Крыса из нержавеющей стали (сборник)

Но теперь мое лицо обзавелось пепельным оттенком, а ноги предательски дрожали, когда я заставил себя встать на них.

«Ты должен выглядеть спокойным и собранным, – проговорил я в уме. – И думать о чем-нибудь невинном».

Я проглотил успокаивающе-собирающую таблетку мгновенного действия и направился к двери. Шаг, другой, третий… И вот глаза лучатся самоуверенностью, походка обретает чинность, а сознание – чистоту. Надеваю очки в оправе, густо усаженной «алмазами», и гляжу сквозь дверь. Ультразвуковое изображение идеально четким не назовешь, но можно разглядеть силуэты спешащих мимо людей, а больше ничего и не требуется. Когда промелькнул последний силуэт, я отпер дверь, проскользнул в нее и позволил ей затвориться за моей спиной.

Невдалеке охранники, вопя и размахивая оружием, гнали по коридору толпу моих коллег-журналистов. Я отвернулся и твердым шагом двинулся в противоположном направлении. Свернул за угол…

Постовой опустил ружье, дуло уперлось в пряжку моего пояса.

– La necessejo estas tie? – Я изобразил чарующую улыбку.

– Че ты вякнул? Ты че тут делаешь?

– Вот как? – Я фыркнул распяленными ноздрями. – Весьма низкий уровень образования. В частности, знание эсперанто оставляет желать лучшего. Правильно?

– Пра-ально. А ну, вали отсюдова!

– О, вы так любезны!

Я повернулся и скромненько удалился на три шага, прежде чем смысл ситуации проник в его вялые синапсы.

– Эй, ты! А ну назад!

Я остановился, повернулся и показал мимо него.

– Что, туда?

Газовый баллончик, спрятанный у меня в ладони, коротко прошипел. Охранник закрыл глаза и повалился на пол. Я выхватил ружье из его обессилевших рук… и сразу положил на мерно вздымающуюся грудь. На что оно мне? Я отошел от охранника, открыл дверь на аварийную лестницу, закрыл ее за собой, привалился спиной к створкам и очень глубоко вздохнул. Затем извлек из репортерского бювара карту и водрузил палец на значок, отмечающий лестницу. Так. Теперь вниз, в кладовку… Но внизу кто-то ходит! Значит, вверх. Тихо-тихо, благо подошвы мягкие. Все нормально, в плане есть и такой вариант. Конечно, лучше всего – двигаться к выходу вместе с толпой, но раз уж выбирать не приходится, можно и вверх… на пять или шесть маршей, на последнюю площадку перед дверью с табличкой «КРОВ», что на языке туземцев, вероятно, означает «крыша». Непростая дверка, целых три охранных устройства… Обезвредив их, я раздвинул створки и проскочил между ними. Огляделся. Крыша как крыша, со всем, что положено крыше: резервуарами для воды, вентиляционными шахтами, кондиционерами и солидной дымовой трубой, выдыхающей грязь. Лучше и быть не может.

Я со звоном ссыпал деньги в мешок, а следом за ними побросал все снасти, способные меня скомпрометировать. Переломил пряжку ремня, извлек катушку с моторчиком и молекусвязной фишкой. Сунул ее в мешок, вытянул фишку наружу, затянул горловину мешка и завязал. Опустил его в дымоход на глубину руки и прикрепил изнутри к трубе подъемное устройство.

Готово! Остается лишь выждать, пока уляжется суматоха, и вернуться за добычей. Можно, если хотите, назвать это вкладом до востребования.

Затем, вооруженный одной невинностью, я вернулся к лестнице и спустился на первый этаж.

Дверные створки медленно и беззвучно раздвинулись и сошлись. За ними стоял охранник – спиной ко мне и так близко, что можно дотянуться рукой. Что я и сделал, да еще похлопал его по плечу. Он с визгом отскочил, развернулся и вскинул ружье.

– Простите, не хотел вас побеспокоить, – вежливо сказал я, – но боюсь, я потерял своих коллег. Вы не знаете, где сейчас все журналисты?

– Сержант, я тут сцапал одного, – пробормотал он в микрофон, укрепленный на плече. – Ага, это я, рядовой Измет, одиннадцатый пост. Так точно. Есть задержать. – Он навел на меня ствол. – Не вздумай рыпаться!

– Уверяю вас, это совершенно не входит в мои намерения!

Я полюбовался ногтями, снял с пиджака несколько пылинок и засвистал веселый мотивчик, стараясь не обращать внимание на подрагивающее дуло. Наконец раздался частый топот множества ног, и нас атаковал взвод под предводительством мрачного сержанта.

– Добрый день, сержант. Вас не затруднит объяснить, почему в меня целится этот солдат? Нет, лучше скажите, почему вы все в меня целитесь?

– Изъять «дипломат»! Надеть наручники! Увести!

Немногословный он парень, этот сержант. На картах, розданных журналистам, не был отмечен лифт, в который меня затолкали. Как и не было на них даже намека на многочисленные ярусы под первым этажом. Подземелье бог знает на какую глубину уходило в планетное чрево. По моим барабанным перепонкам шарахнуло давлением. Мы проезжали ярус за ярусом, и вскоре я сбился со счета, но их числу определенно позавидовал бы любой небоскреб. От мысли, что я откусил гораздо больше, чем способен прожевать, мой желудок съежился. Наконец меня вышвырнули из лифта, провели по коридору, перегороженному на каждом шагу решетчатыми воротами, и втолкнули в помещение особенно мрачного вида – с традиционно голыми стенами, лампами без абажуров и жесткой табуреткой. Я тяжко вздохнул и сел. Мои попытки завязать разговор остались без внимания, как и предъявление репортерского пропуска. Впрочем, его у меня забрали вместе с ботинками, а следом за ними отправилась и одежда. Я накинул халат из черной колючей мешковины и более не старался разговорить охранников.

Честно говоря, мой боевой дух в те минуты пребывал не на высоте и падал все ниже по мере того, как слабело действие успокаивающе-собирающей таблетки. Как раз в тот миг, когда он шлепнулся на самое дно, громкоговоритель неразборчиво пробулькал несколько приказов, и меня в спешке препроводили по коридору в другой кабинет – с точно такими же голыми лампами и табуретом. Но здесь обстановку дополнял металлический стол, и еще больше металла было в глазах офицера, который восседал за ним. Вперив в меня весьма красноречивый взгляд, он указал на мою расчлененную одежду, «дипломат» и обувь.

– Меня зовут полковник Неуредан, и я тебе не завидую.

– Вы со всеми журналистами-межпланетниками обращаетесь подобным образом?

– Никакой ты не журналист, – изрек он с теплотой двух жерновов, трущихся друг о друга. – Документы липовые. Кроме того, у тебя в ботинках молекусвязные генераторы.

– Разве их ношение запрещено законом?

– Здесь, на Пасконжаке, запрещено. Наш закон карает за все, что угрожает безопасности Монетного Двора и выпускаемых им межпланетных кредитов.

– Но ведь я ничего плохого не сделал!

– Все, что ты сделал, плохо. Подделка документов – раз. Нелегальное проникновение на охраняемую территорию – два. Усыпление охранника – три. Любое из этих преступлений учтено нашим уголовным кодексом. Четырнадцать пожизненных сроков – вот что тебе светит! – От его голоса, и без того угрюмого, повеяло могильной жутью. – И даже кое-что похуже.

– Шутите? Что может быть хуже четырнадцати пожизненных сроков?

Как ни силился я держать себя в руках, голос мой прозвучал надтреснуто.

– Смертная казнь. Кража на Монетном Дворе карается смертью.

– Но ведь я ничего не украл!

Проклятый голос! Дрожит, чтоб его!

– Очень скоро мы это выясним. Приняв решение чеканить пятисоттысячные монеты, мы надлежащим образом позаботились об их защите. Подсыпали в материал микроскопические приемники, улавливающие особый сигнал на особой частоте. А еще – звуковые устройства, выдающие их местонахождение.

– Ну и глупо! – заявил я с ничем не обоснованной бравадой. – Здесь это не сработает. Столько монет…

– Все они уже в надежном хранилище под десятью футами свинца. Если хоть одна монета – снаружи, мы ее услышим.

Будто в подтверждение его слов вдали раздался колокольный звон. Железную физиономию моего инквизитора украсила ледяная улыбка.

– Это они, – вымолвил он.

Мы просидели в молчании несколько долгих минут. Наконец раскрылась дверь, и знакомые охранники бросили на стол знакомый мешок. Офицер взял его за уголок, медленно приподнял, и на стол со звоном посыпались монеты.