Заклятье красных свечей

— Что там? — дрожащим голосом спросила Таня.

Но в это время из могилы раздалось урчанье, и медленно стало подниматься оттуда нечто покрытое мхом…

И тогда ребята бросились к дому…

Но, как уже говорилось, этот дом стоял на второй ступени холма, которая располагалась над кладбищем, расположенным на первой ступени. Склоны этой второй ступени были отвесными и покрыты густым, колючим кустарником, через который невозможно было прорваться.

И к дому этому вела одна-единственная лестница. Причём лестница эта была огорожена деревянным забором в половину человеческого роста, а в нескольких местах были ещё и квадратные башенки. Лестница не просто поднималась к дому, а изгибалась согласно с рельефом холма, и образовывала огромную букву «П».

И вот Таня и Миша подошли к основанию лестницы. Поднялись на несколько скрипучих ступеней. И там остановились перед первой башенкой. У башенки имелись створчатые двери.

— Чёрт, кажется, закрыто… — прошептал Миша, и толкнул створку.

И дверь раскрылась. Они вошли внутрь башенки. Там было темно и очень сыро. На полу лежал истерзанный, разодранный скелет. Рот его раскрылся в безмолвном вопле…

Таня прошептала:

— Кем бы ни был этот страдалец, но перед смертью он испытал что-то ужасное…

Тут с кладбища донёсся протяжный, тревожный скрежет.

Таня потянула Мишу дальше:

— Пошли скорее…

Но мальчик сказал:

— Смотри. Здесь засов лежит, закроем-ка им дверь…

Вместе с Таней он поднял тяжеленный засов, и с его помощью закрыл дверь в башенку. И только после этого брат и сестра пошли дальше…

И чем выше они поднимались, чем ближе становился дом, тем больше им хотелось повернуть назад и бежать. Им казалось, что они идут в самое сердце зла. Все без исключения стёкла в доме были выбиты. Некоторые окна были заколочены, а за некоторыми провисала густая чернота.

Один раз они обернулись. Сумерки уподобились тёмному озеру, и озеро это затопило кладбище. Но всё же они разглядели, что у перекошенной кладбищенской ограды вдруг появилось нечто гораздо более чёрное, чем беззвёздная ночь. И это чёрное рванулось к одному из кривых кладбищенских деревьев. Дальше Таня и Миша уже не глядели: они бросились к дому…

Входная дверь висела на одной петле, медленно-медленно раскачивалась, и скрипела жалобно и надрывно. А за дверью была тьма непроглядная. И из тьмы этой наплывал едва уловимый, но всё равно заставляющий содрогаться запах тлена…

— Посветить бы туда? — неуверенно прошептал Миша.

— У меня в рюкзаке фонарик был, — молвила Таня, и тут же тихо пролепетала. — Ой, а рюкзаков-то нет…

Так бывает во время больших потрясений, когда нервы взвинчены до предела: человек вздрагивает от каждого шороха, а самого очевидного не замечает. И только теперь они осознали, что рюкзаки потеряны. Должно быть, они лишились рюкзаков ещё в самом начале, когда только начали продираться сквозь чащу. Они сбросили рюкзаки бессознательно, повинуясь инстинкту: так они избавились от излишней тяжести и получили способность быстро передвигаться. И вот теперь у них не было ни только фонарика, но и еды…

— Ой, смотри… — простонала Таня.

Миша быстро оглянулся, и увидел, как над одной из могил разрастается багровое свечение. В этом багровом свечении извивалось нечто выражающее крайнюю, беспредельную злобу. Затем свечение померкло, но это нечто осталось, и Миша различил, что оно поползло к колючим кустам, и дальше — к дому, к ним…

И тогда брат, и сестра бросились внутрь дома, захлопнули дверь. И там они замерли, прислушиваясь…

Издали раздался густой, рокочущий звук, похожий на чей-то голос. Потом совсем на пределе слышимости: чей-то жалобный, и безумный вопль. Но этот вопль быстро оборвался. А потом где-то совсем близко, точнее — прямо за стенами, раздалось несколько резких, отрывистых звуков. И совершенно непонятным было, кто или что могло такие звуки издавать. И от этой неопределённости было особенно жутко.

Все окна в этом, первом помещении были заколоченными, но всё же между досками имелись прорехи. Тусклое свечение позднего вечера высвечивала часть внутренностей этой комнаты. И Миша с Таней увидели стол. Не сговариваясь, бросились они к столу, придвинули его к двери. И, как только придвинули, так нечто с наружной стороны навалилось на дверь.

Стол начал отодвигаться. Миша с Таней навалились на него. Мишу лихорадило, руки его дрожали. А Таня плакала, и тихим, жалобным голосочком стонала:

— Пожалуйста, оставьте нас! Что вам от нас нужно? Оставьте… оставьте… пожалуйста…

И то неведомое, что было за дверью, отступило…

Ещё некоторое время Миша и Таня стояли, вслушиваясь. Но больше никаких звуков не было…

— Как ты думаешь, оно ушло? — дрожащим шёпотом спросила Таня.

— Думаю, да, — таким же шёпотом ответил Миша.

— А я думаю, что нет, — выдохнула его сестра, и вновь заплакала. — Оно здесь… оно рядом… оно ждёт чего-то, и оно… не оставит нас.

— Может, удастся от него убежать?

— Убежать? — переспросила Таня.

— Ну, да…

— Если мы даже убежим от одного, то сразу появится нечто иное. Мне кажется, что здесь вся земля отравлена. И везде здесь духи и демоны, и ещё что-то чему и имени то нет. И всё это враждебное, всё это жаждет нам зла…

— Ладно, хватит, Таня. Я прошу тебя: хватит.

— Ну а что же нам делать? Что нас ждёт? Где наши родители? Миша, Миша, ты хотя бы о наших папе и маме помнишь?

— Помню, конечно.

Таня заговорила быстро-быстро:

— Где они сейчас? Живы ли?.. Мы в этом жутком доме, а они, должно быть, в лесу. Может, им нужна наша помощь?

— Что же ты, Таня, предлагаешь теперь в лес на их поиски идти?

— Я не знаю, не знаю. Но мне очень плохо, мне страшно, мне больно. Мне кажется, что за последний день я на сотню лет постарела…

И тут на руке у Миши запищали электронные часы. С тех самых пор, как они ступили в лес, часы не работали, а теперь вдруг ожили.

— Ну вот — уже одиннадцать часов… — прошептал Миша.

— Через час — полночь, — прошептала Таня, а потом добавила. — И именно в полночь всякая нежить получает особую силу…

Глава 5. «Ночь на Кладбище»

Они никак не могли заставить себя исследовать дом, в который занесла их судьба. Они слишком устали, им было невыносимо страшно. А этот дом пугал ещё больше, чем кладбище и лес. Им казалось, что в каждой комнате поджидало их нечто невообразимо жуткое, а уж на кривую лестницу, которая вела в подвал, они старались и не глядеть.

И всё же они развели огонь. Почти на ощупь нашли сначала огниво и кремень, которые лежали в выемке у печи, а потом нашлись и дрова, которые были свалены в углу. Дрова были сухими и быстро разгорелись.

Брат и сестра стояли возле печи. Они держались за руки: и, возможно, только благодаря чувству, что рядом есть близкий человек, они ещё не ударились в панику.

Вот Таня прошептала:

— Сколько времени прошло, а?

От одного его шёпота, перенапряжённый Миша вздрогнул. Потом с мучительным стоном ответил.

— Не знаю. Часы опять сломались…

И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему-то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что — это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:

— Пожалуйста, оставьте нас…

А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:

— Ты слышишь — кричат? Это они!

— Да кто «они»? — передёрнулся Миша.

— Наши родители. Ну, слушай же…

Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.

Теперь Таня говорила с большим чувством:

— Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.