Вампиры. Сборник

Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.

— Теперь скорее вон отсюда, — говорит Петро и берет меня за руку.

— Да-да, вон, — шепчу я, — и пора.

Едва дотащился до своей постели и упал, как убитый.

7-го

Что мы пережили сегодня! Ну и ночь! Она еще страшнее той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.

После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.

Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза: передо мной стоит Рита. Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.

— Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, — кричит Рита.

— Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, — говорю я.

— Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! — и она тащит меня в капеллу.

Оказывается, сумасшедший ездил в город затем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы, и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов. Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.

— Прикажи убрать, прикажи убрать! — кричала Рита. Я взглянул на Петро.

— Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.

— Нет, сегодня же, сейчас! — настаивала Рита.

— Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, — сказал я самым равнодушным образом, — вот тебе ключ от входной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.

Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Надо прочесть „Аве Мария“, солнце закатывается.

— Уходите прочь, я замкну дверь, — сказала Рита.

Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.

— Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, — сказал сумасшедший, и он сказал это спокойно и решительно. Голос был такой ясный.

Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.

— Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда временами, сходил с ума. Сегодня же, когда я увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!

— Дело, дело говори, пора уже, — перебил его Петро.

— Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы — через нее нечистая сила не проходит, — а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным со святой облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.

Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через четверть часа и пойдем.

Я буду держать кол, Петро ковчежец, и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?

Я согласился.

Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.

Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.

И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении.

Закат солнца, темный канал, а на нем гондола — и черные красивые глаза…

Вот церковь. Орган тихо играет, и тут, близко от меня, — черные, милые глазки, но они не смотрят…

Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви… я чувствую нежные руки… запах роз… скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…

„Идем“, — говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут… кто, куда, зачем?

Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…

Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками.

Жарко и душно.

Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.

В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат.

Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:

— Ударь, сильнее ударь!

Я повинуюсь, поднимаю руку и… вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня не мигая, губки шепчут: „Карло“.

„Бей, бей“, — кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток… черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.

Слышу отчаянный крик, злобный хохот… и теряю сознание.

Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:

— Ничего, отойдет, это Она его заколдовала. Ну да мы в обиду не дадим.

Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.

— Сорвало крышу, сломало старый дуб! — кричали голоса. Я вскочил на ноги.

— Ну, это Они, ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда же такая непогодь? — сказал Петро.

— Да, не иначе как Они, теперь Их время, — подтвердил доктор.

Затем они сообщили мне, что, когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с святой облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь нечисть, не находя выхода, вызвала бурю.

Вдруг раздался такой удар грома, что казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.

Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точно кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребезжало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.

Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…

Буря ревела неистово.

Каждую минуту казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими обломками.

Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашеской одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв заветный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.

Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.

Новый, еще более страшный удар грома… я упал на пороге капеллы…

Старики страшно, нескладно запели молитвы.

Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.

Внезапно все стихло.

И вот в тишине, еще более жуткой, чем сама буря, раздался тихий, нежный голос, звавший меня, он прерывался стонами и слезами, в нем было столько любви и нежности…

Я невольно приподнялся, но в ту же минуту почувствовал, что что-то тяжелое придавило меня к земле и строгий, угрожающий голос доктора произнес:

— Лежи, ни с места! Или, клянусь Богом, я всажу в горло этот нож, — и на шее я почувствовал холодок стали.

Просьбы и мольбы из-за двери становились все нежнее. Я слышал ласковые названия, намеки, обещания… вся прежняя обожаемая Рита стояла передо мной…

Еще минута… И Бог знает чем бы кончилось!..

На мое счастье, раздался громкий удар колокола, за ним другой, третий…