Повесть былинных лет

— Здорово, Ерема! — обрадованно приветствовал вестника Гришка.

— И вам, оболтусам, привет, — улыбнулся гонец.

— Что коня своего не поменяешь?

— Да я бы и с радостью. — Ерема вытер ладонью взмокшее чело. — Но ентот самый быстроходный во всей Руси. Второго такого днем с огнем не сыскать. Вот, правда, норов у него не сахар. Но я уже привыкши.

— Что на сей раз? — несколько вяло поинтересовался Тихон. — Устное послание аль письмо?

— Письмо! — Гонец извлек из-за пазухи свернутый кусочек бересты и протянул его дружинникам.

Братья осторожно развернули княжеское послание.

Послание оказалось довольно лаконичным. Даже можно сказать чересчур лаконичным. Самое интересное, что Всеволод на этот раз обошелся без всяких слов. Никаких букв в бересте не обнаружилось. Там был лишь довольно схематичный рисунок, который ничего хорошего княжьим племянникам не предвещал.

Черным угольком в послании был изображен сжатый кулак.

Гришка с Тихоном побледнели.

— Что, плохие вести? — участливо поинтересовался Ерема, как бы невзначай придвигаясь к пасущейся рядом кобыле.

— Хуже не бывает, — немного севшим голосом ответил Тихон, обменявшись с братом мрачным, тревожным взглядом.

— Полезная эта штука, ларец Кощеев! — с нескрываемой завистью проговорил Расстебаев, умывая перепачканную грязью физию в небольшом прохладном ручейке.

Двое из ларца со своим «перемещением» слегка не рассчитали. Возникшие на поляне сообразно невиданной магии русичи угодили аккурат в огромную грязную лужу, шлепнувшись в нее к тому же с довольно приличной высоты.

Тихо ругаясь, Колупаев вывел из грязи гневно всхрапывающего Буцефала. Телега пару раз увязала, но кузнец справился, под мышкой он нес бережно завернутый в холстину золотой ларец.

Илья Муромец же недвижимо лежал на спине прямо посреди лужи.

— Кажись, помер, — кивнул на богатыря Пашка, брызгая себе холодной водою на шею.

— Да нет, что ты, — рассмеялся Степан. — Илья спит. Я уже давно приметил: чуть какая заварушка случается, он хлоп — и в обморок. Енто у него такая защитная реакция организьма выработалась, навроде как у жука-навозника, который чуть что мертвым прикидывается.

— Однако силен твой Муромец! — громко заржал Расстебаев. — Расскажи я кому, ни за что не поверит. Даже я, дурак, столько лет считал, что есть у нас на Руси такой славный богатырь. Знаешь, а ведь с этой мыслью как-то даже спокойней жилось. Мол, есть кому за Русь-матушку постоять. Эх…

И Павел с чувством сплюнул в сторону.

Кузнец же счел благоразумным промолчать. Он-то, ежели что, за Русь постоит. Пашка ведь и не знал, что настоящий герой как раз Степан и что это его подвиги были приписаны Илье Муромцу. Но кузнец не любил бахвалиться, тем паче перед своим давним приятелем. Настоящие герои, они ведь часто безызвестными остаются. В тени выдуманных былинных персонажей. И ничего тута не поделаешь, такова планида…

Достав из телеги небольшой багор, Степан ловко подцепил Муромца за кольчугу и осторожно, дабы не запачкаться, выволок храпящего богатыря из лужи.

— Эй, красна девица, просыпайся!!! — заорал на ухо Илье Расстебаев, но ожидаемого эффекта не последовало.

— Не так надобно. — Кузнец с ухмылкой посмотрел на Павла и, набрав в грудь побольше воздуха, утробно заголосил: — Половцы-ы-ы-ы…

— А-а-а-а!!! — Муромец вскочил с земли и как угорелый бросился наутек.

— Держи его! — по-разбойничьи засвистел Расстебаев. — Уйдет…

Степан недолго думая вытащил из телеги здоровую сеть с грузилами и с силой запустил ее в убегающего богатыря.

Илья споткнулся и, упав в траву, неистово забарахтался, опутанный по рукам и ногам прочной сетью.

— А ты ничего, — похвалил кузнеца Пашка. — Когда надо, быстро соображаешь и реакция у тебя отменная.

— Держу себя в форме, — смущенно пожал плечами Колупаев.

— На помощь!!! — орал благим матом Муромец. — Не режьте меня, люди добрые, я сдаюсь…

— Хорош герой, ничего не скажешь! — продолжал веселиться Павел. — Вижу, что помереть от скуки с таким попутчиком тебе не грозит.

Насилу выпутали богатыря из сети. Степан слегка надавал Илье по шее, и тот сконфуженно поковылял к ручейку отмываться от грязи.

— Ладно, ну и что дальше? — спросил Пашка, забавно щурясь в лучах выглянувшего из-за облаков осеннего солнышка.

— Дальше? — Кузнец потеребил бороду. — Емельяна-волшебника вместе с Ильей будем искать. В Новгороде-то мы его не обнаружили. Может, хочешь с нами?

— Нет. — Смутьян покачал головой. — Извиняй, приятель, но у меня дела.

— Личные?

— Да нет, совсем уж не личные. Общегосударственные!

— Да ну? Снова будешь воду мутить, народ честной на бунт супротив власти поднимать?

— Да разве меня хоть раз кто послушал? — обиделся Пашка. — Самое большее, чего мне удавалось добиться, так это пьяной драки на какой-нибудь ярмарке. А не было б меня, так все одно эта драка случилась бы, не из-за одного, так из-за чего другого. Ты же знаешь, русичей хлебом не корми, дай только повод иудеям морду набить. А те, прохвосты, такому повороту дел только рады. Идут потом с оторванными пейсами к местному князю и стонут, что так, мол, и так, побили их. Национальная дискриминация, значит, ущемление людских прав, мериканскому царю Жорджу грозят пожаловаться. Князь решает это дело замять и выплачивает им компенсацию.

— Гм… славно! — усмехнулся Степан.

— Нередко бывает, скажу я тебе, иудеи, к примеру, ежели у них торговля плохо идет, сами становятся зачинщиками ярмарочных драк. Князь-то удельный им дай бог сколько за молчание да морды побитые отвалит. Правда, злоупотреблять этим нельзя.

— Вот чего не знал, того не знал, — мотал себе на ус кузнец.

— Сколько раз я собственными глазами видывал, — продолжал горячиться Павел, — какой-нибудь пейсатый проныра проскользнет в толпу да как закричит: «Бей носачей!» Тут же свара и начинается. Простаки мы, русичи. Даже обидно иногда, за своих же дураков обидно! Колупаев грустно вздохнул:

— Значит, с нами, как я понял, ты не поедешь?

— Не поеду, — подтвердил Пашка. — Мне к граду Кипишу надобно пробираться. Сердцем чую, замышляется что-то супротив Руси нехорошее. Неспокойно у меня на душе.

— Ай, тону-у-у-у! — донеслось от ручья. Павел со Степаном обернулись. Свалившийся в ручей Муромец нелепо сучил ножищами.

— Хороший был ручеек, — посетовал Расстебаев.

Когда Пашка наконец ушел к одному ему ведомой цели (возможно, что и в град Кипиш), Колупаев за шиворот выташил из ручья валяющего дурака богатыря и принялся его гневно отчитывать.

— Сколько еще раз из-за твоей дури мы будем влипать во все эти несуразные передряги? — кричал кузнец, гневно сверкая глазами. — Что ты ведешь себя как юродивый? Специально шута горохового из себя строишь или ты на самом деле кретином таким уродился?!

— Дык… — попытался возразить Муромец.

— Что «дык»? — продолжал орать Степан. — Это уже даже и не смешно. Ты ведь подвиги ратные совершать совсем недавно собирался, с трусостью своей бороться хотел!

— А я передумал! — — зло огрызнулся богатырь. — Мне и так хорошо, безо всяких подвигов. Видал, как меня в Новгороде принимали? Еще немного, и я действительно стал бы там головой.

— Во-во, — кивнул Колупаев. — Все верно, ты бы стал в Новгороде головой, вот только отрубленной.

— Это на что это ты намекаешь?

— А на то! Ужель не помнишь, чего ты там на трибуне порол?!!

— Не помню. — Муромец испуганно моргнул. — Честно, ни лешего не помню.

— Ох, черт меня дернул тебя тогда в деревне будить! — совсем пригорюнился Степан.

— Да полно тебе крамолу на меня наговаривать, — отмахнулся богатырь. — Мне, может быть… ой…

Муромец внезапно схватился за щеку.

— Что такое? — серьезно забеспокоился Колупаев. — Шмель укусил?

— Зуб, — промычал Илья.

— Что?

— Я, кажется, зуб сломал, болит вот теперь.