Батюшка сыскной воевода. Трилогия.

Честно говоря, нечто подобное я и предполагал. Сам факт подкупа судейства в спортивном мире отнюдь не был новшеством, и Шмулинсона, конечно, стоило взять под защиту. Гораздо больше меня заинтересовал тот факт, что со вчерашнего дня ростовщик прятался у нас во дворе, скрываясь в ларе с углем, а ведь ворота отделения вроде бы охраняются сменными стрельцами. Абрам Моисеевич снисходительно пояснил, «шо за спасение собственного здоровья он куда угодно пролезет, не то шо между двух заспанных стрельцов, вдоль забора, притворяясь ветошью»… Я кивнул и отметил для себя сразу после бани вызвать капитанов ткачей и кузнецов для профилактического разговора. Митька дважды подкатывался с предложением пообогреть нас веничком, но я не разрешал. Опыт выбивания грязи посредством гибких берёзовых прутьев с листиками удавался нашему молодцу как никому – не многие после этого могли выйти из парной своими ногами.

– А, гражданин участковый, ви не напомните, где я могу получить денежную компенсацию за причинённые неудобства? – вывел меня из задумчивости стыдливый голос нашего судьи. Видя моё недоумение, он подробно разложил всё по полочкам: – Я сидел на холодном угле, замёрз до неприличных ассоциаций и отморозил буквально всё! А ви думали, с чего я закрываюсь мочалкой? Не оставляйте мою Сару без единственного утешения! Шоб вам так никогда не сидеть на холодном, хотя откуда в ваши годы иметь представление о простате…

– Что ж, в этом смысле мы постараемся вам помочь, – поднимаясь, согласился я. – Митя! Мне пора, а ты выбери веник побольше и займись Абрамом Моисеевичем. Он действительно может подорвать здоровье, а назавтра нам необходим бодрый и свежий судья! Справишься?

– Рад стараться, Никита Иванович!

– И шо это ви имеете в виду, господа милиционеры?

Дверь в предбанник закрывалась плотно, и я почти не слышал, чего он еще кричал. А в банном деле нашему Митьке равных нет, это вне сомнений. Хотя, конечно… у парня тяжёлая рука, и в следующий раз Шмулинсон будет «морозиться» осмотрительнее…

– Что ж он с ним делает-то, прости господи?! – шёпотом спрашивали стрельцы, пока я, весь в чистом, в тулупчике на плечах взбегал на крыльцо терема.

– Парит!

Со стороны баньки доносились длинные, вдохновенные вопли с красивым чередованием октав и разнообразием полутонов.

– Свят, свят, свят… – улыбаясь в усы, крестились бородачи. А за накрытым столом меня уже дожидались незваные, но приятные гости: запорожский полковник Левко Степанович Чорный и немецкий посол Кнут Гамсунович Шпицрутенберг.

– Моё почтение, герр Ивашов.

– Здоровеньки булы, пане-добродию участковий! А шо цэ там у тебя за визги на дворе? Мабуть, свинью недорезанную кипятком шпарят?…

– Да так… – чуть замялся я. – Просто наш младший сотрудник помогает гражданину Шмулинсону на предмет восстановления его интимной трудоспособности.

– Зер гут!

– Дуже гарно!

С нехорошими антисемитскими улыбками ариец и хохол по очереди пожали мне руку.

Я ещё подумал, что они как-то не так меня поняли… Но сегодня только эти люди могли оказать мне необходимую помощь, поэтому пришлось честно раскрывать карты. Оба слушателя не перебили ни разу; Левко Степанович лишь крутил вислые усы, а Кнут Гамсунович, с разрешения Яги, дымил длинной трубочкой…

– Таким образом, у меня к вам две просьбы. – Я напрямую обратился к полковнику Чорному. – Первое. Работник отделения, Дмитрий Лобов, должен внедриться в запорожскую делегацию и взять всё расследование на себя. Очень прошу поддержать парня, оказывая ему всяческое содействие.

– Добре… – помолчав минутку, решил пан атаман.

– А вас, гражданин посол, я попрошу внимательно ознакомиться вот с этими странными письмами, а также, по возможности, дать мне исчерпывающую характеристику вашего австрийского соседа, некого Алекса Борра.

– Яволь… – так же неторопливо согласился Кнут Гамсунович, пуская дым голубоватыми дрожащими колечками. – Но не уверен, что могу вас хоть чем-то порадовать. Кажется, есть такая русская поговорка: «Не тронь, пока не пахнет…» Дас ист?!

Я так понял, что формулировка «непрофессионал» для дипломата, занимающегося шантажом, подкупом, интригами, воровством, клеветой и подлогом, – очень мягкая и почти ничего не говорит об истинном характере этого милейшего человека. Готов допустить, что Кнут Гамсунович несколько сгустил краски, живописуя конкурента, но, с другой стороны, господина Шпицрутенберга мы давно знаем и верить ему можно. Правда, разумных объяснений причин столь пристального интереса хитрого австрийца к работе нашего отделения пока не нашлось. Сошлись на том, что стоит проявить разумную осторожность и особо «военных секретов» Митьке не доверять.

Кстати, я его тут же и сдал… Ну, в смысле, вызвал к себе, поставил перед ним боевую задачу и передал с рук на руки полковнику Чорному. Митя даже всплакнуть попытался, якобы мы от него избавиться хотим и гоним сироту на тихий Дон, на буйный Терек, злых чеченцев его безвинной кровью потчевать… Успокоился, только когда я ему сделал чёткое внушение относительно важности возложенной задачи и возможности проведения самостоятельного расследования. Наш лопух выгнул грудь до треска в рёбрах, а пан атаман ещё и пообещал подарить молодцу настоящую казацкую люльку. Вообще-то зря он так… Последствия, естественно, легли на наши с Ягой головы, а пока гости разошлись.

Шмулинсона под охраной вернули жене. Фома согласился сам навестить ретивых капитанов из ткацкого и кузнецкого кварталов, но это на вечер. А сейчас время было послеобеденное, и мне с бабулей следовало обсудить завтрашний день…

– А хорошо, Никитушка, что хоть не убили никого пока…

– Меня это тоже греет, хотя в целом сценарий не особо радует. – Я меланхолично общипывал край уполовиненной ватрушки. Есть не хотелось, но Яга так готовит, что всё равно не удержишься.

– Как это?

– Что?

– Ну, ты вот говоришь, будто не радует он тебя.

– Кто?!

– Да сценарий твой, прости, господи, слова мои грешные! – мелко перекрестилась бабка.

– Ах вот вы о чём… – Я мужественно, суровым волевым усилием отодвинул тарелку с ватрушкой подальше. Подумав, ещё и сам отодвинулся вместе с табуреткой, на всякий случай. – Сейчас объясню. Мне не нравится, что у нас одновременно горят сразу три уголовных дела. Две явные кражи плюс одна неудавшаяся попытка убийства. Проблема в том, что подозреваемых на этот раз так много, что мы рискуем просто завязнуть в арестах, приводах, обысках, допросах и отчётах аж до самого лета!

– Не пойму я тебя, сокола… – Яга села в уголок, взявшись за корзинку с вязаньем. – Как же энто подозреваемых много? Где ж они все?!

– Объясняю подробнее. Начнём с кражи царского кубка. Кому она была выгодна? Любой команде, не вошедшей в финал, а значит, практически всем хоккеистам, за исключением наших стрельцов. Так?

– Истинно, – важно согласилась бабка. Я продолжил:

– Теперь о краже гетманской булавы. Подозревать самих запорожцев не хочется, но надо. Для настоящего казака всё, что лежит без присмотра, – военная добыча! Это у себя, на Сечи, они к воровству суровы, а у нас тырят без зазрения совести. Москальское – значит ничьё! Но даже если все они чисты как дети, то Гостиный двор, где их разместили, в криминальном плане – сплошные слёзы! Я давно уговаривал Гороха проводить там планомерные чистки, а он всё о дипломатическом иммунитете печётся…

– Не был ведь он таким, Никитушка, – поддакнула Яга. – Совсем недавно ведь, тока намекни государю, сам милицейский произвол чинить побежит! Да как начнёт!… Тока пух и перья во все стороны! Пообтесался, поди, культуры европейской нахватался, вот и развёл всякое жульё иноземное нашему отделению на шею…

– Это из-за женитьбы, – с пониманием отметил я. – Когда в тереме такое количество зарубежных гостей, волей-неволей приходится сдерживать диктаторские порывы, но речь не об этом… Берём третью позицию – польскую принцессу, отравленную яблоком. Это кому было выгодно?