Каникулы и фотограф

автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?

Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. «Удивительное легкомыслие, – озабоченно размышлял он. – Такую машину – и без присмотра! Мало ли какие проходимцы могут попасть на территорию съемочной площадки!»

Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами. Мосин отошел к окну (посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полета) – и, не веря своим глазам, ткнулся лбом в стекло…

За стеной был совсем другой пустырь: маленький захламленный, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой – частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали – их просто не было и быть не могло на таком пустыре!

Мосин почувствовал, что если он сейчас же, немедленно, во всем этом не разберется, в голове у него что-нибудь лопнет.

4

Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.

Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперед. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскреб ногами, уселся верхом. Далее – затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень и нырнул в сирень.

«А не выносит ли он случаем химикаты?» – подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!

Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там – съемочная площадка, Тоха, Эврика, Денис Давыдов… А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда – есть, а оттуда – нет.

Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру к ним и посмотреть поверх забора с их стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда все станет понятно.

Наконец решился. Пролез на ту сторону. Уперся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зеленая-зеленая, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.

И в этот момент – чмок! Что-то шлепнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный «Асахи», вся жизнь – отныне и навсегда – там, по ту сторону, а сам он – здесь, то есть черт знает