Лети, ведьма, лети! [тетралогия]

– Маринка! – крикнула Юля. – Иди, я тебе ванну набрала! А я пойду ужин готовить! Маринка! Ты что, опять паука обнаружила?!

– Угу-гу-у-у-у! – ответило Юле утробное жутковатое эхо.

По спине девушки пробежал холодок. Наша героиня, безусловно, была героиней храброй и не подверженной неврастении, но в десять часов вечера, да еще после ванны, нервы расшалятся даже у святого, если он в ответ на свои вполне нормальные слова будет получать такой вот малопристойный вой.

– Я сейчас кому-то сверну шею, – пообещала Юля, заматывая свои длинные мокрые волосы махровым полотенцем. – Сейчас все здешние укальщики и угугукальщики у меня начнут обливаться горючими слезами. Маринка! В последний раз зову!

– У-у-у-у-у-у-у! – заметалось по всему дому.

– Так, – поджала губы Юля и решительно взяла в руку тяжелый флакон с шампунем.

В комнате на втором этаже Марины не оказалось. Юля на всякий случай, смеясь сама над собой, заглянула в платяной шкаф, но там обретались только их с Мариной платьица, блузочки и джинсы.

– Маринку утащили привидения, – пробормотала Юля и спустилась.

Привидения оказались ни при чем. Марина обрелась в кухне, где она самозабвенно уплетала зефир.

– Чудо ты мое, – сказала подруге Юля. – Я тебя по всему дому ищу, зову.

– Я не слышала, как ты меня зовешь.

– Ой, хватит врать! А выл кто?

– Выл? Это не я!

– Маринка, врешь ты неубедительно и вяло. Ну конечно, это выли местные призраки. Иди-ка ты мыться. И хватит лопать зефир, ты потолстеешь! На ужин скормлю тебе один кефир!

Маринка хихикнула и отправилась купаться. Юля включила свет на кухне (сумерки стали уже совсем плотными), поставила на плиту чайник и принялась тщательно изучать содержимое холодильника. Через минуту она уже была с добычей – диетический творог «Поющая корова», сливки «Щедровские» и упаковка йогуртов местного производства. Под нехитрую песенку чайника Юля символически сервировала стол, и тут ей взбрело в голову выйти в сад – сорвать два-три цветка, чтобы украсить ими их скромную вечернюю трапезу.

Юля не стала переодеваться, а вышла на крыльцо в купальном халате. Щедровский вечер окутал ее теплом, уютным и мягким, как плюшевая игрушка. Юля обошла дом и попала в сад. Здесь было совсем темно, но в этой темноте белели звездочки душистого табака, пышные шапки флоксов и гортензий, гордые венчики королевских белых лилий. Юля сделала еще несколько шагов (трава нежно и шелковисто щекотала ее ноги) и попала в розарий.

Это она определила по аромату, сошедшему на нее как небесная благодать. А потом глаза, привыкшие к темноте, различили темные и белые розы, крупные, напитавшиеся росой. Над розами кружились светлячки, придавая картине сказочную атмосферу. Нет, сорвать такую розу было бы святотатством. Юля подышала немного пьянящим розовым ароматом и повернула обратно.

И, сделав шаг, наткнулась на обросшую мхом бревенчатую стену!

– Что такое? – прошептала Юля. – Этой стены здесь не может быть! Ее ведь не было, и значит… Это мне мерещится!

– Угу-уг-угу-у! – вкрадчиво, будто здороваясь, прозвучало рядом. Юля вздрогнула и повернула голову. Никакого сада не было. Вместо сада она увидела кладбище со стройными рядами освещенных луной надгробных плит. На ближайшую из этих плит села огромная сова и смотрела на Юлю желтыми, горящими как габаритные огни глазами.

– Не верю! – топнула ножкой Юля. – Это мне мерещится! Этого быть не может!

– Уг-угу-уг? – поинтересовалась сова и мигнула.

– Не может быть, и всё! – сказала сове Юля. – Пошла прочь!

Сова сверкнула глазами так, что Юля поневоле зажмурилась. А когда разожмурилась, действительно ничего ужасного и непонятного не было – ни бревенчатой стены, поросшей мхом, ни кладбища, ни глазастой совы. Был сад, был прелестный цветник, воздух пах цветами, и в двух шагах был тетин дом. Юля всё-таки решилась и сорвала три гортензии – не говорить же Маринке, что ее поход окончился непонятным мороком. Тем более что Маринка девица и без того дерганая.

Юля вошла в кухню. Марина уже искупалась и теперь в такой же, как у Юли, чалме на волосах заваривала чай. Увидев букет, она ахнула:

– Какая прелесть! Что это за цветы?

– По-моему, гортензии. Поставим в вазу, будет украшать стол. Знаешь как в саду здорово? Завтра утром обязательно в нем побываем!

Юля говорила это, кривя душой. Сова и кладбище еще не стерлись из ее памяти. Но она надеялась, что призраки, назойливо одолевавшие их с Мариной вечером, с утра исчезнут и станут ничем не примечательным воспоминанием.

Ваза нашлась на подоконнике. Юля поставила в нее гортензии, водрузила вазу на стол, и они с Мариной принялись пить чай, заедая его творогом со сливками. В саду выводила трели какая-то птица (явно не сова). Марина налегала на зефир с непонятной страстью. Юля вспомнила, как в столице подруга постоянно сидела на диетах, и засмеялась:

– Тут от твоих диет ничего не останется.

– Нишего, – прошамкала Марина с набитым ртом. – Я буду бегать. Што кругов. Ф парке.

– А… Понятно. Чтобы почаще попадаться на глаза тем симпатичным байкерам…

– Уфью!

– Не убьешь. Ты без меня пропадешь, Маринка. Кто-нибудь в доме снова завоет, ты сразу лапки отбросишь.

Маринка прожевала и сказала раздумчиво:

– Это точно. И хотя ты мне не веришь, Юлька, с этим домом точно что-то нечисто. Я видела своими глазами, как паук прошел сквозь зеркало. Вот.

– Некоторые люди еще и не то видят… – протянула, смеясь, Юля.

– Я не наркоманка, мерси, – парировала Марина. – Слушай, а может, твоя тетушка… того?

– В смысле?

– В смысле ведьма. Колдунья. Зачем ей травки, которые лесник нам передал? Наверняка для всяких этих… колдовских составов! И мыши тоже – для жертв!

– Ох, велики ли жертвы. Ты посмотри на бедных мышек – они же вдвоем меньше рубля! Маринка, опять ты глупости говоришь. Моя тетя профессор, а не ведьма. Идем спать. Сил уже нет сидеть. Я сейчас прямо в тарелке засну.

– Идем. Но я бы очертила наши кровати охранительными кругами.

– Ну если ты потом хочешь полдня мыть полы, то черти. А я не буду.

Девушки выключили свет в кухне, проверили, заперта ли входная дверь, и поднялись в спальню. Здесь уютно светились торшеры; постели, застеленные свежим белоснежным бельем, так и манили к себе истомленные тела наших путешественниц. Девушки разделись, пожелали друг другу спокойной ночи и нырнули под одеяла. Погасили торшеры. В овальное окно спальни лился молочный свет луны.

С четверть часа было тихо. Потом Марина завозилась в постели и приподняла голову:

– Юлька! Юль! Ты не спишь?

Послышался глубокий, исполненный мировой скорби вздох:

– Только что пыталась. Чего тебе, счастье мое?

– По-моему, внизу кто-то ходит.

– Марин, это уже неостроумно. У тебя то наверху кто-то ходит, то внизу. Найди что-нибудь пооригинальнее, если хочешь не давать мне спать.

– Хи-хи. Хочешь, расскажу анекдот про грузина и железнодорожную кассу?

– Валяй.

Марина рассказала. Девушки посмеялись, а потом как по команде затихли.

Потому что внизу кто-то действительно ходил, мерно поскрипывая половицами.

– Не нравится мне этот дом, – дрожащим голосом сказала Марина. – Может, завтра переедем в гостиницу?

– Еще чего удумала… Может, мы не заметили, а в доме у тети живет какой-нибудь домашний любимец… Кот, к примеру. Он весь день спал где-то в уголке, а сейчас вышел погулять.

– Хотела бы я знать, сколько весит такой кот!

– Ну что, будем пытаться продолжать спать или спустимся и посмотрим, в чем дело?

– Спать… Нет, спустимся. Юль, только давай возьмем какое-нибудь оружие!

– Угу. Ты что, привезла с собой дедушкину берданку и прабабушкин самурайский меч?

– Юлька, прекрати хихикать!

– А ты прекрати говорить глупости. Встаем и идем.

Девушки включили торшеры, сели в кроватях и храбро посмотрели друг на друга.

– Идем?

– Идем.

Они, как могли, бесшумно спустились вниз. И замерли на последней ступеньке. Потому что привычного коридора перед ними не было. А была круглая комната с узкими стрельчатыми окнами, сквозь которые лился чарующий лунный свет. В комнате не наблюдалось никакой мебели, если не считать нескольких канделябров на полу. В канделябрах горели толстые витые свечи разных цветов.