Батюшка сыскной воевода. Трилогия.

– Всё готово?

– Всё, Никита Иванович, – серьёзно кивнул Еремеев. – Мои ребята на Колокольной площади уж больше часа толкутся. Народец смотрит неласково, детишки слёзы льют, криком кричат…

– Требуют карамелек?

– Да уж считай тока за ними и пришли. А балаган скомороший закрыт, и наружу не выходит никто.

– Бабушка, что у нас насчёт противоядия? – уже на ходу застёгивая портупею, поинтересовался я. Наша домохозяйка неопределённо повела носом…

– Покуда не ведаю. Нонче ещё покумекаю, но одно сказать могу верно – в дурмане-то конфетном, слышь, шамаханского зелья следы! Потому оно и в привычку быструю входит, а значит, и отвычку в тех же краях искать придётся.

– Намекаете на очередной визит к Кощею?

– Да уж куда как намекаю…

– Ясненько. Что ж, надо – значит, надо! – Мы перемигнулись и пошли на задержание.

Вся опергруппа, за исключением государя, собралась силами на последний, решительный шаг. Митька уверенно сунул в карман боевой крендель; Яга зачем-то взяла старую гнутую клюку и, примериваясь, сделала пару фехтовальных выпадов; я подумал и отказался от царской сабли: в конце концов, главных виновников в цирке уже нет, а та, что есть, меня убивать не будет. Я уверен, действительно уверен…

В тот день погодка вьщалась на славу! Тучки развеялись, апрельское солнце разбросало пронзительные лучи, щекотавшие маленькие клейкие листочки берёзок и осин. Грязь на улицах казалась золотистой, лужи янтарными, лица горожан (в большинстве своём) светлыми и чистыми! А воздух таким сладким, что кружилась голова и хотелось петь…

В голове всё причудливо перемешалось. Что делать, как поступить, у кого просить совета – не знаю… Я не имею права попустить преступности, но не могу даже представить себе, как буду брать под арест любимую девушку! Сомнений в её участии не было, в виновности тоже, но ведь… весна! Всё цветёт, благоухает и распускается красками. Вокруг красота и упоение новой жизнью!

Сама природа противится насилию, а я обязан идти и доводить это дело до конца. Потому что… потому! При необходимости я готов написать в ряд двадцать пять причин, не позволяющих мне поступить иначе, но сердце не обманешь… Оно буквально выпрыгивало из груди с каждым шагом по мере моего приближения к Колокольной площади. Ноги становились ватными, в глазах предательски щипало, присутствие суровых боевых товарищей начинало болезненно раздражать, и лишь один, верный своей брюзгливости голос уверенно вернул мне прежние силы…

– От какова она истинная харя Никитки-сыскаря! Вот как отплатил он простому люду за доверчивость, за любовь да ласку! Меня изоскорблял прилюдно, в досках похоронил, бугаем своим небритым прижал, так что по сей день сесть не могу – занозы… А ныне и вовсе цирк закрыл! Ужо представлениев вам не будет…

Будет, будет! Вот сейчас мы к нему подойдём поближе и такое представление устроим, хоть билеты продавай – народные ожидания не обманем! Дьяк вещал откуда-то из толпы, видимо, как его ни бей, а в присутствии внимающей аудитории гражданин Груздев расправляет перышки и возрождается, как феникс из пепла! Может, он у нас энергетический вампир? Я теперь во всё что угодно верю…

Митя вежливо (и не очень…) прокладывал дорогу, Яга семенила следом, жалостливо гладя по голове каждого встречного ребёнка. Вот их горькие взгляды и вызывали настоящую боль… Взрослые карамелек не ели, а если кто и соблазнился, так не сразу запал, а детский организм куда восприимчивее к наркотику. Бабка права – мы обязаны ещё раздобыть лекарство…

– Митя, обойди слева и протолкайся непосредственно ко входу, туда, где сейчас дьяк. Фома, подгони своих, пусть ненавязчиво оттеснят народ от цирка. Мы с Бабой Ягой идём внутрь.

– Без охраны?! – ахнул разобиженный Митька. – А что ж я-то – как неродной за дверью останусь? Вы небось заарестовывать кого будете, руки за спину вертеть, груди милицейские под ножи преступные подставлять…

– У тебя… более важное задание, – едва не закашлялся я, выражение «груди милицейские» почему-то показалось несколько двусмысленным. Ну у Яги разве что, да и то… как-то не так… – В общем, не спорь! Встанешь напротив своего бывшего учителя и вступишь в дискуссию!

– Это поскандалиться, что ль?! – не поверил своему счастью наш младший сотрудник.

Я коротко улыбнулся и кивнул. Если кто и сумеет перекричать воодушевлённого дьяка, так это только скромный Митенька. Отец Кондрат может отлучить или предать анафеме, но перескандалить при всём честном народе – на это нужен другой талант… А у нас в милиции всяких талантов предостаточно, главное – их выявить и разумно применить.

В размышлениях я едва не сбил двух закадычных дружков, но вовремя сориентировался, поймав обоих за шиворот:

– Здравствуйте, граждане! Опять прогуливаем в рабочее время?

Приказчики дёрнулись, но вырваться не посмели.

– Дык чисто случайно мы тут! Он вона говорит, пойдём, дескать, цирк закрывается, так, может, на прощанье баб без одёжи и покажут?

– Врёт он! Ей-же-ей, врёт! Сам меня позвал на козу смотреть, мол, в прошлый раз все видали, как она с фокусником шушукалась! Вот мы и мыслили глянуть да вам доложить…

– Неужели? – деланно удивился я.

– Вот те крест, батюшка сыскной воевода! Я так думаю, энто она насчёт медведя договаривалась, ему ить платья бабьего так и не дали, а в юбке одной коротенькой зверю небось уж и на люди выходить зазорно – все дела наружу!

– Так вы не прогневайтесь, Никита Иванович, скажите им, чтоб народ зря не баламутили да представление начинали! А ежели коза вам какое сопротивление окажет, дак мы готовы… от всей души, как говорится… посочувствуем!

Баба Яга, утомлённая пустыми разговорами, толкнула меня в бок. Я махнул рукой Митьке и, поблагодарив болтунов за «полезную следствию информацию», двинулся дальше.

Филимон Груздев наконец-то отвлёкся от перечисления «милицейских вредительств» и с собачьей радостью переключился на меня:

– Ага… пришёл на злодейство рук своих взор кинуть! Видели уж, лежат любимцы народные в шатре своём, ровно мёртвые… И дух их сивушный витает над телами, аки серафим шестикрылый! Из-за интриг милицейских скоморохи трезвые будто с цепи сорвались… Мало не две бадьи трёхведёрных с вечеру закупили, каторгу сибирскую обманываючи! Эх, не видать детишкам боле дармового горошку сахарного…

Я ещё отметил про себя, что дьяку дали хорошо отредактированный текст, но тут плавно и красиво вступил Митька. Многого я от него ждал, но такого… Поверите ли, площадь в одно мгновение смолкла, заткнулись даже весенние воробьи. Наш умник достал из-за пазухи книжечку и, не повышая голоса, дословно сказал следующее:

– Интерфес у Филимона Митрофановича не в креативе!

Особо впечатлительные даже перекрестились, прочие вздрогнули…

– Стрессы производственные, нехватка позитивного стимула; эмоциональный и гормональный фон пассивный плюс комплексное стремление к суициду!

Тут уж и самые тупые поняли, что дьяк долго не протянет…

– Статистически имеем полный аналог безальтернативного инсульта! Неадекватное позиционирование проблематики субъекта, повышенная эмпатия в сочетании с низкой ориентированностью холерически нестабильного психотипа!

Вся площадь дружно, в едином порыве, опустилась на колени. Перепуганные дети не смели даже плакать, не говоря уж о том, чтобы попросить конфетку. Бабы скулили, не разжимая зубов, мужики истово осеняли лбы крестным знамением – город прощался с мятежным буревестником думского приказу! Сам дьяк замер с раскрытым ртом, боясь пошевелиться, и даже дышал через раз, выдыхая в одну ноздрю тонкой струйкой…

Я бы с удовольствием поглядел, чем это вообще кончится, но служба – превыше всего. Откинув полог, мы с бабкой углубились внутрь цирка… И почти сразу же вылетели обратно – запах сивухи в густом воздухе настолько резал вздох, что вновь соваться без респиратора я бы лично не рискнул. Покачал головой, отдышался, достал носовой платок и повязал его на манер американских ковбоев, прикрывая нижнюю часть лица. Яга удовлетворённо хмыкнула и с большей смекалкой всего лишь зажала длинный нос в кулак, дыша через рот. Вот в таком оригинальном виде мы и отправились на задержание…