Требуется волшебница. (Трилогия)

– Как думаешь, Ив уже добрался до Златограда? – окликнула я кота.

– Еще вчера должен был, если его ничто в пути не задержало. Скорей бы уж он Василису сыскал! – с надеждой добавил Варфоломей.

– Да уж, – проворчала я, – без Василисы тут прям конец света наступит. Немедленно и беспросветно. Спасешь Василису – спасешь Лукоморье.

Мы остановились у опрятного домика из светлого дерева, под крышей которого ворковали два белых голубка. Домик выглядел светлым и уютным, как в доброй сказке.

– А вот и изба Любавы, – объявил кот.

– А народ-то весь где? – Я в удивлении оглянулась.

Мы полдеревни прошли и не встретили никого.

– Так в поле все. День в разгаре.

– А Любава – тоже?

– Да зачем же ей в поле спину гнуть? Она знай себе отвары варит да по лесу шастает, травки собирая. А те, кто на поле трудится, ей потом все готовенькое принесут в обмен на склянку люблянки.

– Чего-чего? – удивилась я.

– Люблянка – это напиток хмельной, ейное изобретение, – объяснил кот. – Как выпьешь, так вовек от любви охмелеешь.

– Страшная штука! – ужаснулась я. – И что, с годами не выветривается?

– Зришь в корень, – подмигнул Варфоломей. – Разве ж Любаве выгодно, чтобы ее пойло раз и навсегда срабатывало? Ясное дело, она бы тогда с голоду зачахла. Поэтому отварчик каждый год обновлять надобно. Вот и живет Любава припеваючи, вон какую хату себе новую справила – знатная невеста стала.

– Все до сих пор невеста? – усмехнулась я. – Что, сапожник без сапог? Никто замуж не берет?

– Я ж тебе говорил, – напомнил кот, – что Любава в Чернослава влюблена. Годы идут, а она не теряет надежды.

– Хорошо же он ее люблянкой опоил, – хмыкнула я.

– Скажешь тоже, – фыркнул Варфоломей. – Нужна она ему больно!

– Ну что, – я тронула калитку, – пойдем узнаем, уж не Любава ли на Бабу-ягу напраслину возводит?

– Только ты уж поосторожней, – предупредил кот. – Любава – девица хитрая.

– Да уж не хитрей меня! – подмигнула я и вошла на двор.

Первое, что я там увидела, был знакомый мне рыжий конек, который стоял у забора и увлеченно жевал астры, росшие на грядке. При виде меня он радостно заржал, выронив на землю недожеванный цветок. Я в испуге метнулась за калитку, чуть не раздавив кота.

– Там Илья! – округлив глаза, сообщила я, с опаской показывая на щель в заборе.

– Он тебя видел? – с беспокойством мяукнул Варфоломей.

– Нет, – я помотала головой. – Он, похоже, в избе, а конь во дворе привязанный стоит.

– Хорошо, – кивнул кот. – Как ты думаешь, что он там делает?

– Астры жрет, – живо откликнулась я.

– Да не конек, – он закатил глаза, – а Илья в доме у Любавы!

– Неужели, – я радостно ахнула, – свататься к ней пришел?

– Хорошо бы, – хмыкнул кот. – Это значит, приворотное зелье, которым ты его опоила, перестало действовать. А может, и наоборот! – Он красноречиво приподнял ухо.

– Что, наоборот? – насторожилась я.

– А того, – снизошел до пояснения кот, – что он, может, до сих пор по тебе сохнет и приехал к Любаве за ее отваром в надежде добиться от тебя взаимности.

– Кошмар! – ужаснулась я. – Варфик, с этого дня все напитки первым будешь пробовать ты. И если ты не сбрендишь от любви к Илюше, тогда и я их выпью.

– Да погоди ты, – поморщился кот. – Ничего еще не ясно.

– Как же выяснить-то?

– Пойди да спроси, – фыркнул он.

– Варфик!

– Тогда пошли подглядывать. Только тсс! Тихо!

Мы проскользнули мимо увлеченного трапезой Конька-горбунка (тот уже обглодал всю грядку с астрами и принялся за соседнюю, с ромашками) к стене дома. К счастью, окна Любавиной избушки были расположены низко и заглянуть в них не составляло никакого труда. Мы с котом обежали три окошка, прежде чем я углядела вихрастую макушку Ильи и склонившуюся к нему женскую голову.

– Они что, целуются? – прошептала я.

Варфоломей, который крутился у моих ног и не мог видеть происходящего в избе, от такого анонса подпрыгнул как теннисный мяч, и повис на подоконнике, с любопытством заглядывая внутрь.

Гость и хозяйка шевельнулись, и я разочарованно вздохнула. Они не целовались, а о чем-то переговаривались, и между ними на столе стояла склянка воды, перевязанная алой лентой.

– Люблянка, – опознал бутылочку Варфоломей. – Для тебя, похоже.

Илья тем временем отвязал от пояса тугой кошель и выложил на стол золотую монетку.

– Гляди-ка, подорожала уже! – присвистнул кот и зашептал: – Раньше Любава две серебрушки брала. А может, объегорить дурака решила. Видит же, что он последние порты отдаст, только бы отвар заполучить.

Пухлая ладошка Любавы накрыла золотой кругляш, кулачище Ильи сграбастал бутылочку с приворотным зельем. Сделка состоялась.

– Ну все, – мрачно прокомментировал кот, – теперь прячься. А не то увидит тебя Илья, одним кулаком за шкирку схватит, другим – в уста отвар вольет, и все – побежишь под венец вперед него. И что я потом Ивану твоему скажу?

Меня передернуло от подобной перспективы, и я быстро шмыгнула за угол – подальше от крыльца, где меня мог заметить богатырь.

Вскоре затрещали сени, пропуская Илью на крыльцо. Богатырь распрощался с Любавой, взгромоздился на конька и унесся восвояси. А хозяйка, только сейчас заметившая урон, нанесенный горбунком ее цветочным грядкам, вскрикнула и сбежала с крыльца. Затаившись на заднем дворе, я слышала, как она повздыхала над погибшими цветами и поднялась в дом.

Варфоломей шмыгнул за ворота убедиться, что богатырь не вернется, а я украдкой заглянула в горницу и застала диковинную картину. Любава быстро убрала со стола кружку, из которой она потчевала Илью, смахнула крошки, сбегала к сундуку и водрузила на стол кусок бересты. Затем уселась на скамью, придвинула бересту и что-то быстро написала на ней угольком. Потом отложила уголек в сторону и принялась пялиться в бересту, нетерпеливо кусая губы и словно ожидая, что на бересте проявятся зашифрованные письмена. На подоконник тем временем запрыгнула белая кошка и с любопытством уставилась на меня. «Как это ее Варфоломей проглядел, – усмехнулась я. – Иначе уже давно у крыльца крутился бы и мяучил, вызывая красотку на свидание». Кошка повернула голову, и я вновь увидела Любаву. Чародейка радостно вскрикнула, склонилась над берестой и стала водить пальцем, словно читая строчки. Затем ненадолго задумалась, подняла голову к потолку, в задумчивости погрызла уголек, отчего краешек губ окрасился черным, и, наклонившись к бересте, быстро-быстро заводила угольком. Мне даже любопытно сделалось, что же такое она там пишет – любовное послание придумывает или новый рецепт приворотного зелья сочиняет.

Но тут вернулся Варфоломей, доложил, что горбунка вместе с всадником и след простыл, и я, пригибаясь у окон и стараясь не попасться на глаза хозяйке, припустила к крыльцу. Теперь мой черед нанести визит чародейке. А на случай если богатырь надумает вернуться, Варфоломей покараулит у калитки и подаст знак.

На мой стук в дверь изба отозвалась приветственным грохотом и быстрыми шагами. Дверь отворилась, явив моему взору две дыне подобных груди, тесно обтянутые красным сарафаном. Я в удивлении отступила назад и только так смогла разглядеть кудесницу любовной магии целиком. Любава была высокой, полной, явно не избалованной сельским фитнесом барышней. Материала ее платья вполне хватило бы на парашют, а сама она напоминала воздушный шар, раздутый до предела. Диссонанс в ее знатные формы вносила только коса, мышиным хвостиком смотревшаяся на фоне мощных плеч, широкой шеи и баллонообразных рук. В остальном Любава была миловидна и белокура. Так выглядела бы Барби, будь она на центнер побольше.

Пока я молча пялилась на хозяйку дома, та с не меньшим любопытством разглядывала меня.

– Знаю-знаю, что привело тебя ко мне, – с улыбкой Деда Мороза сказала Любава. Глаза ее были такой синевы что не будь мы в Лукоморье, я бы не сомневалась, что эта морская синева – заслуга контактных линз.