Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра

Сейчас он указывал на потрепанную вывеску, согласно которой менее чем в полумиле впереди находился городишко с оптимистическим названием Провиденс и населением в две тысячи триста восемьдесят семь человек.

Я заслонила ладонью глаза от солнца и огляделась. Во все стороны, вплоть до гор, видневшихся не более чем в пяти милях от нас, расстилался ковер зверобоя. Рисунок желто-зеленого покрова с завидной периодичностью повторялся, свидетельствуя о литературных корнях растительности. Хаотичность реального мира, дарующая нам покатые волны холмов и случайный узор леса и кустарника, внутри беллетристики сменяется пейзажем, основанным на повторении исходного авторского описания. В том романе, где поселилась я, лес состоял из деревьев лишь восьми типов, на берегу попадались только пять видов гальки, а в небе плавало ровно двенадцать разновидностей облаков. Поначалу это не слишком меня угнетало, но, прожив два года внутри литературы, я затосковала по миру, где каждое дерево, камень, холм и облако неповторимы. А еще закаты. Их не хватало сильнее всего. Даже самое лучшее описание не идет ни в какое сравнение с настоящей картиной. Мне снова смертельно захотелось увидеть тонкие переливы оттенков неба, когда солнце опускается за горизонт, — от оранжевого к розовому, от розового к голубому, темно-синему и черному.

Брэдшоу искоса взглянул на меня и вопросительно изогнул бровь. Как Глашатай, глава беллетриции, я могла вовсе не выезжать на операцию, но меня уже тошнило от бумажной работы, а взять Минотавра следовало во что бы то ни стало. Он убил одного из наших товарищей и подлежал аресту.

За последние несколько недель мы обшарили шесть эпических романов о гражданской войне, три романа о фронтире, двадцать восемь высококачественных вестернов и девяносто семь книжонок сомнительного качества и теперь оказались в «Смерти на ранчо „Два креста“», у нижней границы того, что можно счесть литературным произведением. Мы потерпели неудачу во всех книгах. Никакими минотаврами там даже и не пахло, а уж поверьте мне, воняет от них будь здоров.

— И какова вероятность? — спросил командор, щурясь на потрепанный указатель.

— Сейчас посмотрим, — ответила я, надевая черные очки и сверяясь со списком возможных убежищ Минотавра. — Если опять пустышка, то сначала пообедаем, а уж потом полезем в «Парня из Оклахомы». [5]

Брэдшоу кивнул и передернул затвор. Калибр оружие имело вполне подходящий, вот только патронами заряжалось необычными. Служба в полицейском литагентстве обеспечивала нам законный доступ к вымышленным технологиям. Один выстрел ластиковой пулей из винтовки Брэдшоу — и Минотавр рассыплется на составные части литературного существования. Набор букв и голубоватый туман — все, что остается, когда рвутся нити, связывающие текст в единое целое. И обвинения в жестокости тут начисто лишены смысла хотя бы потому, что, согласно данным последней Чудовищной переписи, в сотнях книг и комиксов, на фресках и греческих вазах, в целости и сохранности проживает более миллиона практически одинаковых минотавров. Наш в корне от них отличался: мы имели дело с беглым преступником. Книгобежцем.

Когда мы подъехали ближе, нас окружили звуки оживленного небраскского приграничного городка. Строился новый дом, и стук молотка, вгонявшего гвоздь в дерево, отмерял такт цокоту копыт, позвякиванию уздечек и грохоту тележных колес по плотно утоптанной земле. Металлический звон кузнечного молота мешался с отдаленными переливами хора из дощатой церкви, и отовсюду слышался гул деловых разговоров. Мы доехали до угла конюшен Икли и осторожно выглянули на главную улицу.

Провиденс, по-видимому, пребывал в безмятежной предыстории, спокойно ожидая появления главного героя через две страницы. Мы не собирались вмешиваться в повествование и, поскольку Минотавр избегал основных сюжетных линий, дабы не светиться, рассчитывали наткнуться на него именно в подобных местах. Но если по какой-то причине мы подберемся вплотную к основному действию, я получу предупреждение: карманный детектор сюжетного приближения — полезная вещь. В случае чего он запищит, и мы спрячемся, пока эпизод не минует.

Мы ступили на скрипучий деревянный настил, ведущий ко входу в салун. Мимо прорысила лошадь. Я остановила Брэдшоу как раз в тот момент, когда двери заведения распахнулись и на дорогу вылетел какой-то пьянчуга. За ним, вытирая руки льняным полотенцем, неторопливо вышел бармен.

— И не возвращайся, пока не заплатишь! — прорычал он, с подозрением покосившись на нас.

Я предъявила трактирщику свой беллетрицейский жетон, Брэдшоу бдительно следил за окружающей обстановкой. Область вестерна просто кишит вооруженными бандитами. Даже видавший виды Совет пришел в некоторое замешательство, когда во время инаугурации жанра увидел цифру на бланке заказа. При работе в здешних краях порой насчитываешь до тридцати перестрелок в час.

— Беллетриция, — представилась я. — Это Брэдшоу, я — Нонетот. Мы ищем Минотавра.

Бармен холодно посмотрел на меня.

— Сдается мне, вы не в тот жанр завернули, ребята.

Все персонажи или генераты внутри книги определяются по классам от А до D, от первого до десятого разряда. A-генераты — это всяческие Гэтсби и Джен Эйр, D-генераты — это рядовые, создающие уличные сценки и толпу в комнатах. Бармен располагал отдельными репликами, а значит, скорее всего, являлся генератом класса C-2: достаточно разумен, чтобы отвечать на вопросы, но для широты суждений сообразительности маловато.

— Он может скрываться под именем Нормана Джонсона, — продолжила я, показывая ему фото. — Высокий, тело человека, голова быка, любит пожирать людей.

— Ничем не могу помочь, — медленно покачал головой трактирщик, глядя на снимок.

— А как насчет вспышек фарсажа? — влез Брэдшоу. — К примеру, боксерская перчатка, выпрыгивающая на пружине из коробки, или падающие на человека тысячепудовые гири?

Бармен рассмеялся.

— Чтоб на кого гири сыпались, не видел, но, говорят, шерифу в прошлый четверг заехали по морде сковородкой!

Мы с Брэдшоу переглянулись.

— Как найти шерифа?

Следуя указаниям бармена, мы двинулись по деревянному тротуару мимо парикмахерской и двух седоватых старателей, оживленно толковавших о чем-то на характерной для фронтира тарабарщине. Когда мы добрались до переулка, я придержала командора за рукав. Из-за угла доносилась перестрелка. Вернее, доносилась бы, не возникни у сторон разногласия по поводу времени, отведенного на демонстрацию сил. Обе партии стрелков — двое в светлом, двое в темном, с низко висящими поясами, отягощенными рядами блестящих патронов, — спорили, чья очередь стрелять и по сколько, в то время как две совершенно одинаковые дамочки встревоженно наблюдали за ними. В перепалку вмешался мэр городка и велел немедленно прекратить склоку, а не то обе партии потеряют свое время на стрельбу и им придется возвращаться сюда завтра. Стрелки неохотно согласились бросить монетку. Победители жеребьевки выскочили на главную улицу, а мирные жители послушно побежали в укрытие. Противники встали в двадцати шагах друг против друга, положив руки на рукояти «кольтов» сорок пятого калибра. И понеслось: грохнули два выстрела, один из темных стрелков упал в пыль, а победитель мрачно обвел переулок взглядом — выстрел противника лишь эффектно сбил с него шляпу. Затем герой с торжествующим видом сунул пистолет в кобуру, а его пассия бросилась к нему с распростертыми объятиями.

— Ну и чушь, — фыркнул Брэдшоу. — Настоящий Запад совсем не такой был!

Написанная в тысяча восемьсот семьдесят пятом году «Смерть на ранчо „Два креста“» увидела свет рампы в тысяча девятьсот восьмом. Казалось бы, описание столь недавних событий должно отличаться исторической достоверностью, но ничего подобного! Большинство вестернов склонны живописать сильно приукрашенную версию Дикого Запада, какой на самом деле не существовало. На настоящем Западе перестрелки случались крайне редко, а уложить человека из короткоствольного «кольта» сорок пятого калибра можно было только с очень близкого расстояния — порох семидесятых годов позапрошлого века давал огромное количество дыма. Два выстрела в людном салуне, и все примутся кашлять и тереть ослепшие от дыма глаза.