Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

— Не пойму чего-то. Как это — мина и вдруг с моралью.

— Такая вот это была Мина.

— Какая?

— Такая… Знаешь, она даже и по виду странной была. Представь себе сферу, центр которой находиться на её поверхности. Можешь представить?

— Сфера, центр которой на поверхности? Are you kidding? Это же — Бог!

— Тсс! Не ори ты так. Артиста разбудишь.

— Но это же Бог? Да?

— Может быть, Бог. Но только тогда не Бог — Большой Взрыв, и не Бог Жертва Большого Взрыва, а Бог — Абсолютная Мораль, Возникшая После Большого Взрыва. Хорошая Мина — это не Отец, и не Сын, а как бы Святой Дух. Вот и не сработала она. Принесли её в Подвал, отошли на безопасное расстояние, и ни-че-го. Только светом на миг озарило всю тамошнюю фекальную мерзость…

— И всё?

— И всё.

— Пелевин, а скажи…

— И всё. Дай передохнуть. Тяжко мне стало от грустных воспоминаний. Давай не будем больше. Дальше. Глубже… А если тебе заняться нечем, — чайку накипяти. Продрог я чтой-то. И, я тебя умоляю, не садись ты никогда на эти камни.

— А чего?

— Цистита давно не было?

Когда шестнадцать пропикало взял Виктор с собой Лётчика и на тот пригорочек, где старлей Рягузов ждать наказал, не торопясь выдвинулся. Стартовая площадка с этого места удачно просматривалась. Пусковая установка уже не на колёсах стояла, а на гидравлических опорах. Видать, находилась в полной готовности к отработке своего функционала. Как тираннозавр к охоте.

В шестнадцать сорок сам товарищ старший лейтенант объявился. Залёг рядом. Стали вместе ждать. Мола.

И тихо было. Только ветерок лёгкий с ветками забавлялся. Только он один и шумел-дурачился здесь, в том краю, где все остальные по самые плечи вбиты грузом долга в бетон ракетных баз. Прыг-скок ветерок. И с верхушек вниз одним махом и по зачахшей траве небольшим торнадо — вжик. И в Виктора каким-то серым бумажным комком запустил.

А Виктор взял, да письмецо это нежданное развернул, — страницей из Журнала учёта технического состояния оказалось. Ознакомился мельком от нечего делать. Выполняемая операция — проверка баллона воздушного пуска двигателя шасси. Серьёзное, видимо, дело. Отметка стоит — «выполнено в полном объёме согласно ДИЗ.044.45.39». Так, ну дальше дата. И подписи: читал — капитан Доля, выполнял — лейтенант Аи, контролировал — подполковник Усталость. Ну, да. Ну, да. Серьёзное это дело. Операция двойного контроля.

Свернул из листка самолётик и вернул его ветру.

«Сейчас начнут», — вдруг, посмотрев на свои командирские, объявил старлей Рягузов.

И действительно началось.

Из кабины пусковой установки выскочил человек в камуфляже и шлемофоне, да с комплектом Л-1, висящем в сумке на боку. Пописал этот военный на левую переднюю опору, и быстро-быстро побежал в укрытие.

Через пару секунд заревели двигатели, запыхтели насосы и контейнер до этого смирно лежавший на спине пусковой, начал медленно приподниматься.

Над стартовой площадкой кружилась стая ворон. Вороны постулировали собой невозможность неба. Но небо было. И вороны были, и небо было. Тут у Кафки явно что-то не сходилось. Но Виктор не стал на этом сосредотачиваться. А просто подумал про ворон, что, мол, вот вороны, они летают, и по ним сейчас начнётся пальба.

А до пальбы оставались считанные секунды. Контейнер уже встал на попа, крышку его сорвало сработавшими пиропатронами, и она повисла на тонком стальном канате. Так пробка, вылетающая из детского воздушного ружья, виснет на верёвочке.

«Пуск введён в систему… Код принят… Блокировки сняты… Пошли необратимые операции», — восторженно комментировал старлей Рягузов циклограмму пуска.

Обалдевший Испанский Лётчик восхищённо охал, глядя на то, как примыкающие к контейнеру кабели начали отстёгиваться и отлетать один за другим в разные стороны. Дай ему волю, подумал Виктор, оседлал бы он эту ракету. Космонавт на всю жизнь космонавт.

— Чего пускаем? Спутник? — поинтересовался Виктор у старлея.

— Не-а… Учебно-боевой пуск, — объяснил со знанием дела Рягузов. Ещё один полк на боевое дежурство ставят… С новыми «Тополями»… Это вот сейчас контрольный отстрел. Чугунку вместо гэчэ на Камчатку отошлют. Если пуск пройдёт сейчас нормально, тогда всю партию изделий у промыслов примут.

— Понятно, — кивнул Виктор. — А где пункт управления?

— Чёрт его знает, — пожал плечами Рягузов. — Сюда только пусковую пригнали… А пускают по радио… Может с четыр… Пошла родимая!

И действительно — родимая пошла.

Контейнер громко чихнул и выплюнул из себя ракету. Довольно высоко её выплюнул. Ракета на какое-то время зависла над пусковой, будто задумалась, лететь ей или не лететь? Но всё же, видимо, решила лететь. Заглушая всё на свете, взревели маршевые двигатели. И баллистическая труба, петляя, подныривая, вращаясь, понеслась к облакам. По введённому в неё полётному заданию.

А ворон, кстати, давно уже и след простыл.

Ракета ещё не скрылась из виду, а Рягузов уже засуетился.

«Ждите здесь, — приказал он. — Я сейчас быстро. Пока там расчёт по первой разливает, успею». Натянул изолирующий противогаз, задействовал генерирующий патрон и рванул в сторону стартовой площадки.

Чего он творил было не видно, поскольку всё там заволокло дымом выхлопами соляры, пороховой гарью и газами отработанного ракетного топлива. Ни черта не видать было. Как он умудряется чего-то там делать? На ощупь что ли работает?

Но уже через пять минут Рягузов вернулся и протянул Виктору тот самый трос, который удерживал крышку контейнера, чтобы она не скакала во время пуска и не крушила наземные системы. Пусковая установка многоразовая. Её жалеть нужно. Для того и этот трос.

— Это и есть Надёжный Повод? — уточнил на всякий случай Виктор, вспоминая недобрым словом переводчика Бодрийара, — ещё бы уздечкой назвал он эту штуку.

— Не знаю, в телеграмме дядька про этот фиксирующий трос отписал. Забирайте, контейнер всё одно спишут, где-нибудь прикопают, и капусту в нём хранить будут.

— Мы вам что-нибудь за него должны? — уточнил Виктор.

— Это вы там уж с дядь Петей давайте, — замотал головой Рягузов. — Мне ничего не должны. Ладно, братцы, я ушёл. Мне ещё наряд сдать надо. Из-за вас двое суток подряд дежурю. Нинка вставит

— Спасибо, друг, — Виктор пожал руку старлея. — Нине привет.

— А вы Владимиру Владимировичу передайте, чтоб этому козлу не поддавался, — попросил, усмехнувшись старлей.

— Обязательно передам, — пообещал Виктор.

И разбежались.

Рягузов пошёл направо, Виктор и Лётчик — налево. И в лес.

Но не успели они до леса дойти. По широкой вспаханной полосе, отгораживающей стартовую площадку от ближайших деревьев, наперерез им нёсся фиолетовый фургон. Антидоты!

И они оба, не сговариваясь, быстро развернулись и побежали вдоль забора из колючей проволоки в противоположную от лагеря сторону.

— Сто двадцать первый! Сто двадцать первый! Приём! — на ходу орал Виктор в микрофон рации. — Где вы там? Мать вашу!

— Сто двадцать первый на связи, — наконец отозвалась Мурка.

— Сто двадцать первый, ноль сорок четыре, — проинформировал Виктор. Как понял? Приём.

— Вас понял. Ноль сорок четыре, — подтвердила Мурка — Откуда они здесь? Приём.

— Чёрт их знает, — ответил Виктор и приказал: — Оставайтесь на месте. Не высовывайтесь. Дюку — намордник. Если что — план два. Как понял, сто двадцать первый? Приём.

— Вас понял, если девять один один, то план два. Приём.

— Конец связи.

— Конец связи.

А антидоты их нагоняли. Ехать, оно ведь не бежать.

Когда преследователи были уже метрах в тридцати, Лётчик с Виктором на счёт три остановились и дали пару дружных очередей по ненавистному фургону. Мясная лавка резко развернулась и заглохла. Машина сдохла, но антидоты нет. Начали выскакивать наружу. Но пока они выстраивались в боевой порядок, Виктор с Лётчиком увеличили дистанцию метров до восьмидесяти. Хорошо бежали.