вручу сейчас, —

С ними отправляйтесь на Янги-базар.

Торга должен скоро наступить разгар.

У купцов проверьте всякий их товар, —

Что на счет, на вес, на меру, на харвар,

Их весы, их гири, их аршины все:

В алчности всегда они повинны все.

Сколько бы им строгих ни грозило кар,

Любят незаконный наживать барыш.

У кого — рундук, а у кого — амбар,

Медник иль чувячник, бочар иль гончар;

Посетить и скотский вы должны базар —

Знать, почем овца, почем баран-кочкар;

Ткани осмотреть, и кожи, и ковры…

Помните, что очень торгаши хитры, —

Все на плутовские барыши хитры!..

Это наставленье девушкам своим

Шахская сказала дочь, Тавка-аим.

Девушки в чиновный оделись наряд:

— Мы Янги-базар проверим, — говорят, —

Все осмотрим, взвесим, смерим! — говорят.

Походили девушки по базару, вернулись к Тавке и так ей докладывают:

— Наказ твой со всем усердием мы выполняли. Весь Янги-базар обошли, во все ряды заходили, все товары осмотрели, у купцов и ремесленников весы их, гири и меры все проверили. Овечий базар тоже хорошо осмотрели, — перекупщиков, непомерную прибыль накидывающих, наказали как следует. Видели мы на скотском базаре белого козла диковинного: шерсть у него до самой земли свисает, рога — в самое небо торчат.

Не поверила им Тавка:

— Не может этого быть! — говорит.

Клянутся девушки, говорят:

— Как же этого быть не может, когда мы его своими глазами видели, вот так, совсем близко рассматривали его…

Раззадорили девушки Ай-Тавку, оделась она, — вместе с ними на Янги-базар отправилась. Пришли — действительно такой диковинный козел оказался там. Очень козел этот Ай-Тавке понравился, прикипела она к нему, — купила его за восемьдесят теньг и к себе во дворец привела. Приказала Тавка повесить козлу на шею бубенец серебряный — и стала она ежедневно по двору с ним прогуливаться, — веселилась, радовалась, глядя на козлика своего.

Много ли, мало ли времени прошло, — стал козлик линять — шерсть свою красивую терять и с тела тоже спадать стал. Огорчилась Тавка — и девушкам своим такое слово сказала:

— Девушки! Весны уже недолго ждать!

Шерсть козел теряет, с тела стал спадать,

Кто из вас за ним приставлен наблюдать?

Почему мой козлик стал худеть, скучать?

Иль присмотр не тот, иль корм его крадут?

Я боюсь — недуга не было бы тут!

Или потому, что пары нет ему,

Козлик так облез, невесел так и худ?

Сказали ей девушки:

— Правильно говорите вы, Тавка-аим: это животное привыкло на воле ходить, траву по вкусу своему щипать. Не может козел сытым быть тем, что вы ему из рук даете. Появится скоро’ свежая трава зеленая — он еще больше скучать, худеть станет.