Тридцать первое июня (сборник юмористической фантастики)

— Конечно, но…

— Но, поскольку на Планетате нет логически замотивированных дней и ночей, мы стали рабами третьего светила, до того далекого, что его даже не видно. Мы живем по двадцатичетырехчасовому циклу. А период среднестояния регулярно наступает через каждые двадцать часов. Улучшатель рефлексов поможет нам приспособиться к двадцатичасовым суткам — семь часов сна, тринадцать бодрствования, — и все мы блаженно проспим именно то время, когда наши собственные глаза играют над нами подлые шутки. Причем в затемненных спальнях, где мы ничего не увидим, даже если проснемся. Дней в году станет больше, но они будут короче, и никто из нас не свихнется. Расскажи, какие недостатки ты находишь в моем проекте.

Риген выкатил осоловелые, бессмысленные глаза и звонко хлопнул себя по лбу. Он сказал:

— Слишком все просто, вот что я нахожу. Так просто, что додуматься до этого только гению под силу. Два года я медленно схожу с ума, а выход до того ясен, что его никто не видит. Сейчас же отправлю заказ.

Он было пошел к двери, но вернулся.

— Ну-ка, а как сделать, чтобы дома не падали? Скорее, пока у вас не прошла аура или как там называется ваше озарение.

Я со смехом ответил:

— Отчего бы не испытать невидимую сталь из пустых контейнеров?

Он сказал: «А ну вас» — и закрыл дверь.

А на другой день, в среду, я махнул рукой на дела и повел Нувелину гулять по Планетату. Обойти вокруг нашего шарика это как раз хорошая однодневная прогулка. Но с Нувелиной Олльте любая однодневная прогулка будет хорошей. Я, правда, помнил, что могу провести с Нувелиной еще только один полный день. Конец света наступит в пятницу.

Завтра с Земли стартует «Ковчег» с улучшателем рефлексов, который разрешит половину наших проблем, и с человеком, которого Земля — Центр посылает мне на смену. «Ковчег» вынырнет из нуль — пространства в точке, достаточно удаленной от солнц Арджайл I–II, а там включатся планетарные двигатели. К нам он прибудет в пятницу и вывезет меня отсюда. Но об этом я старался не думать.

Я довольно удачно забыл про все до тех пор, пока мы не вернулись в комендатуру и Риген не встретил меля усмешкой, при этом его некрасивая физиономия разделилась на две половины по горизонтали.

— Шеф, — сказал он, — у вас получилось!

— Приятно слышать, — сказал я. — А что именно у меня получилось?

— Я о проблеме фундаментов. Вы ведь ее решили.

— Точно? — усомнился я.

— Точно. Правда, Нув?

У Нувелины был такой же озадаченный вид, как и у меня. Она ответила:

— Он же дурака валял. Посоветовал использовать содержимое пустых контейнеров, так ведь?

— Ему только казалось, что он дурака валяет, — опять усмехнулся Риген. — Отныне мы именно это и будем использовать. Пустоту. Понимаете, шеф, вышло, как с улучшателем, — до того просто, что мы не могли допереть. И, когда вы мне велели взять то, что находится в пустых контейнерах, я задумался по-настоящему.

На мгновение я и сам задумался, потом, как Риген накануне, хлопнул себя кулаком по лбу.

У Нувелины вид был по-прежнему озадаченный.

— Полые фундаменты, — объяснил я ей. — Как называется единственная среда, в которой птицы-големы не летают? Воздух. Теперь можно строить дома любых размеров. Вместо фундаментов вроем двойные стены с большим воздушным промежутком. Мы теперь можем…

Я умолк, сообразив, что «мы» теперь ничего не можем. Могут они, а я вернусь на Землю и буду искать себе работу.

И прошел четверг, и настала пятница.

Я работал до последней минуты: так легче. С помощью Ригена и Нувелины я составлял сметы предстоящего строительства. Прежде всего — трехэтажное здание комендатуры комнат на сорок.

Мы работали быстро, потому что близился период среднестояния, а какая там работа, когда читать вообще нельзя, а писать можно только вслепую.

Но «Ковчег» не шел у меня из головы. Я снял трубку и позвонил радистам — справиться.

— Только что была связь, — сказал дежурный. — Они вышли из нуль — пространства, но слишком далеко, до среднестояния не успеют. Приземлятся тотчас же после среднестояния.

— Порядок, — сказал я и распрощался с надеждой, что корабль опоздает на сутки.

Я встал, подошел к окну. Мы неуклонно приближались к срединной точке. В северной части неба виден был мчащийся нам навстречу Планетат.

— Нув, — позвал я, — подите сюда.

Она тоже подошла к окну, и мы стали смотреть вдвоем. Моя рука оказалась на ее талии. Не помню, как я положил туда руку, но я ее не снял, и Нувелина не шелохнулась.

У нас за спиной кашлянул Риген. Он сказал:

— Эту часть заказа я сейчас отдам дежурному. Она уйдет в эфир, как только кончится среднестояние.

Риген вышел и закрыл за собой дверь,

Нувелина как будто придвинулась ко мне поближе. Оба мы смотрели в окно на стремительно надвигающийся Планетат. Она сказала:

— Фил, красиво, правда?

— Да, — подтвердил я. Но тут же повернулся и заглянул ей в глаза. Затем помимо своей воли поцеловал ее. И вернулся к письменному столу. Она сказала:

— Фил, что с тобой? У тебя, надеюсь, нет жены с шестью ребятишками, которых ты тщательно скрываешь, или чего-нибудь в этом роде? Ты был холост, когда я студенткой влюбилась в тебя и пять лет ждала, что это пройдет, но это не прошло, и в конце концов выклянчила работу на Планетате только ради… Что, я сама должна тебе сделать предложение?

Не поднимая на нее глаз, я простонал;

— Нув, я тебя безумно люблю. Но… буквально перед твоим приездом я послал на Землю радиограмму из трех слогов: «У-воль-те». Значит, мне придется уехать обратным рейсом на «Ковчеге», и навряд ли я теперь найду даже преподавательскую работу, потому что Земля — Центр держит на меня зуб, и…

— Но, Фил! — сказала она и шагнула ко мне.

В дверь постучали — конечно, Риген. Раз в жизни я обрадовался тому, что нам помешали. Я пригласил Ригена войти, и он открыл дверь.

— Вы уже рассказали Нув, шеф? — спросил он.

Я хмуро кивнул.

Риген ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Меня этот секрет просто распирал. Славно будет повидать Ува.

— Чего? — переспросил я. — Какого Ува?

С лица Ригена сползла ухмылка.

— Фил, склероз у вас, что ли? Разве вы не помните, как четыре дня назад, перед самым приездом Нув, отвечали на запрос Земли — Центра?

Я уставился на него разинув рот. Мало того что я не отвечал на ту радиограмму — я ее и не прочел. Кто из нас спятил, я или Риген? Помнится, я ее сунул в ящик стола. Теперь я рывком открыл ящик и выхватил оттуда радиограмму. Руки у меня тряслись, пока я читал. «Согласны учредить должность второго заместителя. Кто, по вашему мнению, будет подходящей кандидатурой?»

Я поднял глаза на Ригена и спросил:

— Ты хочешь сказать, что я послал ответ?

Вид у него был такой же подавленный, как у меня — настроение.

— Вы же сами велели, — ответил он.

— И какую же я предложил кандидатуру?

— Ув Олльте. — Он смотрел на меня во все глаза. — Шеф, вам нехорошо?

Мне было так хорошо, что меня словно обдало жаром. Я рванулся к Нувелине и сказал: «Нув, выходи за меня замуж». И обнял ее как раз вовремя, перед самым началом среднестояния: я не успел заметить, в кого превратится она, и наоборот. Но через ее плечо я увидел то, что, надо полагать, было Ригеном.

— Пошла отсюда, обезьяна, — цыкнул я и при этом нисколько не утрировал: именно в это он и превратился. В ярко-желтую обезьяну.

Пол ходил ходуном у меня под ногами, но были и другие ощущения; словом, я не понимал, что это значит, пока обезьяна не вернулась с воплем:

— Шеф, птицы пролетают под нами! Скорее выходите, не то…

Больше он ничего не успел сказать: дом рухнул, жестяная крыша трахнула меня по голове, и я упал без памяти. Планетат — безумная планета. Но теперь она мне нравится.