Сладкая парочка

Слезы снова потекли из ее глаз. Влада достала платочек, попробовала осушить соленые ручейки, обнаружила на светло-голубой ткани темные линии и поняла: ее дорогая влагостойкая тушь поплыла. Значит, глаза теперь не только мокрые, но еще и в черных разводах. Пусть…

Каждый встречный норовил толкнуть Владу, некоторым удавалось это сделать. Скоро Влада поняла, почему на нее все ополчились: она шла по левой стороне тротуара, против людского потока. Влада взяла вправо, но через некоторое время ее вновь начали толкать, и тогда она просто сошла на какую-то тропинку.

Домой идти она не могла, близких родственников в Москве у нее не было. А и были бы — что с того? К бабушке с таким тоже не пойдешь. Или, живи бабуся в Москве, к ней можно было бы? Прийти и сказать: «Слышь, старая карга, я сегодня мента замочила, можно пару дней у тебя перекантоваться, пока шухер не утихнет?..»

В другой ситуации Влада улыбнулась бы собственным мыслям, пусть и сквозь слезы, но в теперешней вдруг отчетливо поняла: ни улыбаться, ни тем более смеяться она теперь не будет.

Никогда.

Подумав, Влада сообразила, что жизнь еще не кончилась, что у нее все-таки есть будущее. Ведь оно есть у каждого человека. Даже у приговоренного к смерти куцее, словно хвост эрдельтерьера, будущее все-таки имеется. И, конечно же, есть будущее у нее. Только имя ему — тюрьма…

Влада даже остановилась, додумавшись до этой простой мысли. Не зря говорят: от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Вот и она теперь… вряд ли сможет отказаться. Сколько ей осталось гулять на свободе? Полдня, час, десять минут? Легавые, поди, уже взяли след…

Она немедленно возненавидела всех милиционеров. Легавые! Не зря народ их так окрестил! Бегают, ищут, роют носами землю. И никуда от них не спрячешься, не скроешься. Да и нужно ли скрываться? Может, пойти и сдаться самой? Здравствуйте, моя фамилия Раскольникова… Влада Раскольникова. А что тут рассказывать? Я уже все сказала. Или вы «Преступление и наказание» не читали? Вяжите меня…

Или нет, лучше по-другому: «Ну, раз не читали, тогда я пошла!»

Навстречу ей — легки на помине! — шли два милиционера, один при рации и оба при дубинках.

Интересно, им уже раздали фотороботы преступников? Вряд ли. Прошло всего несколько часов, не успели. Попросить у них закурить?

Влада открыла было рот, но потом передумала. Милиционеры уже пожилые, лет по тридцать, и несимпатичные, с ними не хочется не то что разговаривать, а даже по одному тротуару идти. Да и могут ли быть симпатичными легавые? А вот научиться курить — хорошая мысль. В камере других удовольствий не будет. Ну, разве еще почефирить…

Она прошла мимо каких-то церквей, вышла на высокий берег Москвы-реки. Вода привлекла ее внимание. Вот решение всех проблем! Нужно спуститься к реке, войти в воду и идти, пока она не станет по грудь, потом по шею, потом… Потом можно будет просто опустить лицо в воду и сильно вдохнуть. И — прощай, злой Кукловодов, прощай, некрасивый мальчик Стас, прощайте, папа и мама!

Вспомнив о родителях, Влада вздрогнула. Мама… Она этого просто не переживет. И папа…

Мысли Влады пошли по кругу. Сказать родителям ничего нельзя. Жить, ежесекундно помня о том, что стала убийцей, она не сможет. Жить в тюрьме не сможет вдвойне. Единственный выход из этой ситуации — наглотаться каких-нибудь таблеток или вскрыть вены. Это почти не больно, если резать руку в теплой воде. Но мама, папа!..

Влада сняла рюкзачок, села прямо на траву и пожалела, что не курит и не пьет. Говорят, сигареты и водка помогают снять стресс. А у нее сейчас явно стрессовая ситуация. Пойти, что ли, купить шампанского?

Влада порылась в рюкзачке в поисках кошелька. Ей попалась под руку пачка долларов, которую перед расставанием всучил ей Стас, но обменных киосков поблизости не было, и она оставила доллары в рюкзаке. Влада точно помнила: деньги она с собой брала, но в «замке» они были без надобности и куда-то затерялись. Или их Кукловодов спер? Вы, сударь, оказывается, еще и вор!

Изобличив Кукловодова, Влада обхватила руками колени. Вид на Москву с вершины холма открывался замечательный, но Влада, равнодушно отметив это, снова перестала видеть окружающее.

А может, попробовать наркотики? Хоть покайфовать напоследок! Правда, умирают от них долго, несколько лет. Но если принять сразу большую дозу…

А вдруг об этом узнает мама?! Смотри пункт первый…

Черное солнце зашло за светлые тучи; стало несколько светлее, и Влада догадалась: это уже вечер. Последний вечер последнего дня ее жизни. Нет, не так: первый ее вечер после жизни. Говорят, после жизни есть еще какая-то вторая жизнь, вот она уже и началась…

Ноги затекли, и стало прохладно. Мама отругала бы ее за то, что она сидит прямо на холодной земле: могут возникнуть проблемы по женской части. Но теперь ей нечего бояться. Семьи у нее не будет, детей тоже. Ничего у нее уже не будет…

Влада еще немножко поплакала, потом решила куда-нибудь идти. Не сидеть же всю оставшуюся жизнь на одном месте.

Она хотела было по привычке надеть рюкзачок, потом вспомнила, что он ей уже не понадобится, и оставила рюкзак в начавшей желтеть траве. Еще она подумала, что юбка наверняка испачкалась, но даже отряхивать ее не стала. Зачем? Ей теперь никто не нужен, а значит — и она никому. Какая разница, грязная у нее юбка или чистая? Будет ходить теперь, как бомжиха.

Эта мысль показалась ей интересной. Позвонить маме, сказать, что любимая дочь решила убежать из дома… ну, с женихом, например… в Америку… и стать бомжихой. Обедать тем, что найдется в урнах, ночевать где-нибудь на вокзале, просить милостыню… Плохо только, что во время месячных нельзя будет принять ванну или даже просто постоять под душем. Да и вообще нельзя будет — в бомжатниках не устраивают душей. Разве что дождь до нитки вымочит, разве что снег и мороз добела выбелят.

И эта идея была Владой отвергнута. Даже в тюрьме бывает, наверное, банный день.

Влада вспомнила, как Стас заманил ее сначала в ванную, а потом, пока она запихивала ему за шиворот льдинки, подхватил на руки и опустил в воду, не дав даже раздеться. Конечно, потом он получил за такую наглость… Впрочем, получил именно то, что и жаждал получить.

Влада всхлипнула.

Не будет больше ни Стаса, ни ванной. Не будет монстров, которых нужно убивать, не будет прекрасной виртуальности, в которой она — вернее, они со Стасом, — провели целых три недели, ничего не будет.

Ничего…

Влада долго шла по какой-то аллее, потом очутилась на незнакомом проспекте. Мчались машины, спешили куда-то люди, и никому не было до нее дела. У каждого свои проблемы.

И все-таки нельзя было сказать, что Влада шла куда глаза глядят. Глаза ее никуда не глядели, ничего не замечали. Она еще раз чуть не попала под машину, забрела в какой-то овраг, по дну которого тек грязный ручей, с трудом выбралась на его противоположный край, гадая, вышла она уже из Москвы или еще нет. Оказалось, нет: снова потянулись однообразные кварталы какого-то спального района.

Кстати, а где она сегодня будет спать? Уже смеркается…

Влада вдруг поняла, что неимоверно устала, что голодна и что ей хочется залезть в теплую душистую воду приготовленной мамой ванны. Мама… Ты больше не увидишь свою дочь. Но зато ты не увидишь и убийцу, в которую она превратилась! А спать…

Влада вдруг подумала, что ей, молодой и красивой, не стоит ломать голову над проблемой ночлега. Пусть об этом думает кто-нибудь другой. Например, вот этот высокий симпатичный парень.

— У тебя есть закурить? — спросила Влада, перегораживая парню дорогу.

— Не курю, — равнодушно ответил он, обогнул Владу и пошел дальше, размахивая руками.

Влада вспомнила, что у нее распухший красный нос и черные разводы возле глаз. Хорошо бы подкраситься и, быть может, даже припудриться, но косметичка осталась в рюкзаке.

Ладно… Если молодой-красивый на нее не клюнул, то уж какой-нибудь пожилой ловелас…

— У вас есть закурить?

— К сожалению, не курю, — виновато улыбнулся невысокий лысоватый мужчина с кейсом в руке.