Спящий в песках

Вдовствующая царица наклонилась, зачерпнула пригоршню песка и мелких камушков, а потом пропустила эту смесь сквозь свои длинные, скрюченные пальцы. Взглянув на иссохшую, узловатую кисть с отвращением, которое так и не научилась одолевать, Тии нетерпеливо обернулась, ища взглядом своих людей. Странно, но не было видно не только их, но даже огней недавно зажженных факелов. В ярости и недоумении она громко призвала свиту к себе, но ответом ей было лишь эхо собственною голоса. Несколько мгновений царица стояла неподвижно, прислушиваясь к тому, как растворяется в ночи звук ее голоса...

И вдруг поежилась от неприятного ощущения, неожиданно осознав, что она уже не одна.

Резко обернувшись, Тии ахнула – в ее восклицании смешались ужас и гнев.

– Ты! – прошептала она.

Сын стоял на расположенном чуть выше плоском уступе. Лицо и голова его оставались открытыми. Метки крови узнавались в его облике безошибочно, но, как ей показалось, он был помечен и иной, еще более странной печатью.

– Подойди поближе, матушка, – молвил он, улыбаясь и протягивая к Тии руки. – Разве после столь долгой разлуки ты не желаешь обнять своего сына?

– Эйэ сказал мне... – запинаясь, заговорила она. – Сказал, что ты вернулся.

– И поэтому ты приехала сюда, в долину, в царство усопших?

Тии с горечью рассмеялась.

– А почему бы и нет?

– Это проклятое место.

– Значит, оно тем более подходит для меня.

Неожиданно вдовствующая царица схватилась за свою вуаль, сорвала ее и, глядя на сына, выкрикнула:

– Посмотри, что со мной произошло. Я, вызывавшая некогда всеобщее восхищение, я, которую боготворили, превратилась в чудовище, при виде которого люди ежатся и отводят глаза.

Она всхлипнула, но рыдания поглотил испепеляющий порыв гнева.

– Мне приходится сидеть взаперти! Я не могу бывать среди людей, а если все же решаюсь выйти из заточения, то, чтобы не пугать народ, вынуждена скрывать под покровами и тело, и голову, и лицо. Это, о сын мой, хуже, чем прозябание на женской половине. Но я сумела избежать гарема – сумею избавиться и от этой отвратительной темницы.

– Как? – прошептал он.

– Ты можешь присоединиться ко мне, – неожиданно промолвила она и в подтверждение своей мысли энергично закивала. – Да, можешь. И должен!

– Что я должен делать?

– Как что? – удивилась она. – Снова воссесть на трон, дабы править вместе со мной. Я бессмертна, а скоро, как только перестану увядать и стариться, мне не будет равных на всей земле. Кто тогда сможет встать на моем пути?

Эхнатон медленно покачал головой.

– Каким образом ты собираешься избежать увядания и старения?

Тии, однако, проигнорировала этот вопрос и возбужденно, словно споря сама с собой, продолжала говорить:

– Да, я собиралась дождаться смерти Эйэ, ибо любила его... Я любила его. Но с какой стати мне ждать?

Смех и рыдания Тии слились воедино, а обезображенные пальцы тем временем принялись судорожно срывать одежды, открывая взору иссохшую старческую плоть.

– Как только я воссяду на трон... – Она захлебнулась в смехе, но быстро успокоилась, перевела дух и продолжила: – Никто не осмелится отвести от меня взгляд. Меня опять полюбят. Все, все будет как прежде!

Но Эхнатон снова так же медленно покачал головой.

– Каким образом, – повторил он, – ты собираешься избежать увядания и старения?

Она подняла на него взгляд, встрепенулась и, энергично жестикулируя, сказала:

– Здесь, под песками, нас ожидает чудесная награда.

– Нет, матушка, – мягко возразил Эхнатон и протянул руки, словно хотел обнять ее, хотя по-прежнему стоял высоко на уступе. – Тела царей убраны оттуда. Убраны – и заменены телами простых смертных. Разве ты не помнишь? Ведь Инен сам говорил нам об этом.

– Значит, он солгал! – воскликнула Тии и принялась ожесточенно скрести скалы скрюченными пальцами. – Солгал!

Она рассмеялась и поманила сына к себе. Эхнатон направился ей навстречу, размеренной поступью спускаясь по каменистому склону. Однако шагах в четырех от матери он вдруг снова остановился, и только теперь Тии заметила, что глаза его полыхают ярким пламенем.

Вдовствующая царица медленно распрямилась и отряхнула испачканные в пыли руки. Мгновение назад она была готова поделиться с сыном главнейшим своим секретом, но после того как увидела его лицо, почувствовала, что ей не по себе. Было что-то страшное в этих запавших щеках, алчно приоткрывшихся губах, голодном, пристальном взоре...

– Что с тобой? – как только к ней вернулся голос, прошептала Тии. – Сын мой, я не узнаю тебя! Что с тобой случилось?

Эхнатон глубоко вздохнул, но не ответил.

Завороженно глядя ему в глаза, царица думала о находящейся под ее ногами гробнице. О том, что в свое время ей не составило особого труда пробраться туда и спрятать тело еще живого царя в выемке на полу, подменив мумию в раке. Ни Эйэ, ни жрецы ни о чем не догадались, а слуг, которые осуществили эту затею, она приказала убить – ведь мертвец не проболтается. И теперь ей оставалось только извлечь тела внуков – хоть Сменхкара, хоть Тутанхамона – оттуда, куда они были спрятаны.

С огромным трудом Тии удалось вырваться из плена огненных глаз. Она снова огляделась по сторонам, ища хоть какое-то свидетельство присутствия поблизости своих факельщиков, но повсюду царила тьма Вдовствующая царица ощутила прилив раздражения и ярости. Это ж надо, оказаться так близко к осуществлению давно взлелеянных планов – и столкнуться, как назло, с невесть откуда взявшимся сыном...

Тии посмотрела себе под ноги.

– Может быть, – медленно произнесла она, – под песком и камнями еще можно отыскать магическую плоть.

– Нет, – прошептал Эхнатон, так же мягко, как и раньше. Все кончено, матушка. Из потомков Осириса осталась одна ты.

– А может быть, нам стоит поискать? – Она вперила в сына воспаленный взор. – Да, нам обоим – мне и тебе.

Эхнатон молчал, лишь в глазах его полыхало пламя. Наконец, по прошествии немалого времени, он, покачав головой, спросил:

– Матушка, почему ты забыла Всевышнего, Бога твоего отца – и Бога твоего сына?

– А разве он не забыл меня?

– Нет. Он никого не забывает.

– Вот как? Так посмотри на меня!

– Я смотрю, – кивнул Эхнатон, чуть заметно раздвинув губы в улыбке, – и все вижу.

И снова воцарилось молчание. Сын взирал на мать с печалью, но и с такой любовью, что Тии даже показалось, будто его облик утратил печать проклятия и она снова видит пред собой свое дорогое дитя. Он вновь простер к ней руки, и на сей раз царица зачарованно шагнула вперед, им навстречу. Она ощутила его объятие, мягкое прикосновение губ к своему лбу...

И вдруг захрипела, чувствуя, как пальцы Эхнатона сжимаются на ее горле.

– Что ты делаешь? – пыталась выкрикнуть она, но не смогла издать ничего, кроме хриплого стона.

Потом голова ее откинулась, на грудь полилась кровь: сын перегрыз ей горло и припал к ране. Увидеть его лицо она уже не могла, ибо глаза ее смотрели в небо, вбирая в себя его бесконечную тьму...

Или это тьма, где одна за другой гасли звезды, втягивала ее в себя?

– "Неужели это и есть смерть?" – подумала Тии, когда тьма начала подбираться к ее разуму.

Мимолетная мысль о гробнице под ногами и о содержимом погребальной камеры пробудила было в ней желание поделиться с сыном своей тайной, но сил у нее уже не было. Она уже не почувствовала, как спина коснулась песка, ибо Эхнатон опустил ее осторожно и бережно, однако в угасающем сознании Тии успел запечатлеться его прощальный поцелуй в лоб. Этот мир она покинула с мыслью о сыне...

Эхнатон ни о чем подобном не думал. Убедившись, что мать действительно скончалась и его смертельная алчность положила конец родовому проклятию, он, не в силах смотреть на ее мертвое лицо, наскоро вырыл в песке яму и, похоронив тело без всяких церемоний, повернулся и покинул долину. Куда ушел отрекшийся фараон и что с ним стало потом, не ведомо никому из живущих, но рассказанная мною история царя и храма Амона правдива. От первого до последнего слова.