Тельняшка для киборга

– Дай руки! – неожиданно возник рядом с ним Ауриньш и, встав у Пашки за спиной, обхватил его запястья. Поднял руки вверх, развел в стороны, прогнулся назад. Пашка повис на его руках, как распятый Андрей Первозванный.

– Вдохни глубоко! – мягко скомандовал Маргус.

Пашка взахлеб, со стоном втянул воздух широко раскрытым ртом, бессильно лежа мокрой от пота спиной на груди Маргуса.

– Теперь выдыхаем! – Ауриньш поставил Пашку на ноги, прижал его руки к груди, наклонил, почти согнув пополам.

– Еще раз! – И Пашка опять распластался, подставив рыхловатую грудь блеклому осеннему солнцу. Лицо его быстро приобретало нормальную окраску, глаза стали глядеть осмысленно.

– Ну вот, теперь хорошо, – аккуратно поставил Маргус Пашку на ноги. – У тебя бронхи не болели раньше?

– Было… – Пашка размазывал по лицу выступивший холодный пот, но дышал уже почти ровно. – Боялся, что медкомиссия зарубит…

– Тебе нужно нагрузки пока дозировать, – озабоченно проговорил Маргус, – надо командиру сказать.

– Ты что, сдурел? – вытаращился Пашка. – Не вздумай! Я втянусь, ничего…

Маргус кивнул и отошел – все такой же спокойный и невозмутимый, черт.

– Он меня как за руки поднял, как на грудь себе положил – я прямо забалдел! – делился потом Пашка. – Лапы прохладные, грудь прохладнае – такой кайф! И воздух будто сам вливается, и кашель прошел, и башка на место встала. Атасный мужик!

Хорошо, что в то время никто еще толком понятия не имел о таких вещах, как гомосексуализм – а то ведь задразнили бы бедного Пашку…

Глава 3. Каша ест меня

Начались занятия по иностранному языку – одному из основных предметов в девятой роте, так как по выпуску офицеры-спецназовцы получали дипломы переводчиков-референтов. Основные европейские языки Ауриньш уже знал, поэтому его определили в группу китайского языка.

Китай в ту пору считался одним из наиболее вероятных противников СССР: еще свежи были в памяти события на Даманском, только-только почил в бозе Великий Кормчий, сыны Поднебесной вполне определенно делали заявки на лидерство в регионе, а мудрый старец Дэн Сяопин еще только подступался к проведению своих реформ. Поэтому и существовали на разведфаке «китайские» группы, в которые собирали всех курсантов, хоть мало-мальски смахивающих на азиатов. Впрочем, таких было немного, и группы дополнялись обычными «рязанскими мордами».

– Нимэн хао, тунджимэн, – приветствовала курсантов молодая светловолосая дама в строгих очках и с мягкой улыбкой училки начальных классов. – Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Валентина Алексеевна, я – ваш преподаватель китайского языка. «Нимэн хао» означает: «здравствуйте», так я буду приветствовать вас на занятиях. Отвечать вы мне будете: «Хао». Понятно? Давайте попробуем. Нимэн хао!

– Хао! – дружно выдохнули курсанты и приободрились – во, совсем простой язык, зря боялись.

– Проходите в класс, – открыла она дверь, – рассаживайтесь, цин цзо…

Парни вошли в класс и остолбенели. Разноцветные иероглифы красовались на всех стенах класса – на большой карте Китая, на плакатах с оружием и боевой техникой, даже над классной доской вели свою молчаливую таинственную пляску пламенно-алые знаки, пугающе-непонятные и все-таки непостижимо красивые. Тут мы все и сдохнем… В то, что простой смертный может научиться читать и писать это, казалось абсолютно невероятным. Курсанты были подавлены напастью, свалившейся на них непонятно за какие грехи.

– Бье п'а, сюэшен тунджимэн, – улыбнулась Валентина Алексеевна. – Не бойтесь, товарищи курсанты. Не вы первые, не вы последние. Все поначалу пугаются, а потом – ничего, учатся. Причем, очень хорошо. Во всяком случае, отличников в китайских группах всегда было больше, чем в других.

Мягким негромким голосом, словно рассказывая сказку, поведала она курсантам, что грамматика китайского языка – довольно проста, в отличие от европейских языков, в нем нет привычных падежей, склонений, спряжений и прочих премудростей. Смысл предложения определяется порядком слов. Например, если сказать: «Губа гэмин», это будет означать «кубинская революция», а «гэмин Губа», наоборот – «революционная Куба». Или: предложение «во чи фань» означает: «я ем кашу». А «фань чи во» будет означать «каша ест меня».

Китайская письменность – слоговая. Каждый иероглиф обозначает один слог. Как в русском языке слово может состоять из одного, двух и более слогов, так и в китайском языке: слово может состоять из одного, двух и более иероглифов.

Затаив дыхание, курсанты повторяли вслед за «цзяоюань тунджи» (товарищ преподаватель) таинственные слова – осторожно, словно пробуя их на вкус. «Ни хао» – здравствуй, «цзай дянь» – до свиданья, «цин цзо» – садитесь, «чжань ци лай» – встаньте… А уже к следующему занятию всем требовалось вызубрить совсем уже запредельную фразу, которую придется докладывать дежурному: «Цзяоюань тунджи! Цзю лянь сань п'ай сы бань сюэшен шанла чжунвэн к'э!» Во как! Товарищ препод, стало быть – курсанты четвертого отделения третьего взвода девятой роты к занятиям по китайскому языку готовы. Ешьте нас с потрохами, уважаемый богдыхан…

Китайские тетради для обучения правописанию расчерчены особым образом: не в клетку и не в линейку – ровные ряды квадратиков сантиметр на сантиметр. Иероглиф должен аккуратно вписываться в этот квадратик – равномерно, без наклона и смещения в сторону. Порядок написания строго определенный – слева направо, сверху вниз. Оказывается, это только у европейцев можно быть профессором и иметь отвратительный почерк. В Китае же об образовании человека можно судить по его почерку: чем образованнее человек, тем он у него лучше.

Пыхтя, сопя и свесив набок языки от усердия, курсанты вписывали в квадратики основные черты – составляющие иероглифов. Вертикали, горизонтали, откидные и разнообразнейшие точки. Разумеется, получалось все вкривь и вкось, как у неумелого первоклашки. Курсанты отдувались, и губы их то и дело складывались, чтобы произнести нехорошее слово.

Маргус же выполнил задание со скоростью опытной стенографистки и быстро пролистывал учебник. Хорошо ему…

– Хао цзилэ, Ауриньш тунджи! Замечательно, товарищ Ауриньш! – от души восхитилась Валентина Алексеевна, проверив его тетрадь. – Настоящая каллиграфия. Вы изучали язык раньше?

– Никак нет, – поднялся Маргус, – только сейчас.

– Очень хорошая работа. Твердая, уверенная рука. Вы рисуете?

– Я еще не пробовал. Просто вы показали, я сделал. Вы хорошо объяснили.

– Цин цзо, – порозовела от удовольствия Валентина Алексеевна, – садитесь. Пять баллов, у фэн.

Парни недоуменно переглянулись – она что, не в курсе? Вот же еще напасть подвалила – теперь на его фоне мы вообще деревяшками смотреться будем…

Занятия по языку Валентина Алексеевна вела, словно мастер борьбы шоудао: изящно-мягко, благородно-вежливо, и – беспощадно. В конце урока она добила курсантов коронным приемом: КАЖДЫЙ ДЕНЬ они должны будут заучивать два-три десятка новых иероглифов – только при таком темпе можно за четыре года накопить необходимый переводчику запас лексики. Поскольку это довольно серьезная нагрузка, она договорится с командованием роты о том, чтобы в наряды их ставили только в выходные дни, дабы курсантам не пропускать занятия.

Парни отвесили челюсти. Нет, вы поняли? Вот так позаботилась – ну прямо мама родная. Единственный выходной – и тот псу под хвост. Точнее, китайскому дракону. Звездец, парни. Иппон! Чистая победа.

Так началась бесконечная борьба с языком древних мудрецов и отморозков – хунвэйбинов, без перерывов и тайм-аутов. Во чи фань, фань чи во. То ли я ем эту бесконечную кашу иероглифов, то ли она ест меня. Даже стоя в наряде по роте, по ночам, пристроив рабочий черновик на тумбочку дневального, курсанты корпели, вымарывая страницу за страницей заучиванием новых иероглифов – каждый иероглиф требовалось написать не менее десятка раз для того, чтобы он пристроился в памяти, обитающей, казалось, не в голове, а в кончиках пальцев. Дежурные по роте на такое разгильдяйство смотрели сквозь пальцы: да, не положено дневальному отвлекаться, да уж ладно – и так люди судьбой обижены. К тому же, многие дежурные сами были курсантами китайских групп. Правда, мелкий коренастый Серега Колдин, заработавший в первые же дни занятий китайское прозвище Цунь (вершок) свой втык поимел.