Дело Белки

Самым разумным показалось посчитать собачку футбольным мячом и отправить ее точным ударом в левый верхний угол арки ближайшего двора. Но родители всегда учили меня, что нехорошо обижать маленьких. В то же время просто проигнорировать этот комок злости на ножках и отправиться своей дорогой не представлялось возможным. Шавка скалилась, подпрыгивала, бросалась под ноги и еще десятком способов не давала себя обойти. Наконец я предпринял абсолютно идиотский для постороннего наблюдателя, но совершенно гениальный в моей ситуации маневр. Прижавшись спиной к машине, я сначала присел, а потом и вовсе с ногами взобрался на капот. Моська возликовала. Наверное, ей еще ни разу в жизни не удавалось загнать наверх такого здоровенного кота. Однако я все же был умнее, чем кот. Потому как не стал дожидаться, пока шавка проголодается, соскучится по хозяину, увидит настоящую кошку или уберется восвояси по каким-то еще важнейшим собачьим делам. Я просто с силой оттолкнулся от капота и, перепрыгнув злобное создание, оказался на пороге нужного мне подъезда. Однако едва мои ноги с глухим ударом коснулись асфальта, лай прекратился. Я невольно оглянулся и, признаться, был готов к тому, что шавка, оскорбленная интеллектом своей добычи, решила заткнуться и в тишине подкрасться ко мне, чтобы доказать свое превосходство зубами. Но, к моему удивлению, улица оказалась совершенно пустой. Моська, появившаяся ниоткуда, также бесследно сгинула в неизвестном направлении.

Подъезд был темным, обшарпанным и, судя по запаху, не самым чистым. Пассажиров внизу не обнаружилось, и, значит, мне предстоял путь наверх. К счастью, здесь имелся лифт. Его проволочная шахта исполинской птичьей клеткой возвышалась посреди лестничного колодца, а массивная железная дверь поразительно напоминала тюремную. Однако, сколько я ни давил на обугленную пластмассовую кнопку, вызвать кабину так и не удалось. Пришлось карабкаться наверх по ступенькам, выщербленным и осыпающимся, как древние каменные блоки, из которых сложены египетские пирамиды. Я не очень-то понимал, куда и зачем лезу. Дом выглядел незаселенным. Поэтому в какой-то момент я решил, что меня попросту надули. Так сказать, даром воспользовались моим простодушием и машиной. Однако на пятом этаже передо мной вновь забрезжила надежда. Вернее, забрезжил свет, льющийся из оставленной открытой высокой двухстворчатой двери. Шагнув внутрь, оказался посреди просторной, совершенно разоренной прихожей.

– Прошу прощения! У нас ремонт, – известил появившийся из длинного бокового коридора Антон Павлович. – Прежний офис сгорел. Серый не закрыл клетку с фениксами. Пришлось временно перебраться сюда. Чаю?

Вскоре мы с Чеховым сидели на бывшей коммунальной кухне и пили горячий чай. Мне досталась высокая, чуть надтреснутая чашка с раструбом. Вся в аляповатых цветах. Чехов же изящно подносил ко рту тонкий стеклянный стакан в мельхиоровом подстаканнике. Такая посуда попадалась мне разве что в детстве в поездах дальнего следования. Впрочем, в те годы любая поездка казалась увлекательным событием, которое непременно принесет встречу если не со сказочными чудесами, то, по крайней мере, с незабываемыми приключениями. Сейчас это чувство возникло вновь и, надо сказать, было вполне уместно. Открылась дверь, в комнату зашла уже знакомая девица. Она успела переодеть джинсы и футболку и теперь была в шортах и безрукавной маечке. Тем не менее и в этих вещах, как и в прежнем наряде, преобладали оттенки зеленого.

– Заходи, Вася! Присаживайся! – пригласил девушку Чехов. Впрочем, теперь, при более ярком, чем на улице, освещении, я понял, что слово «девушка» подходит к новой знакомой так же плохо, как и мужское имя Вася. Передо мной была зрелая женщина. Зрелость заключалась не в фигуре. Ее тело казалось весьма изящным, если не сказать спортивным. И в движениях не было той возрастной тяжести, которая отличает даже следящих за собой дам после того, как им исполнится тридцать пять или сорок. Кожа Васи также выглядела прекрасно. Ни сеточек в уголках глаз, ни намечающейся дряблости на шее, ни проступивших вен на руках или икрах. Короче говоря, все в ней было воплощением здоровья и молодости. И все-таки, сам не знаю по какой причине, я был твердо уверен, что женщине, на которую я смотрю, в лучшем случае за сорок, а возможно, уже и под пятьдесят. Наверное, можно было наплести что-то про незаурядный ум или особенную мудрость, светившиеся в ее бездонных глазах. Но это было не так. Глаза и впрямь оказались бездонными, светло-карими с прозеленью и совершенно по-детски блестящими. У взрослых такого блеска просто не бывает. Что-то меняется с возрастом то ли в составе, то ли в строении роговой оболочки. У женщины блеск был, но прочесть что-либо по этим огромным, манящим, словно гипнотизирующим очам было совершенно невозможно.

– Ну что? Насмотрелся? – как-то очень уж по-деловому осведомилась Вася, наливая себе чай. – Смотри, смотри! Не возбраняется. Только давай договоримся. Если ты с нами останешься, чур, не влюбляться. Работе мешает.

– Да я как бы и не собираюсь, – опешил я от таких прямоты и натиска.

– Никто не собирается, – очень тихо, но не настолько, чтобы не расслышать, произнес Антон Павлович.

– Хватит, Ваня, – неожиданно мягко и все же очень настойчиво попросила любительница зеленого. – Не сейчас.

Чехов кивнул и отвернулся к окну. Стало ясно, что этих двоих связывают какие-то очень давние, очень личные и очень непростые отношения. Но меня сейчас гораздо больше занимало другое.

– Э… Кто вы? – не выдержав, поинтересовался я. – И о какой работе речь?

– Об интересной! – лаконично ответила Вася. – Впрочем, об этом ты, похоже, уже и сам догадался. Что касается твоего первого вопроса…

Женщина повернулась к Чехову:

– Давай, Ваня! У тебя эта часть обычно лучше получается.

Антон Павлович, который оказался вовсе даже Иваном, отставил стакан, вздохнул и доверительно посмотрел мне в глаза.

– Мы, молодой человек, представляем собой некую благотворительную организацию. Или, если хотите, Общество.

«Блин! Сектанты!» – подумал я.

– Наша задача, – продолжал Чехов, – охрана окружающей среды, решение экологических проблем, забота о мире живой природы.

– В смысле, вы представляете Партию зеленых, – попытался уточнить я. Зеленая Вася уткнулась в свою чашку и фыркнула, отчего ее чай разбрызгался во все стороны. Иван осуждающе взглянул на подругу и снова обратился ко мне.

– Вы правы! – кивнул он. – Пожалуй, в современных терминах нас можно назвать и так. Впрочем, думаю, нам больше подошло бы определение Общество защиты животных… Волшебных!

– В смысле? – не понял я собеседника.

– Послушай, парень! – не выдержала Вася. – Ты сказки в детстве читал? Легенды? Мифы всякие?

– Конечно! – поспешил обидеться я. Возможно, потому, что чтение всегда было моим слабым местом.

– Ну тогда сам попробуй сказать, – потребовала Вася, – что такое, по-твоему, волшебные животные?!

– Вы имеете в виду таких, как единорог? – назвал я единственное мифологическое существо, пришедшее в голову.

– Совершенно верно! – обрадовался Иван.

– Еще! – не унималась Вася.

– Ну не знаю! – Я мучительно пытался вспомнить прочитанные мне когда-то вслух детские книжки или хотя бы фильмы, которые смотрел по воскресеньям в полдень в телевизионной рубрике «В гостях у сказки». – Конек-Горбунок, Змей Горыныч, русалка…

– Русалка не животное, – оборвала меня Вася тоном строгой учительницы. – Это деградировавший человек-амфибия.

– Что? – не понял я.

– Видите ли, молодой человек, – решил просветить меня Иван, – русалки уже множество лет как утратили способность к полноценной трансформации. Теперь, чтобы стать человеком либо, наоборот, полностью превратиться в рыбу, им необходимо соответствующее зелье. Поэтому Василиса и упомянула деградацию.

«Так вот почему она Вася!» – мелькнуло в моей голове. Но мысль эта была немедленно вытеснена более важным предметом.

– Секундочку! А что, раньше они могли превращаться полностью?