Властелин бумажек и промокашек (СИ)

- Да неужели все попаданцы чертовы воры?! - воскликнул в сердцах Историк.

- Давай рассуждать логически, - предложил Химик, прекративший витать в облаках, - но ведь если не существует человека, у которого ты собрался стащить что-то или причинить какой-то вред его потенциальным интересам, то объективная сторона преступления отсутствует. Нет объекта - нет преступления.

- Расскажи это покемонам, - с иронией пробурчал Историк, - только Россия вступилась за беззащитных, несуществующих зверушек!

- Чем больше запретить всего, мой друг Горацио, тем лучше станет наша Федерация, - срезал его Химик.

- Я таких шутеек миллион насочиняю, - обиделся Историк. - не будет пенсий в Российской Федерации, вступает в силу программа инкарнации.

- Хорошо, - согласился Химик, - неужто ты придумал что-то хуже этой шутки?

- Украсть песню "На безымянной высоте" у Матусовского, - стыдливо признался Историк, - и послать её в гитарной версии для Наташи Ирецкой. Выдающейся певицой не назову, но училась она у самой Полины Виардо. Будущий музыкальный педагог, универсал: играет на фортепиано, скрипке и гитаре. Воспитала такую одаренную плеяду наших музыкальных представителей, что заслуживает совершенного уважения и внимания.

- А почему в гитарной? - удивился Химик

- Все пацаны бренчали под гитару, - сказал Историк, - нотные обозначения для песни я видел и помню механически, всего там сто четырнадцать позиций. Нотной грамоте для пианино Николая в следующем году начнут обучать. Можно подождать: массовой культуры в музыке еще нет, широким народным массам филармонии недоступны, но военным, которые её услышат будет реально приятно. С концертами Ирецкая регулярно выступает и оранжировку другими инстументами под гитарную версию подберет самостоятельно. Все с песней будет хорошо в её руках.

- Я только за, - сразу принял идею Химик, - хороший военный, тот которого уважают и ценят. В том числе, правильным творчеством.

- Ни минуты без пользы для государства, - удовлетворенно сказал Историк, - соберись, начинаем адаптировать текст под современность.

***

Александр Иванович Чистяков, директор Первой классической гимназии Санкт-Петербурга, что находилась на углу Ивановской и Кабинетской, вытер тонким кружевным платочком лоб, скинул шинель и фуражку истопнику на руки, оставшись в сюртуке и споро зашевелил плохо гнущимися ногами в свой кабинет. Сходил, называется, за хлебушком.

На самом деле Александр Иванович отлучился за вишневым пирогом к старушке Авдотье, что промышляла у церквушки Иоанна Предтечи примитивным фаст фудом. Клиентов, благодаря гимназии и прихожанам, хватало. Даже директор не всегда мог устоять перед скромным обаянием бабкиной выпечки. Вот как это объяснить камер-фрау Наследницы Российской империи, чью карету он заметил, не доходя до гимназии.

Узрев, такой приметный черно-желтый изящный силуэт экипажа, Александр Иванович икнул, выкинул остатки пирога и ворвался в гимназию словно Боборыкин в русскую литературу.

- Это все дьявольские происки Яновского, - стучала мысль в висках Александра Ивановича, - неужто нажаловался попечитель Санкт-Петербургского учебного округа в Совет по поводу протекающей крыши в актовом зале? И в думах, между прочим, совсем неплохого директора, чьим именем позже будет названа стипендия одаренным детям - уже виднелась холмы вечнозеленых хвойных, очерченные по низу снегом. Сибирь, тайга, медведи - в таком треугольнике билось сознание взволнованного директора. Накрутив себя до совершеннейшего раздрая, Чистяков открыл дверь в приемную своего кабинета, узрел Марию Петровну на диванчике для особо важных персон, потерялся и с порога начал жалобно нести дикую околесицу.

- Течет, матушка, течет! - с надрывом вещал директор, - а у кого не течет в наших Венециях? Строили-то когда? Семьдесят лет прошло!

Далее директор начал длинный монолог о недавней покраске фасада здания, разбитый на пространные бухгалтерские выкладки. Все это время Мария Петровна с крайним удивлением смотрела на его лицо, отчего Чистяков терялся все больше, краснел и запинался.

- Александр Иванович, успокойтесь, пожалуйста, - вздела вверх брови Мария Петровна - на вас никаких нареканий нет. Я к вам по-другому поводу, не менее важному, но не столь волнительному.

Чистяков пришел в себя. Он склонил голову в молчаливом извинении и спохватившись, открыл дверь в свой кабинет, приглашая Марию Петровну зайти.

- Хух, - мелко перекрестился Александр Иванович на образ в углу, закрывая дверь - в городе порука, на воде перевоз.

Примерно в это же самое время титулярный советник Леонид Евневич выдерживал суровую паузу, взирая строго и свирепо на помощника пристава третьего участка Московской части Константина Варищева, околоточного надзирателя Прокофия Лазарева и потерявшегося, между таким большим начальством, дворника в фартуке.

Дело так удачно получилось, что судя по справке, околоточный и Наранович проживали в одном, доходном доме Федорова, что стоял рядом с мостом Чернышева. Так что, выдержав паузу, Евневич поблагодарил помощника пристава за содействие и отпустил, а вот местного Штирлица с Плейшнером попросил задержаться. И немедленно приступил к тщательному разговору на предмет благонадёжности юного Нарановича.

Из опроса картина складывалась благоприятная. Молодой человек, Павлу на момент разговора было двадцать три года, заканчивал обучение в Петербургском строительном училище, вел достаточно скромный образ жизни. Женщин не водил, пьяным ни разу замечен не был. Невысокого роста, с пробором направо, усиками и внимательными карими глазами, в неизменном сюртуке и жилетке пониз пальто Павел Петрович оставил о себе у околоточного самое приятное впечатление.

- Ваше благородие, - докладывал Прокофий Лазарев, - видно по нем сразу, человек ученый. Бывало я с утра с дежурства возвращаюсь в участок мостовую книжку подписывать, а Павел Петрович с тубусом для бумажек всяких на учебу ли, работу выдвигается. Так завсегда поздоровается, здоровьем поинтересуется, папироску предложит.

Дворник ничего принципиального не внес, только глупо таращил глаза и повторял "так точно-с, ваше благородие". Он сумел только добавить тот штрих, что квартира у Павла Петровича неплохая, ухаживает за ней через день приходящая баба, которая заодно и готовит хозяину еду. Вечеринок на квартире никаких не происходит, но бывает хозяин засиживается допоздна, судя по отблеску лампы на кухне.

- Уху, - глубокомысленно произнес Евневич, доканчивая расписывать в записной книжке начальную букву алфавита. Он тотчас захлопнул её и погрозил околоточному и дворнику. - и помните, бдительность, постоянная бдительность! Благодарю за службу.

- Рады стараться, - загалдели в ответ служивые, но Евневич уже отмахиваясь ладонью поспешил на выход из участка. До дворца идти было недалеко, и он надеялся уже мысленно начать разрабатывать следующее дело. То, по которому он заменил Хоменко. Выглядело оно намного сложнее. И бесперспективнее.

***

- У тебя юмор сломался, - осудил Химик последнюю проделку Историка.

Историк ответить не смог. Он впал в полнейшую истерику от хохота.

Дело в том, что за три дня ничегонеделания Николай, как гиперэнергичный ребенок, немного приуныл. Выразилось это в том, что когда карантин с него сняли в пятницу, он пронесся по дворцу шаловливым ураганом. Конечно, вместе с гвардией. Организованной мальчишеской группой они стырили булавку у АПешечки и, подвязав к ней нитку с бумажкой, подписанной "Нет коня - сядь на меня!", нацепили незаметно Филиппычу (как панибратски стал звать Шалберова Николай) сзади на фрак. Шутка продержалась недолго - до встречи Шалберова с Александрой Петровной, но прысканья прислуги в кулачок при встрече и недоумение камердинера предоставили банде немало смешных эпизодов. Затем, Ники подговорил Володьку стащить тушь для ресниц у своей маман. Тушь, слава богам, существовала уже лет двадцать в этом захолустном веке. Состояла из вазелина и угольной пыли, продавалась в здоровенном пенале, разделенном на две половины. В первой лежала массивная щетка, при взгляде на которую Ники с трудом подавил желание почистить ей сапоги. Во втором отделе находилась сама тушь.