Попытка к бегству

— И про лабораторию, где гонят самогон, о которой вы спрашиваете, я тоже ничего не знаю.

И, гордый, уверенный в безнаказанности, он важно прошествовал дальше, добавив:

— И вообще, я вас всех не знаю!

Монета долго в глубокой задумчивости смотрел ему вслед, а потом выкрикнул:

— А мне наплевать! Я уж чистосердечно письменно признался!

Первым почувствовал, что горит, Кеша Баобабник. Как только Бобылев исчез куда-то, он понял, что дело плохо. У Кеши всегда было обостренное чувство опасности. Быстро собрав имеющуюся в доме наличность и кое-что из вещичек малого габарита, но большой ценности, он направил свои стопы вон из сразу опыстылевшего Калачевска. При этом захватил с собой любовницу, оставив на произвол судьбы жену. Он спешил к утреннему поезду, когда ему повстречался еще ничего не подозревавший Бильялов.

Баобабник считался начальником Олега Борисовича, а отношение к начальству у него всегда было особенно теплое. Увидев Баобабника, Олег Борисович прижимал левую руку к груди, а правую еще издали тянул к ручке начальника. При этом его тумбообразная фигура почтительно сгибалась в поклоне.

И в этот раз он остался верен своим чувствам.

— Как ваше здоровьичко? — певуче спрашивал он. — Как настроение? Как деточки?

Но товарищ Баобабник, всегда такой корректный, повел себя крайне странно. Он резко сказал Бильялову: «Иди ты… Идиот!» Схватил какую-то девчонку за руку и рванул к вокзалу.

Олег Борисович долго смотрел ему вслед. А потом до него дошла странная фраза Монеты насчет чистосердечного признания. И тогда он начал кое-что соображать. И, вконец обеспокоенный, кинулся к Кляузевицу, хотя этого делать ему не следовало.

Заглянув в дом Кляузевица, он с ужасом увидел, что тот лежит, уже холодный, лицом в куче золотых монет и цепочек. А в углу комнаты сидят понятые…

Тараканы, чувствуя, что изба должна сгореть, бегут, каждый как может.

Бильялов после всех событий все-таки забрал из института документы и в тот же день устроился заведующим музеем. В полутемной комнатушке музея в самодельных рамках висели репродукции из старых журналов, а в углу на отдельном столике стояла банка с заспиртованной лягушкой. Впрочем, спирт из банки был давно выпит и заменен водой.

В тот же день Бильялов встречал первого посетителя:

— Наш историко-художественный краеведческий музей призван развивать чувство прекрасного у людей как школьного, так и послешкольного возраста. Обратите сюда ваш взор…

Олег Борисович бы уверен, что надежно укрылся, что стеклянная банка с распотрошенной лягушкой — хороший щит, и был доволен собой.

Тараканы…

ГЛАВА 15

КРАХ

Людовик Аванесович Монета страшно разочаровался в человечестве после разговора с Бильяловым, а кроме того, он испытывал нечто похожее на угрызения совести. Ведь в своем рукописном труде он ничего не утаил из деяний шефа и всей его компании. Это походило на предательство, хотя он понимал, что Егор Гаврилович, если случится, тоже не пожалеет его, Монету. Людовик испытывал острое желание выпить.

Он вышел на главную улицу Калачевска. Дядя Сако удивился, увидев Монету, свободно разгуливающего по городу:

— Э, дарагой, ты еще на свободе?

— А где же мне быть? — храбрился Монета.

— Разве, дарагой, ты ничего не знаешь?

То, что услышал Монета от дяди Сако, привело его в ужас. Все было разрушено, исковеркано, сметено, как ураганом, носящим нежное женское имя Флора. Прикрыли лжеартель «Юный инвалид» и начали следствие. Рухнул горделивый Институт кибернетики, родственное артели предприятие. Ищут Кешу Баобабника, ищут Бобылева, без почестей похоронили Кляузевица, забрали директора музея Бильялова. Не ищут только почему-то самого Монету.

— Я никому, никому не желаю зла, — пылко уверял дядя Сако, — но за мою работу надо платить, а этот паразит ни разу мне не платил. Обидно мне или нет, а?

Авторитетная комиссия из ученых, на этот раз настоящих, отказалась признать работу института хоть в какой-то степени научной.

— Вы еще пригласите нас проверять постановку научной работы в предбаннике! — оскорбленно говорили светила науки. Все рухнуло, все погибло. Людовик Аванесович застонал и, не дослушав дядю Сако, направился в заветный уголок: «Пойду, выпью последний раз. Там уже не придется».

Людовик Аванесович никогда не ставил перед собой цели напиться до потери чувства гражданского равновесия. Он входил в заведение, настраивая себя только на один стакан хорошего вина. И точка. И ни-ни. Неторопливо, словно бы нехотя, брался за стакан, выпивал подчеркнуто равнодушно.

Но бес искушения прекрасно знал слабое место Монеты. И за первым стаканом следовал второй, да с чем-нибудь покрепче, а там и еще.

А сегодня его еще гложет обида. Почему всех ищут, и Егора, и Кешку, вон взяли Бильялова, и никто не ловит его, Монету, который даже раскаяться успел?

Он, без обычного внутреннего сопротивления, выпил второй стакан и только без конца повторял: «За что обижаешь, начальник? Почему не ловишь Монету? Что я тебе такого сделал?»

Долго бродил Людовик по Калачевску от одного ресторана к другому, выжидая, как всегда, своего часа, чтобы идти звонить у двери Бобылевых. Себя он уверял, что просто не по-товарищески бросать в беде Агнессу в такие тяжелые минуты.

В это время через Калачевск газовики тянули нитку в Центр, и глубокая траншея пересекла весь город. Уже уложили трубы, облили их битумом, осталось только наутро засыпать траншею с помощью бульдозеров и заасфальтировать.

Монета, наткнувшись на траншею, долго и громко ругал городские власти за такую халатность. Ведь траншею не всякий перепрыгнет, а мостиков никто не догадался перекинуть.

Не найдя обходного пути, он решил перепрыгнуть траншею с разбегу. Не рассмотрев в наступающей темноте края, Монета рухнул прямо на трубу, больно ушибся, но успел обнять ее, чтобы удержаться и не свалиться дальше. Он пытался встать, но битум был горячим, не застыл, и пьяный Монета оказался наклеенным на газовую магистраль, как муха на клейкую бумагу. Трепыхался он недолго, улегся поудобнее и сладко уснул.

В кинотеатре закончился последний сеанс, и из распахнутых дверей повалил сонный народ: шла комедия. Народ молча растекался, даже не пытаясь обмениваться мнениями.

Те, кому траншея пересекала путь, добрым словом помянули монтажника, который на этот раз сообразил соорудить примитивный настильчик. Все-таки не по трубе балансировать. Мужчины галантно помогали пройти по этому настилу женщинам, которые и на земле с трудом сохраняли равновесие в туфлях на шпильках. Двое парней сумели даже перетащить по настилу мотоцикл.

Город опустел. Позже всех прошла бессонная тетя Паша, которая опять ходила в аптеку. Она нашла неподалеку камышовый мат и набросила его сверху на настил, чтобы еще удобнее пройти.

Утром могучие бульдозеры рьяно и весело накинулись на горы земли и стали засыпать газопровод. И обидчивый Монета навсегда исчез не только из Калаче века, но и с лика земли.

ГЛАВА 16

ЧЕЛОВЕК ИЗ ПРОШЛОГО

Напрасно все-таки ученые ворчали на лейтенанта Нурматова, который горячо убеждал их «только взглянуть» на изобретение Яши Антимирова. Но ведь и ученых можно понять. Их пригласили сюда дать оценку научной работе в солидном учреждении, а нашли они шайку прохвостов за солидной вывеской.

Недовольно ворча, они все-таки потянулись за молоденьким офицером милиции. То, что они увидели, сразу заставило их обо всем забыть.

Перед ними стояла настоящая, гениально задуманная Машина Времени. А в стороне, очень смущенный, не знающий, куда себя деть, стоял Яша и счищал с рук техническую грязь.

— Это вы создали машину? — уцепился за пуговицу Яшиной куртки один маленький, весь покрытый пухом академик.

— Нет, в соавторстве… Товарищи Кляузевиц… Баобабник… ну и другие, конечно, — бормотал Яша, не замечая гневных взглядов лейтенанта.