Огонь и сера

По настроению в городке Гарриман понял: заварухи не избежать. Сорвав арест преподобного, люди ходили возбужденные, готовые к бою – лагерь все никак не мог успокоиться и напоминал бочку с порохом, фитиль которой уже загорелся. И хоть близилась полночь, воздух буквально звенел от молитв и бесед. Многие ребятишки, проверив на себе, что значит спать на земле и обходиться без Интернета и кабельного ТВ, сделали ручкой. Зато те, кто остался... о, те были настоящим ядром, преданными последователями. И недостатка в них Гарриман не заметил – он насчитал три с лишним сотни палаток.

Сам Бак изменился. Гарриман больше не чувствовал в преподобном сомнения – исчезла аура удивленного и ничего не понимающего человека. Вместо нее Бак излучал прямо-таки сверхъестественное спокойствие и уверенность. Когда их с Гарриманом взгляды встречались, журналист готов был поклясться, что Бак смотрит сквозь него – в иной мир.

– Что ж, мистер Гарриман, – проговорил Бак. – Вы получили то, зачем пришли? Уже почти полночь, мне пора читать проповедь, прежде чем люди отойдут ко сну.

– Только один вопрос. Вы ведь понимаете, полиция Нью-Йорка не оставит вас в покое... Как думаете, что они предпримут?

Этим вопросом Гарриман надеялся встряхнуть Бака, но тот лишь стал еще безмятежнее.

– Они предпримут то, что должны предпринять.

– Но ведь ничего хорошего вы не ждете? Вы готовы к чему угодно?

– Нет: ничего хорошего я от полиции не жду; и да: я готов ко всему.

– Вы говорите так, будто уже знаете, что случится.

Бак улыбнулся, будто говоря: да, знаю.

– И вас это не тревожит? – допытывался Гарриман.

Снова та же загадочная улыбка. Черт, в статье ее не процитируешь!

– Полиция может применить слезоточивый газ или даже послать группу спецназа. Тот первый визит – лишь детский лепет.

– Я вверяю судьбу в длани Господа, мистер Гарриман. А кому вы вверяете свою?

«Все, пора закругляться».

– Благодарю, преподобный, вы мне очень помогли. – Гарриман встал.

– А я благодарю вас, мистер Гарриман. Не задержитесь ли еще ненадолго – послушать мое обращение к людям? Как вы сами сказали, противник готовится к действиям. Сегодня моя проповедь прозвучит несколько иначе.

Мгновение Гарриман колебался. Утром ему вставать в пять часов. К тому же если завтра копы что-либо предпримут, они выступят рано.

– О чем же проповедь?

– О преисподней.

– Тогда останусь.

Бак подозвал одного из помощников, и тот помог ему облачиться в простую ризу, а затем провел преподобного к выходу. Следуя за ними, Гарриман достал диктофон. Стараясь не обращать внимания на вонь, он шел за Баком к травянистому холму – там из земли торчал кусок скалы. Он возвышался над палаточным городком, и все дружно называли его «скалой проповеди».

Бак взобрался на каменную вершину, и шум в лагере стих. Преподобный медленно поднял руки, а Гарриман, глядя снизу, увидел, как из темноты выступили сотни людей, окружив проповедника.

– Друзья мои, – начал Бак. – Доброго вечера. Еще раз благодарю, что присоединились ко мне на этом пути. Уже не первый вечер я говорю с вами о поисках духа, объясняю, зачем мы здесь и что должны делать. Сегодня я поведаю нечто иное.

Братья и сестры, вскоре вам предстоит испытание. Великое испытание. Хвала Господу, вчера мы одержали большую победу. Однако пособники тьмы легко не сдаются. И потому мужайтесь – мужайтесь, дабы принять и исполнить волю Всевышнего.

Гарриман удивился голосу Бака: преподобный говорил тихо, но в речи металлом звенела уверенность, которой прежде не было.

– Я много раз повторял, зачем мы собрались и чего добиваемся. Сегодня, накануне событий, которые станут испытанием из испытаний, позвольте указать, кто наш враг, с кем мы боремся. Запомните мои слова и храните, когда меня не станет меж вами.

«Канун великого испытания, – повторил про себя Гарриман. – С кем мы боремся. Когда меня не станет меж вами». С тех пор как Гарриман в последний раз побывал у Бака в палатке, он взялся за Библию. Не то чтобы он ею зачитывался, но кое-что из слов Иисуса запомнил: «...Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною» [61].

– Почему, друзья мои и братья, в темные Средние века наши предки – необразованные, не знавшие того, что сегодня кажется элементарным, боялись Бога не в пример больше нас? Я задал этот вопрос, я на него и отвечу: потому что люди в те времена еще не забыли страх перед Богом. Они знали, какая награда ждет праведников на небе, но знали, и что ожидает грешников, подлецов, лентяев и отринувших веру.

Однако вина лежит не только на людях. Винить стоит церковь. Она подслащивает Слово Божье, отворачивает паству от предупреждений, говорит, будто ад – лишь метафора, то, во что верили древние и у чего нет воплощения. Любовь Бога к нам всепрощающа, говорит церковь. Она утешает паству, уводя от истинного значения Слова. Как будто крестившись, сделав доброе дело или причастившись раза два или три, человек заслужит место на небе!.. Друзья мои, это ужаснейшая ошибка.

Бак оглядел затихших слушателей.

– Любовь Бога жестока. В этом городе – и во всех больших городах – люди умирают каждый день и во множестве. Как вы думаете, когда все эти несчастные души осознают истину, понимают, что им уготовано? В какой момент пелена падает с их очей, и они видят: вся жизнь их – лишь обман, и они блуждали во тьме, все дальше уходя от света во мрак, а теперь у них впереди только неизмеримая мука? Точно ответить нельзя. Полагаю, кто-то да видит все это – мельком, в последний миг своей жизни – и ощущает: что-то не так, нечто ужасное поджидает его, нечто страшнее, намного страшнее, чем сама смерть. И в момент, когда душа отделяется от тела, ткань реальности рвется в клочья, и мертвый вдруг видит перед собой пустоту. Он хочет кричать, но страх подавляет его; он хочет бежать, но от этого не убежишь. Это лишь малый задаток, первая ступень лестницы, ведущей вниз, в преисподнюю.

Что же такое ад? Наши предки верили, что, попадая туда, грешник вечно горит в озере огня и серы. Образа ужасной топки, пламя которой не дает света, в те нехитрые времена было достаточно.

Бак снова оглядел паству.

– Учтите, для кого-то уготован именно такой ад. Но число преисподних, братья и сестры, бесконечно! Сатана уготовил каждому свой ад. Дьявол, может, и неровня Всевышнему, однако он воистину могуч. И нашим убогим умам не понять всей его силы.

Запомните, запомните навсегда: Бог изгнал Люцифера за всепоглощающую зависть и злобу. И потому сатана в своей неизбывной ревности и желании отомстить использует нас как пешки. Как отвергнутое дитя ненавидит соперника, так дьявол ненавидит нас – любимых чад Господа. Никому не дано понять всей глубины его гнева. Для него каждая душа, которой он овладел, – это победа. Он смотрит на Бога и грозит кулаком.

Дьяволу ведомы наши слабости, наши низменные желания. Он знает, как вызвать в нас тщеславие, жадность, похоть или жестокость. Для сатаны нет ничего тайного. У него в запасе уловка для всех; на каждом шагу нашей жизни он расставил силки и капканы, чтобы утянуть нас во мрак. Но подумайте: разве, одержав победу, Люцифер удовольствуется тем, что поместит душу в обычный ад? Подумайте, друзья мои, подумайте хорошенько. Чтобы победить окончательно, тот, кому ведомы наши страхи – даже те, о которых не знаем мы сами, – доведет страдания жертвы до предела. И что хуже, такой ад будет длиться вечно. Для кого-то преисподняя станет озером огня и серы. Кого-то заколотят в черном гробу, где он будет лежать в темноте, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово, постепенно сходя с ума – и безумие со временем только удвоится, а потом удвоится еще раз. Или же представьте вечное удушье: задержите дыхание на две минуты, на три, ощутите отчаянную тягу вдохнуть. В аду не будет ни глотка свежего воздуха. Не будет там и пощады, а будет только бесконечная агония.