Жестокость

— Отнюдь, — возразил бакалейщик. — Все это весьма кстати. — Он сделал паузу, потом продолжал серьезным тоном. — Какая ужасная новость — я говорю про этого беднягу Яна Ривза.

— Да, ужас какой-то, — согласилась мисс Флетчер.

— Даже слов не нахожу. О мать — бедняга…

Вернувшись в дом, она разложила яства на подносе и стала спускаться в подвал. — Ну, как там мой малыш чувствует себя сегодня? Готов к следующему уроку? — весело щебетала она.

Веки мальчика дрогнули, и он перевел взгляд на валявшийся на полу прут.

— О, нет, — сказала мисс Флетчер. — Сегодня — день прощения. Это тоже составная часть моей терапии. Сегодня не будет порки — если, конечно, ты ее не заслужишь.

Она извлекла изо рта мальчика кляп, сняла одеяла и развязала его руки, предварительно позаботившись о том, чтобы крепко привязать его за пояс к длинной собачьей цепи, уходившей куда-то в угол подвала. На всякий случай она решила подстраховаться и перебросила конец веревки через один из блоков под потолком.

Мальчик испытал мучительную боль, когда кровь снова зациркулировала по телу. Долгое время он лежал, неспособный пошевелить ни единым членом, и сейчас, когда встал, ей пришлось поддерживать его, растиравшего маленькие, сведенные судорогой запястья и ноги.

Мисс Флетчер подняла прут, и он снова вперил в него полный ужаса взгляд. Потом замахнулась и резко ударила рядом с его фигурой, словно намекая на то, что может произойти. — А сейчас, — продолжала она, — будь умницей и не шуми. Если закричишь или даже заговоришь без разрешения, придется снова тебя наказать. А тебе ведь этого не хочется, не так ли?

— Нет, — сдавленно выдохнул мальчик, после чего, содрогаясь от едва сдерживаемых рыданий, пробормотал душераздирающим голосом: Я хочу к мамочке.

— А ну, — жестко проговорила мисс Флетчер и приподняла прут.

Мальчик проглотил слезы и снова затих.

После этого она смазала мазью его ссадины, осторожно усадила на стул и принялась потчевать фруктами, леденцами и мороженым, временами прибегая к силе, когда замечала, что он теряет интерес. В одно из мгновений он бросил безнадежный взгляд в сторону окна и двери, но мисс Флетчер оказалось достаточно лишь потянуться к пруту, чтобы он успокоился.

С несколькими интервалами в тот день она попотчевала его вкусными, сочными плодами и другими сладостями, в том числе и истекавшими соком сливами с дерева, росшего в углу сада. И все это время, что находилась с ним, без умолку болтала о всякой всячине, рассказывала ему о днях своей юности и даже вздумала повеселить его забытыми шутками и анекдотами из давно минувшей эпохи. Она поощряла его незатейливые игры и следила, чтобы он ел столько, сколько душе было угодно. После одного из подобных упражнений ему сделалось плохо, и она, подтерев следы рвоты, несколько раз хлестнула его прутом — впрочем, не особенно сильно.

И весь тот день он раскрывал рот для того, чтобы заговорить, лишь тогда, когда она позволяла ему сделать это, стараясь придать своему голосу некоторую храбрость, хотя в нем отчетливо звучали едва сдерживаемые слезы страха, а временами он с трудом удерживался от попытки позвать криком на помощь.

Ближе к ночи она сняла с него пояс, отсоединила от цепи, снова связала руки и ноги и воткнула в рот кляп. Затем приподняла его тело и уложила на матрас, прикрыв сверху одеялами.

Как мисс Флетчер стало известно от проходивших мимо дома соседей, широкомасштабные поиски мальчика прекратились к обеду следующего дня.

Один из мужчин поинтересовался, не собирается ли мисс Флетчер в город или только что вернулась оттуда, поскольку застал ее полностью одетой в светло-зеленый плащ, высокую бесформенную шляпку, белые перчатки и выходные туфли.

Однако мисс Флетчер никуда не собиралась и ниоткуда не возвращалась.

В тот день она продолжала свои «уроки» — в три приема с небольшими интервалами. Холодная каша сменяла очередную порку, а пару раз эту процедуру сменяло спускание с крюка на пол, чтобы проследовать к стоявшему в углу ведру.

Так продолжалось почти две недели — дни прощения, дни наказания, и всякий раз мисс Флетчер испытывала то сладостное возбуждение, то теплое удовлетворение творимым.

Но прошло некоторое время, и мисс Флетчер обнаружила, что почти совсем забыла про свой сад — эта мысль едва ли не силком проникла в ее сознание, когда она однажды заметила несколько гниющих слив, лежащих под деревом в углу территории.

— Да, надо что-то делать, — проговорила она. — Но мы ведь не можем позволить негодным сорванцам вернуться к своим матерям, как бы того им ни хотелось, не так ли, Анита?

— Ну конечно же, Анита, ты просто не можешь отпустить его домой. Никогда этому не быть. И выход существует, ты же это знаешь. Но только не забудь хорошенько укутать его — на улице так холодно и сыро. Впрочем, там с ним все будет в порядке, он будет вести себя тихо и вежливо. А теперь надо сделать вот что…

Мисс Флетчер деловито прошла к телефону и сделала один звонок. Потом тихонько сошла в подвал и аккуратно, очень заботливо накормила мальчика из громадной тарелки, полной клубничного мороженого… ведь это был день прощения.

— Теперь ей понадобились ведра, — проговорил бакалейщик жене. — Или она сваливает в них наше мороженое?

— Она определенно что-то в них сваливает, — мягко и успокаивающе отозвалась жена, — но готова поспорить, что это никак не мороженое!

Как она была права.

В тот вечер дул порывистый ветер с явными намеками на приближающийся дождь, но мисс Флетчер вздумалось выйти с мальчиком на прогулку. Луны на небе не было.

Она мягко подталкивала его в спину, идя по задней дорожке сада, потом они миновали кусты и вскоре оказались на берегу широкой, медленно текущей реки, один из изгибов которой проходил совсем близко от ее дома.

Мальчик часто спотыкался, во рту плотно сидел кляп, руки были крепко связаны. Мисс Флетчер несла в руках два ведра, мотки веревок, дополнительные ремни и переброшенный через плечо старый прорезиненный плащ.

Внизу у воды было еще прохладнее, но она сняла с мальчика обувь и носки. Затем заставила его вставить ноги в ведра и накрепко привязала их к ручкам. После этого она продела под ручки конец длинной веревки и плотно обвязала ею плечи и туго стянутые ремнями предплечья мальчика.

— Тебе не будет ни холодно, ни мокро, — проговорила она. — Это я тебе обещаю. — Она пыталась вглядеться в невидимые, но исторгавшие безмолвный вопль боли и отчаяния глаза своего пленника. — Я надену на тебя вот этот плащ.

Так она и сделала, аккуратно застегнув его на все пуговицы и плотно затянув пояс. Потом наклонилась поближе к его лицу. — Как жаль, что ты не такой же непромокаемый, как я, — призналась она.

Под конец мисс Флетчер заполнила ведра гравием и большими камнями, стараясь осторожно опускать булыжники, чтобы не поранить ими обнаженные ноги мальчика.

— Жалко с тобой расставаться, — проговорила она. — Мы так весело и интересно проводили время, так веселились, и мне, кажется, удалось отучить тебя от такого баловства, как воровство. Но я очень занятая женщина и должна больше работать в саду. Больше у меня нет на тебя времени. — И добавила словно сама себе: — Разве что на следующий год, Анита, кто знает?

Она обхватила тело мальчика и поволокла его к краю берега. Это оказалось неимоверно трудным делом, если учитывать привязанные к ногам тяжелые ведра, но ей все же удалось справиться с ним.

Она похлопала его ладонью по голове, после чего почти одновременно столкнула оба ведра с крутого обрыва, и странно обряженная фигура почти безмолвно погрузилась в темную, тягучую темень воды. Последнее, на что обратила внимание мисс Флетчер, был промелькнувший перед глазами шерстяной шлем на голове мальчика. Затем на поверхность вырвались несколько пузырьков воздуха, которые сразу же стало сносить в сторону маслянистое течение. Но вот река снова полностью успокоилась, не тревожимая ни малейшим движением.

— Ну что ж, — проговорила мисс Флетчер, — дело сделано. — И она побрела назад сквозь темную ночь, чавкая башмаками по топкой почве.