Очень полезная книга

Спутники не разделяли его легкомысленного настроения. Снурла вдруг посетило тягостное воспоминание о собственном безобразном поведении, когда он, одержимый дикой страстью, строил гнездо для незнакомой женщины. А Кьетту просто мучительно хотелось спать, ему было ни до чего. «Ненавижу поэзию! — думал он с раздражением. — Ненавижу!» Посадочных мест в зале предусмотрено не было — в присутствии господина Мастера даже королям (каковых в зале, судя по коронам на головах, было двое) полагалось стоять. Кьетт стоять всю ночь не собирался, он спрятался за хвостатой колонной, пристроился на краю тапочки, склонил голову на помпон и собрался вздремнуть.

— Энге, ну что ты! — с упреком позвал его снурл, дергая за рукав. Он всегда очень трепетно относился к соблюдению правил и приличий. — Встань, неудобно! Увидят!

— Пусть смотрят! Не встану! — Он обнял помпон, как родной. — Если кто спросит, почему лежу, скажете, что я нечаянно умер.

Так он и не встал. Наоборот, лег прямо в тапочку и все чтения прослушал лежа, благо все внимание окружающих было поглощено церемонией и внимания на его недостойное поведение никто не обратил.

К слову, оказались они милосердно короткими, десятерых творцов подряд Мастер выслушивать не стал — ограничился одним. Растягивал удовольствие, что ли?

После пространного вступительного слова распорядителя чтений, восхваляющего чувствительную поэтическую натуру господина Мастера, благодаря которой подданные имеют возможность регулярно приобщаться к прекрасному, на свободную от предметов и зрителей площадку перед троном вывели под руки ослабевшего от трепета и волнения поэта — бледного, тощего и нескладного юношу в костюме мелкого чиновника или писаря. Звали его Кимиз. Сначала он долго не мог раскрыть рта, но потом все-таки раскрыл и прочитал на удивление красивый стих о несчастной любви простого парня к неземной красавице, выстраданный, видно, на личном опыте. В процессе чтения у него дрожали губы, голос прыгал и давал «петуха», и слезы стояли в выпуклых по-рыбьи глазах, и все-таки он вызывал не насмешку, а сочувствие. Ему долго аплодировали, благосклонно кивали, а благородные дамы украдкой прикладывали к глазам платочки. От платочков этих по залу распространился столь резкий аромат благовоний, что нолькр отчаянно расчихался в своей тапочке. Только тогда на него стали оборачиваться, пришлось вылезать.

И как раз вовремя вылез! Потому что дальше началось самое интересное.

Тихая и романтическая музыка сменилась бравурной. Присутствующие замерли, будто чего-то ожидая. А потом прямо перед носом у вконец растерявшегося чтеца материализовался изысканный золотой постамент на витой ножке. На нем лежало нечто крупное, задрапированное лиловым бархатом.

Музыка, радостно взвизгнув последним аккордом, смолкла. В зале наступила такая тишина, что Ивану показалось, будто у него заложило уши, он даже сделал несколько глотательных движений, прежде чем понял, в чем дело.

И в этой тишине с трона поднялся ОН! Господин Мастер, дотоле сидевший неподвижно, как истукан, и ни взглядом, ни жестом не выражавший своего отношения к услышанному. Он окинул собравшихся пристальным взором, потом нелепым театральным жестом воздел руки к потолку (или уместнее сказать, к небесам?) и провозгласил:

— Да! Это было ВЕЛИКОЕ ТВОРЕНИЕ! Ты заслужил награды, творец! Ты получишь много золота из казны, имя твое будет выгравировано на стеле Славы, рядом с другими величайшими именами, а произведение твое станут разучивать в школах и распевать на площадях. Но ГЛАВНУЮ НАГРАДУ — главную награду ты можешь выбрать себе сам! Я, Мастер Зичвар Ха-Цыж, дарю тебе возможность воплотить в жизнь любую, самую заветную мечту! Единственное условие — она должна быть материальна. Создай себе то, что всегда жаждал иметь, любую, самую дорогую для тебя вещь! — тут он своими поднятыми руками картинно взмахнул…

Лиловая драпировка с постамента упала — и зрители ахнули с изумлением и восторгом. Правда, было в их дружном возгласе что-то ненастоящее, отрепетированное. Оно и понятно — если одна и та же церемония повторяется годами, участники успевают хорошо разучить свою роль.

Зато уж трое пришельцев ахнули по-настоящему, со всей искренностью. И было от чего! На постаменте, испуская мягкое золотистое свечение, лежал КРИСТАЛЛ. Тот самый, священный!

Иван невольно подался вперед, чтобы получше разглядеть вожделенный артефакт… и вдруг понял, что раньше его уже сто раз видел! Ну, может, не сто, может, он преувеличил, но раз пять — это точно! Где, спросите вы? Где простой парень из наших не слишком-то богатых магией краев мог встретить выдающейся силы волшебный артефакт, способный изменять мир по воле смертного? Да в Музее землеведения, где же еще? ГЗ МГУ, 27-й этаж… Правда, здешний вроде как поцелее с одного конца, и светится самостоятельно — подсветки не требуется, и крупнее раза в три, а то и в четыре. Но в остальном похожи как близнецы-братья: та же панорама гористого северного леса, образованная минеральными включениями в горном хрустале, тот же округлый объект на тонких ножках, на летающую тарелку похожий… Интересно, тот, который в музее, тоже способен изменять мир?!

Внимание Ивана было так поглощено самим кристаллом, что от происходящего в зале он отвлекся, а когда снова включился в действие — не сразу понял, что к чему. Кристалл сиял, поэт странно, очень сосредоточенно таращился, Мастер сидел на троне в вольной позе нога на ногу и поглядывал снисходительно, улыбался в татуированные усы.

А прямо перед поэтом из небытия медленно возникало нечто странное и, надо заметить, жутковатое. Состояло он из мрамора, белого и искристого. Форму имело удлиненную, высотой в человеческий рост. С верхнего, закругленного конца свешивался неопрятный пук волос, похоже конских, они вырастали прямо из мрамора. Вся поверхность была покрыта какими-то буграми и впадинами, посредине красовался большой черный глаз. Основание было обернуто шелковистой тряпицей…

Материализация! — понял Иван. Ему живо вспомнились собственные творения, раскиданные вдоль дороги на Фазак. Только те были маленькими, а это — большое. Как и остальные объекты в этом зале. Видно, не одному юному Кимизу было предложено в награду материализовать свою заветную мечту при помощи магического кристалла. Мечта у каждого была своя, и ее воплощения отличались большой индивидуальностью. Роднило их одно — качество исполнения, прямо скажем, никакое. Что поделаешь, хоть и были эти люди поэтами, все же не хватало им образного мышления, живого воображения и художественной одаренности! Или это камур так влиял на их мозги? «Точно, наркота!» — утвердился в своем мнении Иван.

А бедный Кимиз закончил магические упражнения и теперь взирал на материальное творение своего разума едва ли не с ужасом. Публика прятала усмешки, позабыв недавние слезы умиления.

— Ответь же нам, поэт, что ты задумывал создать? — вкрадчиво осведомился Мастер.

— Я хотел… Я старался… Прекрасную мраморную статую моей любимой… — бессвязно пролепетал Кимиз.

— Удалось ли тебе воплотить задуманное? — продолжал допрос маг, хотя и без слов все было ясно. Если бы отыскалась в каком-то из миров дева, хоть немного похожая на изделие несчастного поэта, тот первый бежал бы от нее, как от чумы.

— Не удалось, о господин, — скорбно признал он. — Даже в сотой доле не удалось!

— Желаешь ли ты увезти свое творение в родной город или предпочтешь оставить его здесь, в нашем собрании?

— Нет! — взвизгнул поэт и так от неудавшейся статуи шарахнулся, будто боялся, что она не захочет остаться в замке и увяжется за ним следом. — Не желаю! Дозвольте оставить!

Дозволили. На том мероприятие было завершено, и собравшимся разрешили удалиться, чему большинство было несказанно радо, ведь не все умели ценить поэзию так тонко, как господин Мастер!

…Так продолжалось уже пять суток. Днем гости как простого, так и благородного происхождения были предоставлены сами себе, им позволялось свободно бродить по замку, открывать любые двери, кроме тех, что не открывались в принципе. Таким образом, круг их перемещений ограничивался двумя нижними этажами в правом и левом боковом крыле и коридором, эти крылья связывающим. Здесь размещались различные общественные помещения, замковые службы, кухня, библиотека для открытого пользования, театральный зал (представления в нем шли непрерывно, одно за другим, поскольку искусство сцены господин Мастер тоже уважал), картинная галерея и зимний сад с растениями столь диковинными, что сама их принадлежность к царству флоры порой вызывала сомнения. Хотя бы потому, что многие умели и любили кусаться.