Операция «Ледышка»

Агафон, испуганный, напряженный, разозленный на себя, любимого и свою бестолковую планиду, приподнялся, готовый начать заклинание, и увидел склонившуюся над кем-то Мари с выражением странной нежности на лице.

— Эй, ты чего там делаешь? Руками не трогай! Отойди! А лучше вообще выйди!

— Это я там чего делаю?!

Все обиды последних двух дней вспыхнули вдруг, подожженные нечаянным словом, и Мари, словно нечистый ее под руку толкнул, наклонилась и поцеловала юношу в томатном жабо во впалую щеку.

— А чего хочу, то и делаю! И не твое дело!!! Колдуй себе!!!

И тут вдруг грохнул гром, сверкнула молния, стены сотряслись, огонь в камине и свечи погасли…

И через несколько секунд вспыхнули снова — ярче, чем когда бы то ни было, септограмма на паркете ценою в иной дом загорелась на мгновение всеми цветами радуги…

Юный герцог Эльгардский открыл глаза — и увидел перед собой бледное женское лицо с вытаращенными от ужаса глазами и застывшем в невыдохнутом вскрике ртом.

Открывшиеся же глаза профессора Матье показали ему готовую к наложению заклинания септограмму и растерянную физиономию студента Мельникова.

По инерции, не сознавая происшедшего, Агафон поднял руки для первого пасса — и был сбит с ног бросившимся на него профессором.

— Немедленно перестань!!! — выкрикнул Матье, точно распластанный под ним студиозус мог продолжать.

— Да я еще и не начинал… — обиженный до глубины души ^[31], пробубнил Агафон.

— Я отсюда вижу — ты положил всего в девять раз больше, чем надо! Ты убить нас всех тут заду… — начал было профессор и осекся.

Недоумевающим, озадаченным взглядом он посмотрел на студента, на его приготовления, на роскошную обстановку, на людей вокруг — гостей мэра, если хорошенько припомнить…

— Мельников?.. — будто не веря ни собственным глазам, ни звукам своего голоса, проговорил он. — Ты?.. Что ты тут делаешь? Переэкзаменовка назначена на… Погоди. Ответь просто. Что. Ты. Тут. Делаешь.

— Просто? — нервно гыгыкнул Агафон. — Это просто! Я превратил его премудрие Уллокрафта в ледяную статую и притащил его сюда, потому что он еще живой, хоть и недолго. А сейчас я собирался вас будить.

— А кто нас усыпил? — голос профессора на этот раз был воплощенным концентратом подозрения.

— Ну, я… если просто… — с гораздо меньшим апломбом выдавил студиозус.

— Зачем?!

— Если совсем просто… так получилось… — развел руками студент. — Но я не хотел! И я пытался его рукой в окно постучать — сколько стекол перебил на всех этажах — а вы не просыпались!

— Его рукой?!

— Ну… я его левитировал… туда-сюда… А у него рука вперед торчала… вот ей и стучал…

— Кабуча… — не зная, ругаться ему или хохотать, выдохнул Матье.

И вдруг вспомнил.

— Где сейчас ректор?

— Внизу, в холле. В тазике.

— Что?!..

— Ну… — если бы Агафон мог, он провалился бы сейчас сквозь все перекрытия в подвал. — Нет, вы не бойтесь, он не растаял и одним куском! И руки у него на месте! Просто мы его так по городу везли…

— Мельников!!!.. — взревела профессура, собравшаяся к этому времени вокруг собеседников. — Изыди!!!..

И Мельников изошел.

Ссутулив плечи, засунув руки в карманы и еле переставляя ноги, тащился он по шумным улицам Мильпардона, то и дело натыкаясь на встречных прохожих и столбы.

Жизнь его была окончена.

Словно события последнего дня сами по себе не являлись жуткой фантасмагорией, в довершение кошмара, когда под обвиняющие крики профессоров и отцов города его выпроваживали из зала, он бросил взгляд назад и заметил, как Мари любезно беседовала с каким-то эльгардским вельможей, паркетным шаркуном, не стоящим пары туфель, снашиваемых им за один бал.

Мари… которую он воспринимал как нечто должное, а помощь ее — само собой разумеющееся… Находчивость которой он презрел… от сочувствия которой отмахивался… и над верой в него — верой единственного человека на Белом Свете, ведь большую часть времени даже он в себя не верил — которой смеялся…

Верой единственного человека, который его любит.

Точнее, любил.

И пусть она любила даже не его, а придуманный самой образ безупречного героя, великого мага — но все равно… От других — не если не считать приемных родителей — он не видел и этого.

Ну так так ему и надо.

Не оценил, не поддержал, не сказал «спасибо» лишний раз — и вот тебе, Агафон Мельников сын. Приемный. Ни Мари, ни учебы, ни…

Что там у него оставалось в списке?

Ничего.

Чувствуя, как крупные мягкие снежинки падают ему на лицо и голову и медленно тают, он втянул голову в плечи, поежился, рассеянно пожалел, что не задержался, чтобы поискать шапку, и поплелся в сторону Школы.

С Центральной площади до него доносились шум, смех, песни, музыка, аромат чего-то жареного и чего-то печеного, может, даже, с печенкой, но ничто сейчас не могло вывести его из угрюмого ступора.

Ничто, кроме…

— Ну слушай… Я ждала, ждала, когда же ты оглянешься…

Агафон оглянулся.

Перед ним стояла Мари — краснощекая, запыхавшаяся, взволнованная, с блестящими то ли от поспешно вытертых слез, то ли от возбуждения глазами и протягивала ему шапку.

— На. Простудишься.

— Спасибо, — не зная, что говорить еще, студент нахлобучил потерянный в зале пиров малахай и молча уставился себе под ноги.

— Я… это… — тоже не находя больше слов, девушка смущенно повела плечом и опустила глаза. — Я… я…

— Я не думал, что ты вернешься, — Агафон насобирал, наконец, достаточное количество слов для одного предложения.

— Я тоже, — прошептала Мари.

— Послушай, Маш…

В конце концов, если между ними не было теперь ничего общего, то немного честности теперь уже не могло повредить никому и ничему.

— Ты меня прости. Я знаю, что это невозможно… потому что я вел себя с тобой как последний грубиян, эгоист, хвастун, трепло и вообще неблагодарное животное… Но теперь, когда между нами все кончено, я хочу, чтобы ты знала… что ты мне очень-преочень помогла. И что я был рад познакомиться с тобой. Хоть и так… по-дурацки. А еще ты должна знать, что я никакой не великий маг… и не хороший… и даже не средний…

— Но Гавара ты же победил?

— Мне повезло. Или ему не повезло, — криво усмехнулся чародей, поворачиваясь, чтобы уходить. — И у меня была палочка феи. А без нее… И… короче… Прости.

— Погоди! — девушка ухватила его за рукав. — Кто тебе сказал, что между нами — всё?!

— А это еще надо особо говорить? — слегка удивленно ответил студент. — Я, вообще-то, не дурак. Сам понял.

— Что?! Что ты понял?! — рассерженно воскликнула прачка. — И кто, после этого, сказал тебе, что ты не дурак?!

— В смысле? — обида выдернула студента из болота уныния.

— В смысле, что ничего ты не понял, Агафон Мельников!

— В смысле? — проявив еще большую сообразительность, повторил Агафон.

— В смысле, всё, что ты сказал мне сейчас, я уже давно знала! С обеда! То есть, с твоей второй попытки меня расколдовать я все поняла… я ж не первый год в Школе работаю… хоть и в прачечной…

— Но ты же в сарае все это время говорила!.. — вытаращил глаза Агафон. — И вела себя как… как будто…

— Я хотела тебя поддержать, — робко потупилась девушка. — Если бы я стала плакать, кричать и обзываться, стало бы ведь только хуже, ведь так ведь? А я не хотела оставаться ледяной. Я бы растаяла у котла и мадам Жюли оштрафовала бы меня за то, что я развожу в бойлерной сырость.

Тень улыбки озарила на миг лицо студента и пропала.

— И… Ну и… — Мари прикусила губу и уставилась на свои пальцы, пытающиеся, словно независимо от хозяйкиной воли, оторвать пояс платья. — Еще я действительно верила в тебя. Даже после восьмой попытки. И даже после того, как ты заколдовал его премудрие Уллокрафта. И даже после того, как не усыпил солдат. И усыпил всех в доме мэра…

— Но ты… ты там целов… любезничала с каким-то эльгардским хлыщом!