Детские игры

— Паршивый выбор, — наконец пробормотал он.

— Мясной пирог сегодня вовсе неплох, — сказал я.

Подошла Молли, и я сделал заказ:

— Пожалуйста, мясо, шведскую отбивную. Зеленый горошек, французское жаркое. О десерте я еще подумаю.

— Кофе?

— Молоко.

Не знаю, что натолкнуло меня на мысль о том, что человек, сидевший напротив, не был карликом. Ни карликом, ни горбуном, а скорее ребенком, который из кожи вон лезет, чтобы казаться взрослым. Опять же говорю, не знаю, какой я уловил намек, — возможно, я просто больше полагаюсь на интуицию, чем многие другие.

Как бы то ни было, но он сразу понял, что я его раскусил.

Меня это почему-то испугало. Ситуация была просто дикой: ребенок, которому еще и десяти не исполнилось, с каким-то умыслом разыгрывает из себя взрослого, хоть и недоростка.

— Итак, — сказал он, положив вилку и переходя с визга почти на шипение, — итак…

Как же мне описать этот пронизывающий голос? Голос ребенка… нет, не ребенка. Мы таких детей не знаем.

Я потянулся за сахарницей, которая стояла, как всегда, на краю стола рядом с солью, перцем и горчицей. Я отмерил ровно чайную ложку, не поднимая на него глаз. Как я уже сказал, что-то меня пугало.

Все так же приглушенно он сказал:

— Наконец-то хоть один человек смог разгадать мой маскарад.

— Человек, — сказал он.

У него был голос ребенка, но злоба, прозвучавшая в его словах, меня поразила.

— Я вижу, вы удивлены, мой любопытный друг. Я вас озадачил, не так ли?

В его голосе появилась дразнящая, презрительная нотка.

Я откашлялся и постарался скрыть свое смущение, отхлебнув молока.

— Я не понимаю, о чем вы говорите… сэр.

Он хмыкнул и передразнил:

— Я не понимаю, о чем вы говорите… сэр.

И снова его голос пронзил меня, хоть и был уже почти шепотом.

— Почему вы не сразу сказали "сэр", а? Почему?

Он не стал дожидаться ответа:

— Я скажу вам, почему. Потому что каким-то образом вы догадались, что я намного младше, чем хотел бы считаться.

Он кипел от ярости и, несмотря на его рост и публичный характер сцены, я его боялся. Почему — я не знал. Я просто почувствовал, что непонятным образом он может уничтожить меня одним усилием воли.

Я неуклюже поставил чашку в блюдце и отвернул лицо в сторону.

— Вы ужаснулись, — снова зашипел он. — Вы узнали своего хозяина, прежде чем поняли, кто он.

— Своего хозяина? — сказал я. — Кто, на его взгляд…

— Своего хозяина, — повторил он. — Хозяина человечества. Новую расу. Сверх-расу, Homo Superior, если хотите. Он здесь, мой догадливый друг. И вам, вам и вашему тупому человечеству со всеми его нациями, расами, классами и религиями против него не устоять.

Слышать это было выше моих сил. Я пришел в свой любимый ресторан пообедать. День начался, как обычно, и я хотел, чтобы так же он и закончился. Но за последние пять минут меня столько раз встряхивали, что я готов был упасть в обморок.

— О, это было заранее предусмотрено, — продолжал он, заметно радуясь возможности потоптаться на моем достоинстве. — Развитие мутантов, превращение их в сверх-расу, сверх-человечество, превосходящее человека настолько же, насколько он превосходит обезьяну.

— Как?… что?…

Он оборвал меня:

— Были ли это атомная бомба, лабораторные эксперименты или постепенный прогресс самой природы — какая разница? Есть факт: мы существуем, нас много, пройдет еще какое-то время, и мы откроемся человеку. Ах, как мы ему откроемся!

Уже давно ледяная рука перехватила мне горло. Теперь она начала сжиматься.

— Зачем, — пробормотал я, — зачем говорить мне это? Вас разоблачат в два счета, если вы не будете хранить тайну.

Он издевательски засмеялся. Сверх-человек или нет, он был еще очень молод.

— Потому что это не имеет никакого значения, — прошептал он. — Абсолютно никакого. Пройдет десять минут, и вы напрочь забудете этот разговор. Гипноз, мой глупый Homo Sapiens, станет развитым искусством после испытаниях на низших особях.

Его голос стал отчетливым и резким:

— Посмотри мне в глаза, — приказал он.

У меня не было сил сопротивляться. Лицо мое медленно поднялось. Я чувствовал, как его глаза впиваются в мои.

— Ты забудешь это, — приказывал он. — Весь этот разговор, все это происшествие, ты забудешь.

Он поднялся, помешкал, собирая вещи, и вышел.

Чуть позже подошла Молли:

— Ух ты, — сказала она, этот карлик, что здесь сидел, здоров чаевые давать.

— Могу себе представить, — ответил я, все еще дрожа. — У него, наверное, солидный источник дохода.

— О! — сказала Молли, принимаясь убирать со стола. — Вы разговаривали с ним?

— Да, — сказал я, — у нас был обстоятельный диалог. И добавил, задумавшись:

— В результате я должен кое-что предпринять.

Я встал, снял шляпу и трость с крючка, на который вешал их обычно.

Я подумал: возможно, у человека больше шансов, чем эти скрытые соперники предполагают. Даже если сила интеллекта у них и больше, чего-то все равно им будет не хватать. Этому, по крайней мере, явно не хватало; гипнотическая сила в нем, может быть, и выше всякого понимания, но это не помешало ему сделать одну глупейшую ошибку. Он не заметил того простого факта, что я — слепой.

Амброз Бирс

Собачий жир

Зовут меня Воффер Бингс. Мои добропорядочные родители всегда вели скромный образ жизни: отец занимался производством собачьего жира, а у матери был небольшой закуток неподалеку от городской церкви, где она помогала женщинам избавляться от досадных результатов неосторожной любви. Задатки делового человека стали прорезаться у меня еще в детстве, и я не только оказывал практическое содействие отцу в поисках сырья для его москательного производства, но и неоднократно помогал матери уничтожать плоды ее нелегкого труда. Увлеченный этим занятием, я нередко был вынужден мобилизовывать весь свой заложенный щедрой природой интеллект, поскольку едва ли не все полицейские в округе довольно косо поглядывали на загадочный промысел моей матери. Отцовское занятие, сопряженное с получением собачьего жира, естественно, не вызывало столь явной негативной реакции со стороны окружающих, хотя владельцы время от времени исчезавших собак также относились к нему с известным подозрением и настороженностью, что подчас неизбежно распространялось и на меня.

Отец поддерживал неофициальные, но довольно тесные деловые связи едва ли не со всеми врачами нашего городка, а потому редко случалось такое, чтобы они, выписывая тому или иному пациенту рецепт, не включали в него специфическое снадобье, именовавшееся коротко и достаточно ясно: "собач. жир". Это и в самом деле был один из наиболее дорогих препаратов, когда-либо используемых в медицинских целях. И все же следовало признать, что люди, как правило, не отличаются повышенной готовностью собственноручно приносить в жертву своих любимцев, а потому большинству самых жирных псов нашего городка редко разрешали затевать со мной какие-либо игры. Данное обстоятельство, конечно же, ранило мою молодую и чувствительную душу, а однажды едва не толкнуло на откровенное правонарушение.

Оглядываясь сейчас на те далекие времена, я не могу избавиться от горького чувства сожаления по поводу того, что, косвенным образом подтолкнув своих любимых родителей к смерти, я стал как бы первым звеном в цепи тех несчастий, которые основательно подорвали также и мое собственное будущее.

Как-то вечером, проходя мимо миниатюрного предприятия отца и сжимая в руках полученный от матери сверток с плодом чьей-то пагубной страсти, я заметил одинокого полицейского, который, как мне показалось, внимательно следил за моим передвижением. Несмотря на свой юный возраст, я уже успел постичь ту нехитрую истину, что действия полицейского, какими бы невинными они на первый взгляд ни казались, обычно имеют под собой самые что ни на есть низменные мотивы, а потому решил не испытывать судьбу и уклониться от встречи с ним, для чего юркнул в боковую дверь отцовского москательного заведения, которая, по счастью, оказалась распахнутой настежь.