Бессмертные карлики (др. изд.)

— Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, — сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. — Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил о его потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И, когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.

— Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? — спросил Фьельд.

— Этого никто не знает, — ответил Ла Фуэнте. — Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймоне Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.

— А его спутники?

— То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, — охотники из Пуэрто-Бермудес и один индеец племени коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в госпитале св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он, например, скрывал свою страсть к игре самым удивительным образом. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.

— Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою «Мартинес».

— Да, но я не думаю, чтобы хорошо было много говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинес очень хотел бы как можно меньше обнаружить эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это также не имеет значения, так как молодой Мартинес, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.

— Какого рода человек этот Мануэль?

Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.

— Очень красивый малый, — сказал он. — первоклассный Дон-Жуан. Не особенно одаренный. Это — тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.

— Вы, очевидно, не особенно одобряете его?

— Нет, — ответил Ла Фуэнте. — Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… но не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хосе. С тех пор, как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.

Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французской ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».

— Это и есть старый Мартинес, — шепнул Ла Фуэнте.

Фьельд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, — неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику «par exellence» несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем сказывалась прочная, солидная честность… И все же… взгляд Фьельда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучил строение человеческой руки, сказал бы: это — пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы Мартинеса были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном дереве. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фьельда пораздумать и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.

Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фьельд напрасно искал следа, хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката, когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием чужеземного врача.

Фьельд поспешил разъяснить, что причиной его приезда в Перу были труды и изыскания Сен-Клэра над горной болезнью. Он сам — житель горной страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая стоила жизни его знаменитому коллеге.

Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил сожаление, что его лучший друг и светоч университета св. Марка угас в зените своей славы. Раймон Сен-Клэр был мучеником науки — украшением Франции, украшением Перу.

Фьельд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат, но с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить. Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого восстает их внутреннее убеждение и совесть.

Но, как бы то ни было, в уме Фьельда пробудилось легкое подозрение, что благородные речи Мартинеса не были совсем искренни. И еще — что его дружба к Сен-Клэру не была так особенно глубока, как он утверждал.

История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-нибудь подобном. Этот красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.

Когда Фьельду все это стало ясно, он решился установить связь с внучкой Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в глазу старого Мартинеса… Случай помог этому намерению.

А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинес. Он был похож на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел отца к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте был также привлечен для совета.

Вскоре после этого Мартинес и его сын быстро распрощались.

Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть свойственное южанину стремление разболтать об этом собеседнику — но безуспешно.

Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул своему вчерашнему знакомому:

— Это прямо невероятно. Внучка Раймона Сен-Клэра, Инеса, убежала из дома Мартинеса со своею девушкою. Она оставила письмо, в котором заявила, что попытается сама распутать свои денежные дела. Но это не все. Она сообщает дальше, что желает уехать. И как вы думаете, куда? Она поедет искать своего дедушку!

Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.

— Это можно назвать материалом для газеты, — сказал он. — Но я обещал молчать. Ни одно слово об этом не должно появиться в «Комерсио». Что вы скажете обо всем этом?

Фьельд взглянул на него с улыбкой.

— Я должен поздравить Перу с тем, что оно еще обладает такими отважными женщинами, — сказал он.

10. ИНЕСА СЕН-КЛЭР

Директору большой международной гостиницы «Делигенсия» было не по себе. Он был опытным и ловким хозяином в делах своей гостиницы, и теперь от него требовали еще вдобавок, чтобы он сделался дипломатом.

Дело в том, что в комнате 158, одной из самых лучших комнат для двоих, поселилась молодая девушка со спутницей-индианкой. По этому поводу возражений быть не могло, хотя испанские девушки и не привыкли пользоваться особенной свободой.

Но директора только что призывали к начальнику полиции, где он получил различные директивы, касающиеся молодой девушки.

Нет на свете ничего более ненавистного для каждого хозяина гостиницы, чем скандалы. Но не те блестящие светские скандалы, которые от времени до времени при всеобщем шумном одобрении расцветают повсюду в Европе и в Америке, а те небольшие происшествия с невысокопоставленными смертными, материала о которых едва хватает разве только на столбец в местной газете, продиктованный возмущенной моралью.