Кыся

И, конечно, как в американских фильмах (мы с Шурой такое раз сто уже видели!), с удовольствием показывали полицейский пост у дверей в это спецотделение. Будто мой Водила может сейчас встать со своей спецкоечки и убежать в неизвестном направлении. Или в один прекрасный момент оживут Лысый и Алик, ворвутся в клинику и еще раз попытаются ухлопать моего Водилу!

Но самыми ужасными были интервью с мамой Алика.

Скромно и модно одетая, с худенькой девичьей фигуркой, растерянная пожилая женщина на плохом немецком языке пыталась уверить мир, что все произошедшее - трагическая ошибка, что ее мальчик никогда в своей жизни никого не обидел! А то, что он воевал в Афганистане и Карабахе - так другого выхода у него в Советском Союзе не было. Поэтому они с сыном и эмигрировали...

А ей безжалостно показывали пистолет с отпечатками пальцев Алика, ей предъявляли неопровержимые доказательства, что ее мальчик был холодным и страшным убийцей, что деньги, которые она считала результатом его внезапно открывшегося коммерческого таланта на ниве "экспорт-импорт", были его гонорарами за "исполнительское мастерство", за десятки смертей почти во всех странах мира.

Его искали очень, очень давно, но насколько он был жесток, настолько же и умен, и поэтому даже "Интерпол" до сих пор не мог его вычислить. И если бы не этот кокаин...

Она не хотела ни во что верить. Она умоляла оставить ее в покое, наедине с ее горем, а ей совали под нос различное, самое современное оружие Алика, его и ее документы с их фотографиями, но с совершенно другими фамилиями, которых у Алика в разных тайниках нашли великое множество.

Каждое интервью было для нее пыткой. Но ни полиция, ни самые дотошные телевизионные зубры не смогли сломить в ней святую убежденность в непогрешимости своего прелестного, доброго и удивительного Алика - лучшего сына, о котором могла бы мечтать любая мать и которого Господь так несправедливо не уберег в этой ужасной автомобильной катастрофе!

И несмотря на то, что я про Алика знал почти всю правду, его маму мне было безмерно жаль.

Газеты мне читала и показывала Таня Кох. А телевизор я и сам смотрел. Вместе с нею.

* * *

Дело в том, что я уже вторую неделю живу у Тани.

"Живу" - это громко сказано. В ее квартире я бываю всего несколько часов в сутки. Иногда что-то ем, что-то пью, а в основном я шатаюсь вокруг клиники по огромному больничному парку. Таня живет совсем рядом. Ее дом стоит на соседней с больницей улице, квартира в первом этаже, и я могу смываться из нее, когда захочу. Таня специально оставляет чуть приоткрытым окно в кухне, и войти в квартиру и выйти из нее - для меня плевое дело.

Изредка я ночую у нее. И тогда Таня рассказывает мне про Алма-Ату, где она родилась и выросла и где живет очень много бывших немцев Поволжья, которых сослали туда еще во время Второй мировой войны.

Рассказывает Таня и о своих недавно умерших родителях, так и не дождавшихся разрешения на выезд в Германию всей семьей. Счастье, что они Таню с детства немецкому языку выучили. Дома заставляли говорить только по-немецки для ежедневной практики.

От Тани я узнал о замечательном казахском нейрохирурге - Вадиме Евгеньевиче Левинсоне. Таня училась у него в медицинском институте, а потом много лет работала его ассистентом.

Вадим Евгеньевич был блядун, пьяница, превосходный гитарист, а из всех видов индивидуального транспорта предпочитал мотоцикл "Ява", на котором и носился по всей Алма-Ате и ее окрестностям. А еще Вадим Евгеньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и Визбора и, как поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему "мужчинству". Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки, и бляди... Хотя ему вполне было достаточно быть тем, кем он был на самом деле, - блистательным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал...

На втором курсе института, когда Тане было девятнадцать лет, Вадим Евгеньевич увез ее в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом высокогорном катке, и там без пышных клятв и заверений, без вранья и обещаний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности. И несмотря на то, что Вадим Евгеньевич даже и не помышлял разводиться с женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.

С тех пор в ее жизни было достаточно много мужчин - и моложе Вадима Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, - сексапильнее и мощнее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодарную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо переспавший с Таней.

В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и получила все, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую родину. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейшего внимания - это на ее диплом с отличием.

Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии правительство Баварии предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких медицинских сестер и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена почти по специальности - на отделение нейрохирургии. Где и лежал теперь мой Водила.

* * *

Я рассказываю про Таню Кох так подробно, потому что она - третий Одинокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, одиноким просто необходимы! Зачастую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всегда скажешь. А Коту можно...

Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей: они убеждены, что Кот их не понимает, но, тем не менее, поверяют ему все свои "боли, беды и обиды" (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому существу, находящемуся в непосредственной близости.

Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и откровения, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и никому Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно правы. Ну, а в том, что Коты чего-то не понимают - Люди издавна и глубоко заблуждаются.

Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда между Человеком и Котом существует Двухсторонний Контакт - никаким заблуждениям решительно нет места!

Но с Таней Кох устанавливать Двухстороннюю Телепатическую Связь мне не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин, "сожгла за собой все мосты". Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен буду вернуться в Россию. И разрывать уже установившийся Контакт насильственным образом - одинаково больно и для Кота, и для Человека...

Так что, давай, Мартын, будем благодарны Тане за временный приют и доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения лишних потерь. Ей и так не слишком-то весело живется на этой своей исторической родине.

Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю из всего того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей сообразительности она с легкостью спишет за счет обычных "животных инстинктов", про которые ей талдычили, наверное, и в школе, и в институте. Ей-Богу, так будет для нее лучше. Особенно, когда я укачу из Германии.

А пока я каждый день по много раз обхожу огромные больничные корпуса с вертолетной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной стоянке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда клиники, куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.

Многие служащие больницы меня уже знают и знают, что я - "КОТ РУССКОГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРОХИРУРГИИ". Вот так-то!

Однако, несмотря на то, что я "Кот гангстера", многие меня подкармливают. Особенно - младший медицинский персонал. То колбаски притащут, то приволокут кусок вполне приличной рыбки - вареной или жареной. Это, конечно, не оттаявший сырой хек имени моего Шуры Плоткина, но тоже вполне съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.