Кровавые девы

— С тех пор я узнал, что в Мадриде, как и в моем родном Толедо, было немало вампиров. Меня вполне могли обратить и там, особенно если учесть ту беспечность, с которой я разгуливал по ночам. Возможно, в Мадриде и Толедо решили, что я им не нужен.

Поверх его плеча Эшер видел листки, исписанные красивым старомодным почерком придворного шестнадцатого века. Пачки писем, каждая аккуратно перевязана ленточкой. Время от времени дон Симон смотрел на дату: апрель 1835. Ноябрь 1860. Эшера в то время еще не было на свете. Вот мелькнул год его рождения, год, когда его впервые отослали в ту ужасную школу в Йорке, год смерти его родителей, и на него словно повеяло запахом старых пачули. В ту ночь Исидро писал письмо…

— Да, она была женой дипломата, — говорил вампир, один за другим выдвигая ящики стола, как человек, который хочет найти что-то еще. Меньшие пачки писем с адресами, написанными другим почерком, он отбрасывал на угол стола, чтобы Эшер мог забрать их: счета, приглашения, книга гостей, домашние расходы. — Их брак не был счастливым, и мне кажется, что она получила немало удовольствия, сделав мужа первой своей жертвой. Такое случается довольно часто. Также нередки и попытки — или просьбы к хозяину вампиров — обратить безутешного мужа, жену или возлюбленного. Многие ошибочно считают, что так они обеспечат себе компанию на всю оставшуюся вечность.

— Ошибочно? — Эшер рассовал корреспонденцию по карманам тяжелой черной шинели и устроился на краю стола, наблюдая за тем, как Исидро обходит комнату. Вампир двигался вдоль стен с розово-золотой обивкой в стиле Людовика XVI, простукивая панели в поисках тайников. Следя взглядом за доном Симоном, Эшер одновременно прислушивался к тому, что происходит на лестнице и на улице. Меньше всего ему хотелось оказаться под арестом по обвинению в краже со взломом.

— Муж, жена или возлюбленный редко хотят становиться вампиром, — Исидро закончил обход комнаты и подобрал оставленный у двери фонарик, оглянувшись через плечо на Эшера.

— Обычно им не хватает воли, чтобы пережить превращение — отдать свою душу, свое сознание хозяину вампиров, оказаться в объятиях его разума… — длинные пальцы выразительно сжались, вызывав в голове Эшера образ странного бледного цветка, сомкнувшего лепестки вокруг насекомого, — … и вернуться в уже мертвое тело. Или же из них получаются плохие вампиры, и они быстро гибнут. К этому времени тот вампир, который хотел забрать их в Вечность, как правило, утрачивает к ним интерес. Любовь может победить Смерть, но она редко превосходит эгоизм, который позволяет убивать других ради продления собственной жизни, — сухой тихий шепот Исидро был пылью на полу давно закрытой комнаты.

Он вышел в овальную прихожую первого этажа и по изогнутой лестнице поднялся в темные спальни.

Пройдя через бархатный мрак огромной спальни, они оказались в будуаре почти таких же размеров, заставленном множеством кипарисовых шифоньеров с покрытыми изморозью зеркалами. Исидро одну за другой открывал дверцы и осматривал полки и углы. Он по-прежнему что-то искал. И судя по тому, на какие места он обращал внимание, предмет его поисков был невелик.

Все наряды были сшиты по моде этого года, когда приглушенные розовые и серебристые тона пришли на смену лавандово-лиловым и блекло-зеленым расцветкам прошлых сезонов. Любой сотрудник департамента быстро учился замечать такие детали, даже если он не был тем счастливчиком, которому повезло жениться на Лидии. Лежащие на полках шляпки самых немыслимых очертаний принадлежали к последним достижениям парижской моды. Насколько Эшеру удалось разглядеть при свете фонаря, все они были разных оттенков розового.

— Если она в самом деле отправилась в Крым, — заметил он, — то не захватила с собой подходящей одежды, разве что ее летний гардероб хранится где-нибудь в другом месте. В кладовой наверху случайно нет ее саквояжей?

— Подозреваю, Голенищев об этом не подумал.

Погруженный в поиски Исидро даже не оглянулся. Эшеру вдруг пришло в голову, что в спальне может обнаружиться фотография леди Итон, и он пошел посмотреть, так ли это. Позже он не мог поверить, что оказался таким дураком. Он пересек темную комнату и подошел к прикроватному туалетному столику, и тут у него перехватило дыхание. Дело было не в запахе, а в ощущении удушья, которое заставило его оттянуть шарф с горла, несмотря на холод. Но и после этого давящая тяжесть не исчезла, а стала еще заметней. Не головокружение, а…

Холодная ладонь закрыла ему рот, заставляя откинуть голову назад, вторая рука тут же рванула воротник; нечто, по силе сравнимое с механизмом, удерживало его плечи, не давая пошевелиться. Если бы окружившие его вампиры были не такими жадными — или не слишком жаждали преподать Исидро урок, — они бы полоснули его по горлу когтями и оставили бы умирать на блеклом аксминстерском ковре ^[9]леди Ирэн. Исидро бы просто не хватило времени понять, что тут происходит…

Но они были голодны.

А Эшеру уже приходилось бывать в гнездах вампиров.

Он резко дернул рукой, выбрасывая в ладонь серебряное лезвие из скрытых под рубахой ножен, затем, в тот самый миг, когда чей-то ледяной лоб коснулся его подбородка, вонзил нож в вампира, который держал его сзади. Раздался полный боли женский крик. Тройные и четвертные переплетения серебряной цепочки, обвивавшей его шею под воротником, должны были оставить на немертвых губах и руках сильные ожоги. На долю секунды к нему вернулось ясность восприятия, и тогда Эшер резким движением, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, вывернулся из ослабевшей хватки, освобождая локти. Пришедший неизвестно откуда удар по лицу едва не сломал ему шею. Он снова занес руку с ножом, зная, что нападающие двигаются с нечеловеческой скоростью…

— Оставьте его! — голос Исидро ударил серебряным хлыстом.

Эшер упал на пол, на мгновение утратив способность дышать.

— Прочь!

Смутные тени, порожденные тусклым светом оброненного фонаря, отступили назад; их глаза сверкали в темноте каким-то животным блеском. Эшер с трудом привстал на одном колене и перевернул фонарь днищем вниз — не хватало еще, чтобы сюда примчалась пожарная команда. Он пощупал рукой горло, затем снял перчатку и снова провел пальцами по коже. Нападение, защита, освобождение — все закончилось за несколько секунд. И только сейчас его начала бить дрожь.

— Неужели граф Голенищев позабыл сообщить вам о моем визите? — голос Исидро звучал пугающе мягко.

— К чертям собачьим Голенищева! — ответил молодой мужчина в грубой куртке. Нижняя часть лица у него заросла клочковатой бородой, на голову была нахлобучена студенческая кепка, по виду напоминающая бескозырку. Одной рукой он зажимал кровоточащую колотую рану на бедре. Исидро говорил по-французски, но студент ответил ему на просторечном русском, на том языке, который звучал на улицах и в цехах.

Их было трое. Одна из них — женщина того же типа, что и студент, низкая и коренастая, с тяжелой челюстью — развернулась к темной двери в дальнем конце комнаты.

— Стоять! — Исидро не двинулся с места и не повысил голос, но женщина снова повернулась к ним, словно почувствовав на плече стальную хватку вампира. Эшер видел следы, оставленные на ее губах серебром цепочки. В ее глазах отражался свет фонаря. Никогда раньше Эшеру не приходилось видеть такого выражения угрюмой ненависти.

Даже под страхом смерти Эшер не мог представить себе ее или студента среди гостей на приеме у кого-нибудь из русских аристократов.

А вот вторая женщина вполне могла там оказаться. Высокая, стройная, даже хрупкая, с закрученными в узел светлыми волосами, она держалась с изяществом профессиональной танцовщицы. Именно она сказала:

— Голенищев нами не командует, — и в ее голосе прозвучал скорее робкий вызов, чем уверенность.

Исидро не ответил, спокойно разглядывая их.

— Голенищев — аристократическая свинья, жирный буржуй, он живет за счет рабочих! — повысив голос, выкрикнул студент.

Эшеру очень хотелось спросить, когда же молодой человек в последний раз работал или хотя бы помогал революции, но он подавил это желание. Точно так же он не осмелился протянуть руку к серебряному ножику, лежащему на залитом кровью ковре в ярде от него.