Сказка XXI века

Чай был жидкий и несладкий.

— Ну и квартирка у тебя, Еропкин! Семьей бы тебе обзавестись…

— Без любви не могу! — отозвался Еропкин.

— Неужели никто до сих пор не приглянулся? Не поверю.

— Было. Нравилась мне одна, — сознался Еропкин. — А взглянул повнимательнее, — тут Еропкин кинул быстрый взгляд на занавешенное тряпкой зеркало — оказалась она полным ничтожеством.

— Зря ты так, Еропкин. Ведь ошибиться то легко…

— Я-то могу, конечно, ошибиться, а вот оно, — он снова поглядел на зеркало, — оно всегда правду скажет.

— Ну, ты даешь, Еропкин! Я тут взглянул невзначай. И заместо себя в зеркале мужика тощего с тазиком на голове увидел. А я, сам видишь, в теле, и на голове обычно шляпу кошу.

— Все донкихотствуешь, Пал Палыч. Вот и видится тебе. А с ней… Если бы хоть уродина какая привиделась. А то ведь НИЧЕГО! Пустота… Аж жуть. А ведь это — Зеркало Души. Меня один друг просил дома подержать. Хотел спутников себе подобрать в какой-то поход. Да так и не воспользовался по какой-то причине. А я решил; пусть висит, есть не просит.

Алмазов осторожно подобрался к зеркалу, отвернул тряпицу. На него уныло пялился давешний худущий тип. И больше в комнате не было никого. Ни души… Хотя… на кровати, в натуре занятой Еропкиным, громоздился старый облезлый арифмометр.

ЧАСЫ

В субботу, 18 июля прошлого года Сидоркин впервые объявился на «туче» — пестром и многолюдном сборище книжников, книголюбов, книгочеев, книжных червей и книжных жучков, регулярно каждую неделю собирающихся на окраине города в старом запущенном сквере. Сидоркин, сутулый мужчина лет сорока, в мятом клетчатом костюме, индифферентно бродил среди разложенных на траве новеньких томиков Агаты Кристи, Чейза и Рекса Стаута, и только приметив нечто потрепанное и старое оживлялся и склонившись, осторожно брал книжку в руки. Листал, интересовался стоимостью, и вздохнув, всегда клал обратно. Даже если за книжку просили по-божески, учитывая их плохой товарный вид. Порой доставал блокнот и что-то там отмечал, приводя в смятение владельца книги. Итак, Сидоркин ничего не покупал. Зато выяснилось, что он многое может предложить.

Я в первый же день обратил на него внимание — из-за смутного ощущения что где-то и когда-то я его встречал прежде. Но так и не вспомнив, резонно решил, что это все шутки ложкой памяти. Между тем вскоре Сидоркин стал своим человеком среди любителей старой книги. Сам Серж Буков, едва появившись на «туче» перво-наперво справлялся о Сидоркине. Сидоркина жаждали увидеть любители поэзии, собиравшие всевозможных акмеистов и футуристов, очкастые длинноволосые поклонники давно забытых философов, неверующие собиратели божественных книг, любители свершившейся и несбывшейся фантастики… Все они составляли пространные списки искомого (Сидоркин всегда требовал точные сведения о выходных данных) и, что удивительно, очень редко оставались неудовлетворенными. Причем книги он приносил всегда в отличной сохранности и ломил за это соответственно. Добыл он немало книжек и для меня.

— Где ты их достаешь? — приставал я к Сидоркину, хотя отлично знал, что он никогда не откроет своего секрета конкурентам. А Сидоркин криво улыбался и отвечал неопределенно:

— Места надо знать…

Поглядит при этом на свои массивные часы, по которым можно было определить кроме секунд, минут и часов также число, месяц и год, и заторопится по своим делишкам…

Поздней осенью мы случайно встретились с Сидоркииым около кафе «Ветерок». Столкнулись у самых дверей. День был промозглый, и я предложил Сидоркину заглянуть погреться. Он, на удивление быстро согласился. Мы устроились в уголке, взяли пиво, поговорили о жизни, об оскудении книжного рынка подлинными сокровищами, о том, что настоящий ценитель книги вымирает, и скоро кости его будут пылиться в музеях рядом с бивнями мамонта. И книг, по настоящему интересных все меньше, сплошная макулатура… Пропустили и по стаканчику. Гляжу — а Сидоркин мой, кажется, «поплыл».

— Кроме тебя, Сидоркин, никто книги стоящие найти не может! Это точно! И где ты их только разыскиваешь? — наседал я. — Неужто в столичных буках? У тебя там свои людишки? И много у тебя помощников?

— Помощник один. Вот эти часики, — вдруг заявил порядком захмелевший «книголюб», любовно поглаживая свой огромный хронометр. — Они, только они! А ведь достались случайно. Забрел как-то в комиссионный. Гляжу — лежат. Понравились — сразу видно, что солидная вещь. Приценился — недорого. Оказывается тип один сдал, профессорский сынок, от папаши остались. Приобрел а их, хотя и был в тот раз на мели. Часики то стояли. А как стал я стрелки переводить — такое началось! Голова аж кругом пошла! Лица замелькали разные, то солнце жарит, то снег, то дождь и даже градом побило… Тут-то я и сообразил, в чем дело, как раз сынишка читал уэллсову «Машину времени». Сообразил, что в четвертом измерении передвигаюсь…

— А книжки тут причем? — спросил я, не больно-то веря сидоркинским выдумкам.

— А приметил я, что некоторые старыми книжками интересуются и очень даже неплохо платят. А у меня и дед, и отец нумизматами были. Вот я и стал в прошлом в книжные лавки заглядывать…

— Слушай, Сидоркин! — загорелся я идеей. — Дай мне на время твои часики. За плату, разумеется…

— Не-е-е — протянул, как проблеял Сидоркин. — Обманешь, не возвратишь. Сам бы я ни в жизнь не отдал бы. Эт-то точно!

— Ну тогда привези мне из сорок первого года книжку Скалона «Необыкновенные приключения Кима». Мне тогда ее только купили, да я не успел дочитать, эвакуировали нас. И с тех пор все жажду узнать, чем же там дело кончилось.

— Выходные данные знаешь?

— Знаю! — Я быстренько достал блокнот. — Воронеж, 1941, 24 странички…

— Нет, в Воронеж не поеду.

— Да мне ее здесь купили, на Пушкинской, 17! Или загляни ко мне домой, на Главный проспект, 26 квартира 2. Я маме записку напишу.

Записку Сидоркин не взял, пробормотав что-то про раннюю форму кретинизма. Но съездить обещал. И забрал все, что я смог отыскать у нумизматов и этих, бонистов, довоенные деньги.

С тех пор никто Сидоркина не видел. Он словно в воду канул. Но вспоминаем мы его частенько. А на днях я кажется припомнил, почему его лицо казалось мне таким знакомым. В точности такой же сутулый тип невесть откуда возник на проезжей части улицы, перед мчавшимся грузовиком, когда я возвращался из булочной, в августе сорок первого. Затормозить водитель тогда не успел… Поэтому я уверен, что Сидоркин погиб.

Правда, прочие завсегдатаи «тучи» полагают, что скорее всего он «получил срок» за спекуляцию.

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ

— Глянь, Филин!

Сеня Петухов, в просторечии Петух, захихикал, показав на новенькую урну в форме Волка. Из широко раскрытой пасти Волка торчал смятый бумажный стаканчик от мороженого.

— Подавился, вегетарианец! — и Петух пнул Волка. Тэт качнулся, но устоял.

— Слабак ты, Петух! Учись!

Мощный удар заставил Волка прилечь на тротуар. Стаканчик выпал из его пасти, глаза алчно блеснули в свете уличного фонаря. Вскочив, Волк кинулся на Филина и вцепился в его вранглеровские джинсы. Послышался треск, и штанина отпала. Филин взвыл и бросился вслед за Петуховым, опередившим его уже метров на двадцать.

Пончик, стоя в сторонке похохатывал, наблюдая поединок приятелей с урной.

— Дурачье! Газеты читать надо! Тогда знали бы, что везде установили киберурны, утилизирующие мусор. С программой самозащиты «Ну, погоди!» А вот скамейку ломать можно!. Он ухватился за рейку и потянул. Та поддалась было, потом выгнулась и, стремительно вырвавшись, мощно хлестанула по заду рванувшегося было в сторону Пончика.