Зеркало Триглавы (СИ)

— Зачем нам Кащея убивать? Может просто поговорить по-человечески и все?

— Ага, так он нас и послушал, — Антон вообще не верил в благополучный исход дела, — Людмила не зря мне этот меч всучила. Как ты себе представляешь — это же не пистолет, которым издалека припугнуть можно, здесь драться придется. И я не думаю, что после этого получится по-человечески разговаривать.

— Ты ещё не знаешь, на что он способен, — Тимофей оживился, — про него такие байки ходят.

— А ты сам-то с ним сталкивался?

— Нее, я его первый раз, как и ты, в трактире увидел. А может, назад вернемся, зачем нам все это.

— Нет, брат, — Антон решительно встал, — хватит прохлаждаться. Если он до сестренки дотянется, мне тоже кирдык будет, что я здесь без нее, а мне ещё пожить хочется и домой вернуться. Птах, собирайся.

Бесенок не принимал участия в разговоре, но, навострив уши, внимательно прислушивался. Много ли он понимал из их спора, Антон не знал, но не лез с расспросами и слава богу.

ГЛАВА 16

Смешанный лес постепенно переходил в хвойный, но не светлый сосновый бор, горделиво вздымающий верхушки высоченных деревьев к солнцу, а в густой ельник, в котором безвозвратно тонут и свет, и звуки. Деревья становились выше, все ближе теснились друг к другу, закрывая дорогу путникам. Внезапно подул резкий пронизывающий ветер. Ощутимо похолодало. Ветви елей закачались, по лесу пронесся долгий протяжный стон. Где-то вдалеке тревожно заухал филин.

— Жутковато, — ежась, сказал Тимофей. Его слова остались без ответа, все уже настолько устали, что разговаривать никому не хотелось. Да и этот мрачный лес, казалось, тянул остатки сил. Хотелось упасть на землю с чахлой травой, с трудом пробивающуюся сквозь толстую подстилку из сухой хвои, закрыть глаза и не открывать их долго-долго.

— Отдохнем? — опять нарушил молчание Тимофей.

— Идем дальше, — не хотелось делать привал в таком месте.

Тимофей дернул Антона за руку, пытаясь привлечь его внимание, мимикой и жестами показывая необходимость сохранять тишину.

— Что? — беззвучно, едва шевеля губами, произнес Антон.

Оборотень пальцем тыкал куда-то вбок.

Среди деревьев стояла женщина в белом свободном платье. Длинные распущенные волосы беспорядочными прядями падали на лицо, почти полностью закрывая его. Подняв голову, женщина обыденным жестом отбросила светлые волосы, и Антон ахнул.

На него смотрели глаза, полные такой муки, будто вся скорбь мира уместилась в одном единственном взгляде. По прекрасному лицу лились слезы.

Присмотревшись, Антон понял, что женщина сравнительно молода, а седина ее не от старости, а как отражение душевной боли и тоски. В этом странном лесу это был первый человек, которого они встретили. Парень двинулся в сторону плачущей женщины, но едва он сделал пару шагов, как скорбная фигура исчезла.

— Ничего не понимаю!

— Я ее уже видел, — почему-то шепотом заговорил Тимофей, — вдалеке, сначала думал, показалось. Здесь же все слышно хорошо, а она появлялась бесшумно неизвестно откуда, решил понаблюдать за ней. А тут она совсем рядом оказалась…

— А чего ты шепотом? — тоже понижая голос, спросил Антон.

— Не знаю, — возвратился в нормальный режим вещания Тимофей, — до того жутко стало…

— Это Белая баба, — разродился молчавший до этого Птах, — говорят, она судьбу предсказывает путникам…. Или плачет…

— А мы тут причем? — недоумевал Антон. — Чем обидели — то? Да мы ее вообще первый раз видим.

— Я не первый, — возразил Тимофей, — и она все время слезы льет.

— А плачет она над теми, кого беда или смерть ждет, — немного подумав, добавил Птах.

Желание продолжать путь совсем пропало, и захотелось оказаться дома, где не было никаких Кащеев, где никого не надо было спасать, где ни надо было никуда идти, где так славно сидеть вечерами в уютном кресле под любимую музыку горячо любимого «Наутилуса» или не менее боготворимого "Пинк флойда", неторопливо потягивая пиво после напряженного рабочего дня.

Возвращаться смысла не было, и друзья, окончательно упав духом, продолжили путь.

Но идти быстро не получалось, на пути вставал искореженный лес. Могучие ели-великаны сменились мертвыми деревьями, которые наклонились навстречу путникам, как будто леденящее дыхание смерти с востока в одночасье согнуло и покорежило пусть мрачный, но зато живой лес. Лес, который пытался сопротивляться, воздвигая на пути злой силы баррикады погибших деревьев.

— Похоже, мы уже пришли, — сказал Антон притихшим Тимофею и Птаху. Они оказались среди абсолютно голых стволов, с которых непонятно как были содраны не только ветви, но и кора.

А среди этого частокола мрачной громадой темнел замок. Сказать, что он был черным, значит, ничего не сказать, бледный свет умирал, касаясь его поверхности.

"Но если я безвестно кану —

Короткий свет луча дневного, -

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, в млечный дым?…"

Вспомнил Антон строку из любимого стихотворения сестры. Лучше и не скажешь.

"Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты остался невредим…"

А вот это нам сейчас совсем не помешает… Горячая молитва…

Высокими готическими шпилями замок вонзался в нависшее над ним небо. Несокрушимой мощью веяло от его древних каменных стен. Несмотря на то, что часть их обрушилась под гнетом времени и поросла диким виноградом, эти стены могли противостоять любому врагу, вздумай он опробовать их крепость.

В бойницах в любой момент появились бы закаленные в сражениях воины, осыпая противника градом каленых стрел и поливая его раскаленным варом. И горе тому, кто осмеливался потревожить покой обитателей замка, разбудить древнюю силу, спящую до поры до времени.

Зато гостей замок встретил бы, как полагается, фейерверками и толпой вышколенных слуг, ловко разносящих напитки и яства. Повсюду звучала бы тихая музыка, журчали фонтаны, пели птицы. Запах цветов разносился бы далеко окрест, и все в округе знали, что у гостеприимных хозяев праздник. Вот только бывали ли здесь гости, никто не знал, а с тех пор, как здесь обосновался Кащей, замок вообще оцепенел. Никто не нарушал покой старика — ни друзья, ни враги. Много, много лет….

Троих пришельцев замок не считал ни за врагов, ни за друзей, и тишина вокруг осталась неизменной.

Друзья немного постояли, успокаивая бурлящие чувства, и молча двинулись к огромным железным воротам.

Внезапно весь замок засиял, как огромная рождественская елка, озарился фосфоресцирующим сиянием, и громовой рев, исторгнутый сразу из трех глоток, пригвоздил их к месту.

— КТО? — грохотало со всех сторон, — КТО ИДЕТ?

— Свои, — слабо пискнул в ответ оптимист Тимофей.

— СВОИ ПО НОЧАМ НЕ ХОДЯТ! СВОИ ДОМА СИДЯТ! — и опять заревело, — КТО?

Не услышав ответа, сторож решил сам посмотреть, может, и вправду, свои шутят.

Ворота с жутким скрипом растворились, наружу выполз грязно-зеленый дракон-переросток с тремя головами, которые, как перископы, вертелись во все стороны, стремясь обнаружить наглеца, рискнувшего нарушить покой Черного Замка. Судя по огромному брюху и не менее толстому заду, дракона не беспокоили последние лет сто, и он был ошеломлен наглым вторжением.

Антон на минуту представил, как он сражается с этим чудовищем, и у него сразу же вспотели ладони. Его менее храбрые спутники торопливо отступали, стремясь спрятаться за спину «героя».

Дракон, наконец, заметил людей и, не торопясь, двинулся в их сторону. При этом он вилял хвостом, как топ-модель на демонстрации зимней коллекции исподнего белья.

Внезапно бесенок Птах оттолкнул Антона и побежал вперед.

— Что ты делаешь? — закричал Антон и кинулся вслед.

Реакция дракона была мгновенной. Он собрался, оперся на мощный хвост и задние лапы, его крылья, больше похожие на китайские веера, замолотили по воздуху, помогая удерживать равновесие. Длинные шеи вытянулись и развернулись под одинаковым углом друг к другу, напоминая латинскую «W», и только головы безостановочно вертелись, как на шарнирах, пытаясь поймать верткую цель в прорезь прицела.