Мемнох-дьявол

Все находящиеся поблизости видели это сходство. Люди проталкивались мимо нас, чтобы увидеть это. Крики усиливались.

Рука Христа освободилась от веревки, которой была привязана к поперечине, протянулась и взяла у женщины Плат, а та упала на колени в слезах, прижимая ладони к лицу. Изумленные и смущенные солдаты расталкивали толпу локтями, огрызаясь на тех, кто напирал.

Христос обернулся и вручил Плат мне.

– Возьми его и сохрани! Спрячь, забери с собой! – прошептал Он.

Я схватил ткань, в ужасе, что могу повредить или запачкать изображение. К Плату протянулись руки. Я крепко прижал его к груди.

– У него Плат, – выкрикнул кто-то. Меня оттеснили назад.

– Отдай Плат! – Чья-то рука пыталась вырвать его у меня.

Те, кто рванулся вперед, были внезапно остановлены теми, кто подошел сзади, чтобы посмотреть на спектакль, и невольно оттеснили нас в сторону. Нас отнесло назад, как на волне, и мы, спотыкаясь, пробирались между грязными, оборванными людьми, сквозь шум, крики и брань.

Процессия совершенно скрылась из виду; издалека раздавались крики о Плате.

Я плотно свернул его, повернулся и побежал.

Я не знал, где находится Мемнох; я не знал, куда направляюсь. Я бежал вниз по одной узкой улочке, потом по другой, третьей; мимо меня непрерывным потоком шли к месту казни равнодушные ко мне люди или просто горожане спешили по привычным для них маршрутам.

В груди жгло от бега, израненные ноги были в синяках; я вновь попробовал Его крови и узрел свет в ослепительной вспышке. Ослепленный, я засунул Плат под плащ. Никто не доберется до него. Никто.

С моих губ слетел жуткий вопль. Я посмотрел вверх. Небо стало другим; голубое небо над Иерусалимом, наполненный песком воздух переменились; меня милосердно окружил вихрь, и кровь Христова проникла в мою грудь и мое сердце, отчего сердце мое сделалось летучим и легким, свет заполнил глаза, и обе мои ладони крепко сжали свернутый Плат.

Вихрь нес меня в тишине и безмолвии. Напрягая всю свою волю, я заставил себя взглянуть вниз, просунуть руку под одеяние, которое стало вдруг пиджаком и рубашкой – костюмом, что я носил в заснеженном Нью-Йорке, – и между жилетом и рубашкой я чувствовал свернутый Плат! Казалось, ветер вот-вот сорвет с меня одежду! И сорвет у меня с головы волосы. Но я крепко прижимал к себе свернутую тряпицу, что надежно пряталась у моего сердца.

От земли поднимался дым. Снова крики и визг. Не были ли они ужаснее криков, сопровождавших Христа по пути на Голгофу?

Я тяжело, со всего размаха ударился о стену и пол. Мимо проносились лошади, едва не задевая копытами мою голову и высекая из камней искры. Передо мной лежала истекающая кровью, умирающая женщина, видимо со сломанной шеей; из ее носа и ушей текла кровь. Во все стороны разбегались люди. И снова запах экскрементов мешался с запахом крови.

Это был побежденный город, отданный на растерзание победителям; вопли эхом отдавались под высокими сводами; пламя подступало так близко, что опаляло мои волосы.

– Плат, Плат! – молвил я, нащупав его, надежно спрятанный между жилетом и рубашкой. Ко мне приблизилась ступня солдата, сильно ударив меня по лицу сбоку. Я распластался на камнях.

Подняв глаза, я обнаружил, что нахожусь вовсе не на улице. Я лежал под куполом огромного храма с рядами колонн и арок. Повсюду вокруг меня на фоне сверкающих золотых мозаик лилась кровь. Людей давили копытами лошадей. Прямо надо мной о стену разбили тельце ребенка – череп его раскололся и маленькие конечности обвисли, как у тряпичной куклы. Всадники рубили сплеча палашами спасающихся бегством людей, кромсая плечи, руки и головы. Неистовствовали языки пламени, отчего было светло как днем. Мужчины и женщины бежали через порталы храма. Воины преследовали их. Камни и земля пропитались кровью. Кровью пропитался весь мир.

Повсюду вокруг и высоко наверху плавились золотые мозаики, и лики святых застыли от ужаса, наблюдая за этой кровавой бойней. Пламя поднималось все выше. Горели книги! Под ногами валялись груды разбитых в щепы икон и куски скульптур, тлеющих, закопченных, пожираемых пламенем, поблескивающих позолотой.

– Где мы? – прокричал я.

Голос Мемноха раздался совсем рядом со мной. Спокойный, он сидел, прислонившись к каменной стене.

– Айя-София, друг мой, – ответил он. – Ничего особенного, право. Всего-навсего Четвертый крестовый поход.

Я протянул ему левую руку, не желая отпускать Плат, который держал правой.

– То, что ты видишь, – это христиане-католики, истребляющие христиан греческой веры. Вот и вся история. Египет и Святая земля на какое-время позабыты. Венецианцам было дано три дня на разграбление города. Это было политическое решение. Разумеется, все они пришли сюда, чтобы отвоевать Святую землю, где мы с тобой недавно побывали, но битва не состоялась, поэтому власти дали волю войскам, впустив их в город. Христиане режут христиан. Католики против христиан греческой веры. Хочешь пройтись по городу? Желаешь взглянуть еще? Миллионы книг утеряны навсегда. Рукописи на греческом, сирийском, коптском, латинском. Божьи книги и людские книги. Хочешь прогуляться по монастырям, где христианских монахинь вытаскивают из келий их собратья по христианской вере и безжалостно насилуют? Константинополь подвергается разграблению. Ничего особенного, поверь мне, пустяк.

Я лежал на земле и рыдал, пытаясь закрыть глаза и не видеть, но был не в состоянии не видеть – вздрагивая от звона лошадиных копыт, столь опасно близких, задыхаясь от запаха крови убитого младенца, тяжело и безжизненно навалившегося мне на ногу, словно какое-то мокрое морское существо. Я плакал и плакал. Рядом со мной лежало тело мужчины с наполовину отделенной от шеи головой; на камни натекла лужа крови. О тело споткнулся другой человек, с вывихнутым коленом, окровавленной рукой попытался ухватиться за что-нибудь, чтобы не упасть, и, найдя лишь розовое голое тельце ребенка, отбросил его в сторону. Маленькая головка младенца была размозжена окончательно.

– Плат, – прошептал я.

– О да, бесценный Плат, – сказал он. – Не желаешь ли сменить обстановку? Можем отправиться дальше. Например, в Мадрид и испробовать аутодафе. Ты знаешь, что это такое? Это когда мучают и сжигают заживо евреев, не желающих обращаться в христианство. А можем вновь вернуться во Францию и посмотреть на катар, вырезаемых в Лангедоке. Ты, наверное, слышал эти легенды, когда был подростком. С ересью было покончено, со всей ересью. Весьма успешная миссия со стороны отцов-доминиканцев, которые позже, естественно, примутся за ведьм. Выбор у нас большой. Предположим, мы отправимся в Германию и увидим мученичество анабаптистов. Или в Англию, чтобы понаблюдать, как королева Мария сжигает тех, кто выступал против Папы в годы правления ее отца Генриха. Я расскажу тебе о необычной сцене, которую частенько наблюдал. Страсбург, 1349 год. Две тысячи евреев были сожжены там в феврале этого года по обвинению в распространении «черной смерти». Подобные вещи будут происходить по всей Европе...

– Я знаю историю, – рыдал я, пытаясь перевести дух. – Знаю!

– Да, но когда видишь сам, это совсем другое дело, не так ли? Как я уже говорил, это все пустяки. То, ради чего это затевалось, – разделить навсегда греческую и латинскую церкви.

И по мере ослабления Константинополя приверженцы Корана, мусульмане, повалят толпой мимо разрушенных оборонительных сооружений в Европу. Желаешь посмотреть на одну из этих битв? Можем отправиться прямо в двадцатое столетие, если хочешь. Можем отправиться в Боснию и Герцеговину, где сейчас сражаются мусульмане с христианами. Эти страны, Босния и Герцеговина, сейчас на устах людей, шагающих по улицам Нью-Йорка.

А пока мы обсуждаем народы библейских стран – мусульман, иудеев, христиан, – почему бы нам не отправиться на юг Ирака и не послушать причитания голодающих курдов, чьи болота осушены и население истребляется? Если пожелаешь, мы можем просто ограничить зону обзора разграблением святых мест – мечетей, соборов, церквей. Можно воспользоваться этим методом, чтобы пропутешествовать вплоть до сегодняшнего времени.