Попытка к бегству

— Да зачем это вам? — удивилось начальство.

— Увековечиться желаю, — скромно потупил глаза прапор.

Начальство подумало и дало разрешение. Так был заложен город Калачевск. Город рос и строился слишком стихийно, слишком безалаберно. Его главная улица, которая раньше называлась несколько высокопарно Ново-Мало-Невским проспектом, была похожа на цифру восемь. В Калачевске селились отставные лихоимцы и казнокрады, которые страшно враждовали между собой. Они-то и искривили улицу, застраивая ее каждый по своему разумению. Вокруг особняков возводили высоченные заборы, во дворах держали громадных псов, какой-то особой, калачевской, породы, отличавшихся немыслимой свирепостью. В Калачевске же впервые было введено архитектурное новшество — решетки на окнах жилых домов: калачевцы не доверяли друг другу.

После революции жители тщетно добивались перемены названия города. Их оскорбляла мысль, что назван он в честь никому не известного, да к тому же, по слухам, недостойного, прапорщика. Город переименовать оказалось делом трудным. А вот Ново-Мало-Невский проспект переименовывался множество раз — Антидюринговский, Ликбезовский, Облсовпрофсоюзный. Но в обиходе его по-прежнему называли просто Шаталовкой.

В Калачевске было все, что положено иметь всякому уважающему себя городу. В центре стоял аляповатый памятник Жертве, хотя никто определенно не знал, кто именно там похоронен, и только когда памятник был сооружен, выяснилось, что это древняя могила какого-то восточного святого. Был в городе свой сумасшедший, который знал слабости своих сограждан и, умело используя их, жил припеваючи. Был свой вор. Днем калачевцы чинно с ним раскланивались, а ночами кричали истошными голосами: «Караул! Грабят!»

Этот сумбурный городишко был в некоторой степени загадочным. Так, жители Калаче века до сих пор точно не знают, сколько километров от них до столицы. Одни говорят — три тысячи, другие — три семьсот, а кое-кто — четыре тысячи семь километров.

Было также неизвестно, к какой республике он относится. Три братские республики дружно отказывались от этого кляузного города. На этом основании калачевцы требовали финансирования от всех трех республик, что им нередко удавалось.

Были в Калачевске и солидные учреждения; строительное управление, комбинат бытового обслуживания и даже артель «Юный инвалид», хотя артели в других городах давно уже ликвидированы. Был и Институт кибернетики, гордость всех без исключения калачевцев, историю которого мы расскажем несколько позже. Был чистильщик дядя Сако, и еще множество других средних и мелких предприятий и учреждений, как производственных, научных, так и чисто бюрократических.

Один из именитых граждан города, председатель артели «Юный инвалид» товарищ Кляузевиц, так говорил о своем родном городе: «На первый взгляд, наш город производит вполне приличное впечатление». Он был глубоко прав, этот гражданин Кляузевиц.

И вот в этом городе произошло необычайное событие: исчез один из самых известных калачевцев, Егор Гаврилович Бобылев.

ГЛАВА 3

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Темнота охватила жилые массивы и зеленые насаждения Калачевска. Свет лампочек уличного освещения бесполезно пытался пробиться сквозь густую листву деревьев. И по такому затененному тротуару смутным пятном несся Егор Гаврилович Бобылев. Он не помнил, как спустился по водосточной трубе, и не знал, куда бежит. Страх гнал его.

Лейтенант Нурматов и сержант Мелехин, которым было поручено доставить в отделение гражданина Бобылева, пришли, в нарушение инструкции, ночью потому, что третий день пытались настигнуть его в светлое время суток, но он был неуловим, везде — «только что был», даже как в дом попал — непонятно, ведь они весь вечер дежурили у его подъезда.

Когда дозвонились, наконец, им открыла дверь его жена, со светской улыбкой, за которой прятался откровенный страх…

— Я очень рада… Милости прошу…

— Где гражданин Бобылев? — не очень любезно прервал ее лейтенант.

— Он… он срочно вылетел… — запинаясь, проговорила Агнесса Гарасимовна.

Лейтенант осмотрелся, покачал головой, показывая рукой на распахнутое окно.

— В окно? Ай-ай-ай, какое легкомыслие. Пошли, Мелехин. Делать тут нечего.

Спешащих по улице работников милиции не могли не заметить. К оперативникам сразу присоединился скучавший регулировщик, потом двое дружинников, которые не хотели идти домой, когда срок дежурства истек. А за ними, нарушая маскировку, выходили влюбленные пары и тоже шли за преследователями. Зажигались окна в домах, люди выходили на балконы. Слухи, кривотолки росли. Улица наполнялась шумом. И всему виной был Егор Гаврилович, который не учел, что его бегство пагубно отразится не только на работе его ожиревшего сердца, но и отягчит вину перед правосудием, всполошит славный город Калачевск.

Обыватели гадали:

— Сумасшедший сбежал! В одном нижнем белье! — радостно сообщал кто-то.

— Какой сумасшедший? — возражал юный баритон. — Сумасшедшие ночью спят.

— А что? Что за человек сбежал? — тревожилась какая-то женщина с балкона третьего этажа.

— Снежный! — выкрикнул из толпы юный озорник.

— Катя, закрой немедленно окно! — раздался бас из самой глубины квартиры. — Ты же слышишь, снежный человек в городе объявился.

А Егор Гаврилович изнемогал. Он еще бежал, но скорость его угасала. Он слышал на параллельной улице шум погони. Справа от него темнел широкой пастью какой-то подъезд. Егор Гаврилович хотел пронестись мимо, но нервы его сдали. Навстречу двигалась какая-то ветхая старуха с суковатой палкой в руке. Егор Гаврилович не узнал чью-то соседку, которая в этот поздний час ходила в аптеку за люминалом. Он рассмотрел в темноте только палку и, справедливо рассудив, что бить его есть за что, возомнил, что эта палка предназначена для него. Ойкнув, кинулся в подъезд.

Тому, кто хоть раз побывал в научно-исследовательских институтах, других научных учреждениях, навсегда запомнится та особая тишина, та неповторимая обстановка, где сам кондиционированный воздух пропитан идеями, а открытия висят в воздухе вместо сигаретного дыма, только успевай их хватать. Невольно проникаешься священным трепетом, входя в такой храм науки, и испытываешь острейшее желание самому немедленно положить живот свой на алтарь знаний.

Егор Гаврилович же забежал в подъезд калачевского Кибернетического института спасти этот самый живот. Он заметался по пустым комнатам, тяжело и надрывно дыша. В одном просторном светлом зале он увидел диковинную и очень уродливую машину, которая была опутана проводами, как Егор Гаврилович — грехами. Внутри машины что-то мощно и ровно гудело. Белая и толстая, как у холодильника, дверца вела в кабину этой машины. Чутким ухом Егор Гаврилович уже слышал на лестничном марше шаги погони. Раздумывать было некогда. Он взялся за ручку дверцы…

…В этот поздний час в Институте кибернетики сидел лишь один младший научный сотрудник Яша Антимиров и безжалостно теребил шевелюру. Горестные мысли одолевали умельца и изобретателя. Что-то не ладилось в Машине Времени, не хватало запчастей для монтажа дополнительных блоков. И Яша ломал голову над тем, как ухитриться выкроить из своего скромного бюджета младшего научного сотрудника немного денег на покупку десятка конденсаторов, индикатора и парочки трансформаторов. Но сложнейшие вычисления показали, что у него нет ни малейшей возможности найти каких-то пятнадцать рублей. Неотложные расходы на оплату частной квартиры, квитанций горгаза и электросети, а также покупка новых брюк (старые окончательно износились) и обеды в столовой пожирали всю его зарплату. Бедный Яша чуть не плакал от досады. Что-нибудь продать! — мелькнула мысль. Но после долгих размышлений Яша пришел к выводу, что продавать ему абсолютно нечего, и он ругательски ругал себя за то, что никогда не стремился к приобретению.

Его горестные сетования прервала звуковая сирена, взревевшая над ухом. Яша подскочил, как ужаленный. Тревожно замигали разноцветные индикаторы на пульте управления. Неизвестно отчего сработала Машина Времени.