Ангел во плоти

«Наверно это известная всем женская логика», - что-то догадалось внутри меня, но вот дальше мысль опять не шла, так как вспомнить, в чем же была суть этой таинственной логики, никак не получалось. Да и не дали. Бабуля все еще пыталась сердиться:

- Еще и лыбится. Ты мне не лыбься! Знаю я вас, шантрапа бездомная… - но запал почему-то явно от нее уходил.

- Так я бы ни за что, ни одним…- попытался я убедить я в своих самых чистых намерениях пожилого ветерана уличных споров и сплетен, но наткнулся на проблему: «Чем, ни одним? Пальцем что ли?» Так и не разобравшись, я продолжил. – Милая госпожа пенсионерка, где же здесь найти место для этих дел? И Вы не знаете случайно, что значат буквы эМ и Жо?

Что-то я не то сказал… Бабушка аж опешила, то ли от моей наглости, то ли от глупости, а может, и от всего сразу. Я понял, что плодотворной беседы не получится, поэтому грустно вздохнул и пошел дальше. Бабуля же так и осталась стоять, удивленно на меня воззрясь – видать ей не хватило той самой женской логики.

Непонятно, сколько я так шел, пока ноги не привели меня к странному месту. Это был большой перекресток, и вокруг толпы народа вливались в нескольких местах под землю и в одну из дверей в доме. Но больше всего меня поразила буква М над входом.

«Так вот, что она означает: метро!» - я воодушевленный догадкой и совершенно не представляя, что такое метро, «влился» с толпой в ближайшую дырку под землю. Что-то здесь было мне знакомым. Я ничему не удивлялся, но и вспомнить, что это все значит, никак не мог. Под землей оказался длиннющий темный коридор, и чего только в этом коридоре не было! Какие-то лавки, железные и застекленные киоски в стенах, в которых, как птицы в клетке, сидели девушки, и что-то меняли на все те же деньги. Местами у стен сидели люди весьма непрезентабельного вида, так что даже я на их фоне выглядел еще ничего. Да нет, наверно я так же и выглядел.

Толпа народа в основной своей серой и бурлящей массе заплывала по коридору в двери, который никак не успевали закрываться. Я озадачился: «Зачем тогда двери? Чтоб жизнь малиной не казалась? Интересно, от кого я эту фразу слышал? И почему жизнь должна казаться какой-то ягодой?»

Рассуждать мне не дали и запихнули прямо в эти не закрывающиеся двери. Я вылетел из них, как пробка, в относительно свободный зал, из которого вели несколько путей. Стоя посреди него, я наблюдал, как народ, забежавший со мной, бесстрашно бросается в проходы, где им преграждают путь какие-то клещи. Странно, но каждый раз, когда кто-нибудь туда заходил, клещи открывались и пропускали смельчака. Я понял, что тут что-то не так и, обострив внимание, заметил, что люди все время что-то вставляют в щели на исполинских зубах.

«Опять деньги нужны!» - догадался я: «Но как же их раздобыть? Не работать же!» - мне стало смешно от случайной мысли. Какое, вообще, отношение имели эти пресловутые деньги к работе? Никакого! Тем более, я затруднялся сказать, что такое работа. Одно было ясно: туда без денег не пустят, если, конечно не перепрыгнуть через эти клещи.

Я грустно развернулся и нырнул в другой, встречный поток, который выкинул меня обратно в темный коридор подземного перехода. Я уже настолько отупел от этой бесконечной массы людей, что почти ничего не соображал. И тут я сообразил, что стою напротив одного деда, присевшего у стены. Перед ним лежала кепка, в которой лежало несколько медяков.

- Добрый человек, подай Христа ради, если есть чем поделиться, - как-то неуверенно произнес он.

Я же, тем временем, пытался сообразить, с чего тут остановился: «Пожалуй, мне было с ним хорошо». Просто этот поток холодной отчужденности и сосредоточенности уже начинал меня изматывать, а тут вдруг какое-то светлое ощущение. Недолго думая, я плюхнулся рядом со стариком, притулившись к стенке, и ответил:

- Подал бы, да нечего. Сам видишь, в том же положении. Но ты не думай – я мешать не буду.

- Да как ты мне помешаешь? Это я тут мешаю, - дед снизил голос и, тихонько кивнув в сторону своих коллег, почти шепотом произнес. – Они вон постоянно сидят, а мне… деваться, просто, некуда, вот и сел здесь.

Слово за слово, мы разговорились, вернее, я больше спрашивал, так как о себе, кроме полной пустоты в голове ничего поведать не мог. Дедуля, тоже не избалованный вниманием, рассказал об ужасной в своей простоте истории. Еще года три назад он счастливо жил со своей женой в небольшой квартире. За плечами у него было высшее образование и долгая трудовая жизнь. В этом можно было усомниться, но я чувствовал, что он не очень умел врать, не то, что некоторые (это я про себя). Но сейчас я не врал, честное слово! Просто для того, чтобы врать, надо знать, что это неправильно, а я не знал ничего. Зато хорошо чувствовал этого человека, и он мне нравился. Не в пример его коллегам по занятию.

Беда не приходит одна и он в одночасье потерял жену и работу. Его нормальная жизнь потеряла какой-либо смысл. Он не выдержал такого удара судьбы и запил на остатки денег.

- Представляешь, - грустно выговаривал Михалыч, чем-то симпатичный мне собеседник. – Казалось, мы с Лидой и ссорились, и ругались иногда. Но вот не стало ее, и будто жизнь кончилась. Все ее вот вспоминаю…

На окраине Москвы у них жила дочь с семьей, но он почти прекратил общение с ней из-за своего пьянства. Деньги закончились, и пить стало не на что. Тогда он решился «по совету друзей» перебраться жить к дочери, которая еще до его пьянки звала отца к себе. Но из какой-то глупой гордости пенсионер не захотел идти к ней с пустыми руками и решил сперва втихаря продать квартиру.

- Ну и продал, да так, что остался и без квартиры и без денег, - усмехнулся дед. – Так вот теперь бывает. Сунулся правду искать, а у этих «друзей» все вокруг куплено и концы воду. Только угодил в сизо – хорошо, еще ничего на шею не повесили, а просто выкинули на улицу. Вот теперь и числюсь в полноценных бомжах. Из своего района не хочется никуда уходить, да больно жизнь стала злой, того и гляди мусора попрут за город…

- А что же ты, Михалыч, к дочке то не подашься? – удивился я бедственному положению старика. Хотя, какой он старик в шестьдесят два года? Если на внешний вид только – уличная жизнь не балует.

- А дочка переехала, номер ее телефонный потерял, да и зачем я ей теперь такой? – отвечал, тем временем, дед. – Эх, столько денег мимо носа увели! Думал, старость обеспечу, да дочери помогу...

Пока мы так беседовали, в его шапку стали сыпаться сначала железные кружочки, а потом бумажки, и цифры на этих бумажках становились все больше. Михалыч непонимающе смотрел на свою шапку, а я на людей, мысленно их благодаря за помощь человеку.

- Слушай, ты счастье приносишь! – наконец вымолвил дед, потом спохватился и вытряхнул деньги из картуза в карман, оставив только несколько небольших монеток. Шапка снова начала заполняться деньгами.

Я попытался продолжить беседу, но Михалыч как-то совсем напрягся и все с опаской посматривал на соседей. У тех дела шли негусто, но я чувствовал их неискренность и поэтому никак не мог проникнуться к ним сочувствием.

- Ладно. Пора уходить. Чует мое сердце, еще немного и нами заинтересуются, - сказал, вставая и покряхтывая, Михалыч.

- А кто заинтересуется? – мне было интересно, кого он так испугался, ведь мы ни у кого ничего не отнимали, не бузили и даже вина не пили.

Старик не успел мне ответить, так как разъяснение пожаловало само собой, представ в виде весьма плотного молодого человека с кирпичным выражением лица и глазами, смотрящими из под полуопущенных век. «Бр-р! Печать инферно», - промелькнула откуда-то у меня странная мыль при виде этого странного взгляда. Действительно, когда у человека при взгляде верхнее веко почти касается зрачка – обходите его стороной. Я не помню, почему, но столько в нем сочетается подлости, тупой самовлюбленности и упоения властью над людьми, что это можно назвать печатью инферно. Только не спрашивайте, что такое инферно, я не могу вспомнить, а как пытаюсь вспоминать, мне плохо становится.