Капуста без кочерыжки (сборник)

Причиной дружбы пастуха с поэтом было то, что Парис буквально с раскрытым ртом слушал поэмы старого воина, представляя себя на месте великих героев, облаченным в сверкающие латы и сжимающим в беспощадных руках смертоносное жало меча… А еще очень способствовало дружбе то, что Гомер не мог видеть женоподобную физиономию Париса и относился к слушателю всерьез.

…Невидящий взор Гомера был устремлен в одну точку. Будь на его месте человек зрячий, он бы увидел запущенный огород, чахлую оливковую рощу за ним и нескольких бестолковых нубийских рабынь с увесистыми амфорами на плоских головах.

Гомер же видел иное. Раскаленное солнцем и яростью поле битвы, капли пота и крови на обветренных лицах воинов… Он слышал стук копыт, плач прелестных вдов и восторженные крики победителей… Он чуял пьянящую смесь запахов крови, лошадиного пота и молодого вина — запах долгожданной победы!..

Именно сегодня он наконец-то уверовал в то, что созрел для создания великой поэмы… Но что взять за ее основу? «Главное — сюжет, — рассуждал Гомер. — Все битвы, в которых я участвовал, происходили за землю, богатства или из-за иных низменных причин. А хочется чего-то возвышенного. Чего?..»

— Гомер, — прервал его грезы голос Париса. — Я решил украсть Елену.

— Прекрасную Елену? — встрепенулся Гомер.

— Прекрасную? — удивился Парис. — А ты-то откуда знаешь, ты же слепой?

— Слеп я глазами, мой брат, но душой, я чувствительней зрячих, — запел Гомер.

— Неужели? — обрадовался Парис. — А точно?

— Точно, точно, — заверил его Гомер. — Ты, брат, сильно не раздумывай. Я пиит, ты — герой. Я говорю, ты делаешь — понял?..

Почувствовав в ответном молчании Париса неуверенность, Гомер вскочил и заорал:

— Деяние сие воспето будет во всей Эгеиде!

Парис испуганно отшатнулся, а проходящие мимо рабыни, побросав амфоры, кинулись прочь, вознося молитвы своим варварским богам.

Заручившись поддержкой старого рапсода, Парис вместе с ним отправился в кузницу Менелая.

Сговориться с Еленой оказалось на удивление просто. Именно сегодня, как, впрочем, и ежедневно, Менелай, вспоминая свои былые ратные подвиги, напился до полусмерти в компании своего военачальника — здоровяка Агамемнона — и уже полдня отдавал дань Гипносу. Елена срывала злость на рабынях, нервно вытирала носы младшим детям и возносила проклятия Дионису.

Тут-то на пороге их дома и возник солнцеликий Парис с букетиком полевых цветочков в дебелой руке.

— Я пришел за тобой, Прекрасная, — сообщил он.

— Ага! — Елена уселась на скамью и принялась раздраженно раскачивать стройной ногой. — В каком смысле?

— В обыкновенном… — не нашелся что ответить Парис.

— Ты что же, дурачок, влюбился? — догадалась Елена.

— Ага, — подтвердил тот.

Елена возвела очи горе:

— Только тебя мне еще не хватало! И ты что же думаешь, я вот так вот возьму и пойду с тобой?! Дурак ты, Парис, Приамов сын, как есть дурак!

Парис окончательно смутился, но тут из-за его спины выдвинулся Гомер и нараспев произнес:

Нога Елены стала покачиваться еще интенсивнее.

— Тс-с! — испуганно прошептала она. — Если его сейчас поднять, он и кузницу разнесет, и нас всех без разбору к Аиду отправит…

— Разбудим! — настаивал Гомер, повысив голос, и из-за стенки, словно ему в ответ, раздалось сонное, но грозное бормотание Менелая.

Елена вскочила:

— Так вы серьезно?

— А то… — ответил Парис, набравшись смелости.

Елена внимательнее присмотрелась к Парису и вдруг заявила:

Она испытующе глянула в его лицо.

— Не пугает, не пугает, — заверил Гомер.

Парис затянул было:

— Ну-у-у… — Но его уже никто не слушал.

Сборы были недолгими, и вскоре многочисленная плеяда новоявленных родственников Приама, пройдя на цыпочках мимо кузницы, двинулась в сторону дома Гомера. (Вести их к себе Парис, страшась отцовского гнева, не решился.)

Проснувшись и ополоснув лицо холодной водой, Менелай в начале даже обрадовался тишине, царившей в доме. Постанывая и держась за голову, он прошелся по дому и вдруг обнаружил, что отсутствуют не только жена и дети, но и оружие, военные трофеи и кое-какие дорогие вещички.

С уходом жены он, возможно, и легко смирился бы. Но с этим!.. Ушла она сама (к чему уже давно двигалось дело) или кто-то ее похитил, не в этом суть… Сокровища должны быть возвращены!

…У Агамемнона он застал всю вчерашнюю компанию в полном сборе. Тут был и не блиставший умом, но обладавший недюжинной силищей верзила Аякс, сын Теламона, и славный воитель — обжора Диомед, и, за неимением иных достоинств, считавшийся мудрым, старец Нестор, и хромоногий, хворый пяткой Ахилл с дружком Патроклом, и хвастун Одиссей, сын Лаэрта, прозванный за плутовство Хитроумным… И множество иных славных мужей.

Вняв рассказу Менелая, все принялись живо обсуждать, кто явился виновником происшедшего… Вывод был однозначен: все женщины неблагодарны, похотливы и коварны. За это и выпили.

Менелай, найдя понимание, несколько успокоился, но тут очнулся лежавший в стороне на куче соломы Агелай. Приподняв свою усеянную трухой голову, он объявил:

— Это все Парис… — и снова впал в забытье.

Конечно же он имел в виду причину всех своих несчастий: стадо уменьшалось, Агелай стремительно беднел. Но поняли его по-другому.

— Парис, Парис!!! — загомонили сотрапезники.

А хитроумный Одиссей завершил обсуждение фразой:

— Какой еще дурак возьмет Елену…

Менелай побледнел. Такого позора он не испытывал еще никогда. Но его потянувшуюся к мечу руку остановил Нестор:

— Умерь свой гнев, герой. Не так должно великим воинам начинать борьбу за справедливость. Прежде мы должны принести достойную жертву богам и молить их о счастливом исходе.

Веселой гурьбой под предводительством Агамемнона герои отправились в дом Менелая и уничтожили все его запасы вина и еды, остатки принеся в жертву богине семейных уз Гере. Затем навестили дом Агелая и перерезали всех оставшихся быков…

По ходу дела выяснилось, что Елену действительно видели в обществе Париса и чокнутого слепца Гомера. «Их было трое, — повторял в горячечном бреду Менелай. — Трое… Трое…»

Несколько дней в жилище Гомера царили мир и спокойствие. Но вот слух о приближении Менелаева войска достиг его. Парис в испуге метался по дому и, придя наконец к выводу о собственной ратной несостоятельности, отправился за подмогой.

Гомер достал кифару и ударил по струнам. Тут же у него родились строки будущей поэмы:

— Да заткнись ты! — заорала на него Елена, как раз осознавшая, какую глупость она совершила. — Без тебя тошно! Главное ведь, не понятно ничего!.. — Она принялась лихорадочно собирать вещи, надеясь, что раскаяние принесет ей пощаду… Но тут открылась дверь.