Контактов не будет (сб.) ил. Д.Преображенского

Легко догадаться, что именно к этому разделу я отношу рассказы Ильи Иосифовича Варшавского и, в частности, открывающую сборник "Петлю гистерезиса".

"Петля гистерезиса" была одним из любимейших рассказов и самого автора.

Критики (я в том числе) в этой "Петле…" находили и пародийные ноты, и научную одержимость главного героя, и скрытые резервы человеческого интеллекта, и даже "ненавязчивую, но активную антирелигиозность"…

Перечитав ее сейчас, я усомнился в том, что автор преследовал подобные цели, зато отчетливо увидел, что он не столько восторгается находчивостью молодого кандидата исторических наук Курочкина, отправившегося в Иудею I века от Рождества Христова, сколько высмеивает его приспособленчество, его демагогические способности оперировать тезисами, в которые он, по существу, не верит, и поворачивать их всякий в свою пользу. Так что в отличие от подлинного Иисуса Христа наказание, которому подвергли Курочкина обозленные его болтовней жители священного города, было сделаем такое предположение — заслуженным. Правда, по нынешним кодексам, распятие на кресте может быть расценено как чрезмерно суровая кара за демагогию. Но ведь то был I век…

Я хочу воспользоваться повестью И. Варшавского, чтобы с помощью этой же методики мы бы сами совершили путешествие во времени, пусть не столь далекое, всего лишь на два-три десятилетия назад, то есть в шестидесятые годы XX века, когда и были написаны рассказы И. Варшавского. Конечно, не просто так вернуться назад, для этого не надо делать никаких «петель», а прибыть туда вооруженными нашим сегодняшним опытом, нашими сегодняшними знаниями, что, вообще говоря, строго-настрого запрещено литературным путешественникам по времени. Считается корректным рассматривать любые произведения с позиций того времени, когда они были созданы. Такой подход, разумеется, необходим, иначе мы никогда не найдем объяснений очевидным, на сегодняшний взгляд, наивностям и просчетам, не поймем, скажем, почему автор все ненавистное ему социальное зло, все мыслимые и немыслимые издевательства над человеческой личностью сконцентрировал в вымышленной стране Дономаге.

Пройдет довольно много времени, прежде чем мы откровеннно признаемся самим себе, что Дономага — это мы, это наша страна, вернее — и наша страна тоже.

Может быть, автор и собирался сделать такой намек, сочиняя свою Дономагу без всяких географических признаков, придав ей черты всеобщности. Хотя все, в том числе и он сам, подчеркивали ее буржуазно-капиталистическую природу. Но ведь, наверно, не случайно то, что некоторые рассказы Варшавского смогли увидеть свет лишь в самые последние годы. Например, "Бедный Стригайло" — рассказ абсолютно перестроечный. Беспомощность и никчемность иных научных заведений, фальшь и аморализм тенденциозных собраний коллектива, злобная демагогия номенклатурных руководителей — лишь сейчас об этом стали говорить и писать свободно. Но и в опубликованные при жизни автора произведения наше время добавило новые, иногда неожиданные штрихи. Как свежо, например, смотрится «Диктатор» после незабываемого демарша некоторых народных радетелей с их скоротечными государственными переворотами и клиническим непониманием настроений народа.

Но утверждать, что автор в те годы все видел, все понимал, как мы сейчас, я не стал бы. Наверно, вот это и было бы запрещенным вмешательством в прошлое. Все-таки у каждого времени планка располагается на определенной высоте, выше которой трудно прыгнуть даже дальнозорким провидцам. И братья Стругацкие в те годы не могли предположить, что в грядущем их (и Варшавского) родной город не будет называться Ленинградом, что к нему снова вернется имя, которым он был наречен при рождении. И Стругацкие и Варшавский — шестидесятники. Этот термин долго еще будут изучать историки культуры, а сегодня его произносят по-разному — некоторые с пиететом, иные с насмешкой.

Стало популярным упрекать шестидесятников в различного рода недостатках и недоделках. Что говорить, сегодня мы смотрим куда дальше. Тогда нам действительно казались незыблемыми отвергнутые сегодня ценности. Но все же это было славное время, и я горжусь тем, что мне довелось быть в какой-то мере его участником. А для фантастики шестидесятые годы — звездный час, который, может быть, не повторится никогда. Россыпь талантливых писателей внезапно — как бы внезапно — возникла на литературном небосводе. Они создавали настоящее искусство, поэтому многое из содеянного тогда пережило свое время, и сейчас, через десятилетия, мы немного найдем в отечественной фантастике произведений, которые могли хотя бы стать вровень с тем, что было создано в 60-х годах. Данный сборник Ильи Варшавского — одно из доказательств справедливости этого утверждения.

Но я все же не могу не вложить в рассказы Варшавского сегодняшний смысл, который автор, может быть, и не имел в виду. Они позволяют это сделать, оставаясь в то же время собою, то есть памятником породивших их лет. Такое переосмысление, собственно, и есть испытание временем, испытание пригодности произведения быть нужным для читателей иных эпох. С "Петлей гистерезиса", с циклом рассказов о Дономаге я уже проделал эту операцию, а прежде чем продолжать свои "предварительные изыскания", я хотел бы сказать несколько слов об авторе сборника.

Сведения эти я получил не от Ильи Иосифовича. Он заявлял мне, чтобы я не приставал к нему с вопросами о его литературном прошлом, потому что никакого прошлого у него нет, и никогда не было, и вообще есть более занимательные темы для бесед, особенно, если на столе стоит нечто существенное… Его биографию рассказала мне жена Ильи Иосифовича, составительница этого сборника Луэлла Александровна Варшавская. Она и сама по себе — весьма незаурядная личность, дочь знаменитого председателя Дальневосточной республики А. М. Краснощекова и приемная дочь Л. Ю. Брик, той самой Лили Брик, которой посвящены самые проникновенные стихотворения Маяковского. Она многое могла бы порассказать, если бы наши журналисты и литературоведы догадались ее расспросить… Но это к слову…

Первый сразу же обративший на себя внимание рассказ И. Варшавского «Роби» был опубликован в 1962 году. Автору в это время было уже за пятьдесят. Молодые ленинградские фантасты в глаза называли его Дедом. Летом 1974 года Ильи Иосифовича не стало. Судьба отвела ему для литературного творчества немногим более десяти лет, значительная часть из которых к тому же была омрачена тяжелой болезнью. И тем не менее еще при жизни автора вышло пять книг, и он стал звездой первой величины среди советских фантастов.

Согласитесь, что это действительно не совсем ординарный случай.

Далее я повторяю слова Л. А. Варшавской.

К литературной деятельности Илья Иосифович никогда себя не готовил. В молодости он сделал попытку стать актером и поступал в знаменитую кинематографическую студию ФЭКС ("Фабрика эксцентрического актера"), однако провалился на экзаменах и, разочаровавшись в своих актерских способностях, избрал совсем иной путь. В 1925 году, шестнадцати лет от роду, он пошел учиться в мореходное училище, мореходку, как его называли петербуржцы, которую окончил со званием "механик торгового флота". Практикуясь в своей специальности, И. Варшавский плавал по белу свету, и вот тогда-то и вышла из печати его первая книга, написанная, правда, в соавторстве со старшим братом Дмитрием и редактором молодежной газеты «Смена» Н. Слепневым. Называлась она "Вокруг света без билета". Во время учебы в мореходке И. Варшавский сотрудничал в научно-популярной рубрике «Смены», однако тогда же оборвал свою журналистскую деятельность, и до того времени, когда в "Науке и жизни"

был напечатан «Роби», никаких промежуточных литературных этапов в его жизни не было.

Возможно, И. Варшавского отвлекло от журналистики крупное открытие в области электрохимии, которое он сделал по окончании училища. Он нашел способ оцинковывать (или хромировать) готовые изделия, не погружая их в гальваническую ванну, а с помощью особого пистолета, наподобие краскораспылителя, то есть как бы вынеся процесс наружу. Испробовав эту технологию на железнодорожных вагонах, он перешел к подводным лодкам, одновременно добавляя в покрытие противообрастающий состав.