Похищение Елены

— Нет! О нет! Едва оправившись от того злоключения, он заявил, что такая мелочь не испугала бы великого Гаруна аль-Маруна на праведном пути к всеобщему благоденствию, приказал пошить второй костюм нищего и снова стал выходить по ночам на улицы!

— Мало побили, — резюмировал Серый с видом человека, твердо знающего, для чего существуют ночи.

Абдухасан Абурахман зыркнул на него из-под кустистых седых бровей, но, ничего не сказав, осуждающе вздохнул и продолжил:

— Но урок пошел впрок. И теперь наш добрый калиф тайно выходит в город не один — за ним в отдалении, метрах в трех, следует отряд бдительных стражников. И по строжайшему приказу великого визиря Фаттаха аль-Манаха они хватают всех и каждого, и не только тех, к кому подойдет его величество, но и тех, кто проявит простую неосторожность повнимательнее взглянуть на него.

— И что они с ними делают?

Лекарь приложил палец к губам, испуганно оглянулся по темным углам комнаты и сказал:

— Тссс!.. Никто этого не знает. Они просто исчезают и больше не появляются. Великий визирь говорит, что они все — государственные преступники, замышляющие новое покушение на драгоценную жизнь нашего беззаветно-самоотверженного монарха. Значит, наверное, так оно и есть. Не нам, простым смертным, обсуждать правильность решений самого великого визиря.

В немытой взлохмаченной голове Волка, в мозгу, засыпающем от усталости и не спадающей даже ночью жары, зашевелилась-заворочалась, раздирая толстые покровы сна и стараясь привлечь внимание, какая-то идея.

Серый сосредоточенно нахмурился, поджал губы и помял левой рукой подбородок. Потом приподнял брови и, склонив голову набок, медленно потер шею — признак того, что глас вопиющего был услышан, принят к рассмотрению и одобрен.

— И что, часто он выходит благодетельствовать в народ, этот ваш заботливый правитель? — задумчиво поинтересовался он.

— Практически каждую ночь, — шепотом отозвался Абдухасан Абурахман, на всякий случай попытавшись заглянуть под дверь. — Поэтому я и попросил комнату в караван-сарае на эти несколько оставшихся ночных часов. Я-то знаю, что я не государственный изменник, но великому визирю, да будет его мудрость всегда глубока и неисчерпаема, как прохладный колодец в зеленом оазисе, это доказать невозможно. Особенно без головы.

Предотвратив по недоразумению четыре ограбления, две кражи и одно самоубийство, Серый уже начинал серьезно сомневаться в гениальности своей идеи (Еленины ядовитые замечания облегчения тоже не приносили), как в переулке напротив он заметил подозрительно неестественную сцену.

Точь-в-точь такой он себе ее и представлял.

Упитанный нищий в бесформенной тюбетейке и рваном плаще «от кутюр», загадочно улыбаясь, пытался ласково взять за руку долговязого водоноса.

На перекошенном лице бедолаги с застывшей гримасой почтительного ужаса было написано желание вырваться и убежать, но что-то удерживало его.

Может, предательски отказавший опорно-двигательный аппарат.

Может, стальная хватка нищего, не полагающегося на случай.

А может, пики, сабли и арбалеты, направленные на него невозмутимыми людьми в штатском, окружившими их с показным безразличием кошки, дежурящей у мышиной норки.

— Это он! — восторженно прошипел Серый на ухо напрягшейся вдруг стеллийке. — Чтоб я сдох, он! Не уйдешь теперь, паразит! Вперед, пока он не улизнул!

— Но я представляла его себе более… стройным, что ли, — осторожно проговорила Елена.

— Посадишь его на диету!

— И повыше…

— Купишь сапоги на платформе! — яростно прошипел Волк и потащил заробевшую вдруг Елену за угол.

Проскользнуть в непроницаемой тени дувалов, не обратив на себя внимания калифа, стражи и их добычи, не представило никакого труда.

Отойдя метров на сорок от перекрестка, где Ахмет Гийядин вдумчиво расспрашивал о жизни перепуганного вусмерть водоноса, они остановились, глубоко вдохнули, переглянулись, и тщательно срежиссированная отроком Сергием пьеса началась.

— Стойте, несчастные! — отвратительно скрипуче-визгливым голосом заорал Волк, звучно ударяя мечом о меч. — Жизнь или кошелек!

Елена затопала, изображая быстро удаляющиеся шаги убегающего человека, и испуганно закричала:

— Остановись! Вернись! Куда ты?!.

— Ха-ха! Он бросил тебя! — злорадно завыл Серый и ударил несколько раз кулаком в ладонь.

— Не бейте меня! Пощадите!

— Замолчи, дура!

— Помогите!!!

— Отдавай деньги и драгоценности! Быстро!

— Спасите!!!.. Убивают!!!..

Из-за угла раздались лязг железа, топот десятка ног и отчаянный крик:

— Сдавайтесь, мерзавцы! Держись, госпожа, мы ид… бежим!..

Волк, приняв низкий старт, дождался, пока отряд телохранителей калифа во главе со своим подопечным не покажется в поле зрения, бросил на землю купленный накануне специально для этого меч и припустил со всех ног — только черный плащ развевался за плечами.

— Стой, подлец!.. Не уйдешь!.. — Несмотря на свое не слишком атлетическое телосложение и отсутствие оружия, Ахмет Гийядин Амн-аль-Хасс намного опередил свою тяжеловесную бронированную свиту и первым домчался до Елены.

Увлекшись погоней и распаленный благородным гневом, он пробежал бы и дальше, если бы ее ловкая подножка не уложила его рядом с ней в теплую пыль.

— О спаситель мой, не оставляй меня, мне так страшно, так страшно! — очень натурально всхлипнула Елена, ухватив его за край знаменитого плаща. Калиф вскочил на ноги и торопливо помог подняться ей, и тут она медленно приложила ладонь ко лбу и, простонав: «Ах, мне дурно…» — стала падать в обморок. Но, памятуя совет Серого, не слишком быстро, чтобы Амн-аль-Хасс успел среагировать так, как надо.

И калиф не осрамился.

Неровный свет факелов подоспевшей стражи упал на лицо спасенной им девушки, беспомощно обмякшей в его задрожавших в одно мгновение руках. Ресницы ее затрепетали, губы приоткрылись, румянец залил бледные щеки. Плащ распахнулся и соскользнул с ее плеч, и в атаку вступила тяжелая артиллерия легких полупрозрачных одеяний, а местами — их отсутствия.

Через незаметную щелочку прикрытых глаз, из-под пушистых ресниц лукавая стеллийка внимательно наблюдала за лицом халифа и так хорошо знакомой ей экзотермической реакцией, на нем происходящей, и когда, по ее мнению, «клиент до кондиции дошел», она не торопясь «пришла в себя» и стыдливо отпрянула:

— О какой позор!.. Мой избавитель, отважный воин, предо мной — и хороша же моя благодарность!..

Это был знак Волку.

К этому времени он успел обогнуть квартал, выбросить через забор плащ, подобрать и зажечь оставленный на исходной позиции факел и начать второй акт их пьесы.

— Прекрасная гурия… Ослепительная пери… Таинственная чужестранка… Какому богу мы обязаны никчемной жизнью нашею встрече с тобой?

— Елена! Елена!.. Сестра моя! — донесся откуда-то слева обеспокоенный голос.

— Поистине благословенна будет эта ясноглазая ночь в веках и тысячелетиях…

— Елена! Ты где? Елена!

— Это мой брат, — встрепенулась стеллийка. — После маленькой размолвки я ушла одна, только со своим слугой. Но на нас напали. Он сбежал. Трус. Я думала, это конец! О, если бы не вы… — Она уткнулась в ладони и сделала вид, что плачет.

— Гурия!..

— Елена!..

— Ликандр!.. Я здесь! Здесь! — нерешительно повернулась она на голос.

— Елена! — выскочил из-за поворота Волк и, не сбавляя скорости, вынимая из ножен меч, понесся прямо к ней. — Оставьте мою сестру, негодяи!

— Ликандр! Я в безопасности. На меня напали грабители, но этот отважный человек и его друзья спасли меня. Спрячь свой меч, брат мой.

— Напали на тебя? Грабители? Боги Мирра, Елена! Зачем ты не дождалась меня? Беспечная девчонка! — Голос Волка прервался, как от волнения. — Дифенбахий знает, как это могло все кончиться! — нервно воздел он руки к чернильно-черному небу. — Ну что же ты стоишь? Благодари же своих спасителей, беззаботная! А я дам им денег — эти смелые люди заслужили все, что есть у меня с собою!