Мастер теней

Время шло… и сама Марина Аркадьевна, и ее жизнь очень изменились. Прежняя доброжелательная, безотказная Марина осталась лишь в кафедральных легендах, теперь к ней — без двух минут проректору — обращались только в самом крайнем случае, и, как правило, уходили ни с чем. Она постоянно ставила людям в вину светлые стороны их жизни («не погрязайте в кухонном быту, моя милая…», «поменьше увлекайтесь рисованием пейзажиков, уважаемый…», «творческий альманах студентов — это прекрасно, дорогие мои, но как быть с вашими основными обязанностями?»), чужой же успех приводил ее в бешенство. Забеспокоившаяся подруга попыталась разговорить Марину, но в итоге нарвалась на ссору и была осыпана градом упреков, главным образом, за свое удачное замужество… Со временем от марининого характера стала страдать ее дочь; казалось, что мать не в силах простить ей ее молодость и поэтому достает ее вечными придирками, нотациями и унизительными допросами…

… Мама, я уже взрослая… Не смей постоянно подчеркивать мой возраст!… Мама, я даже и не думала… Вот именно! Ты никогда и ни о чем не думаешь, а пора бы; или ты всю жизнь за моей спиною сидеть собираешься?!.. Мама, но ведь ты никогда… всегда… не позволяла… отказывала… мама, ты ведь не слышишь меня… Я не настолько стара, чтобы страдать глухотой, ты… ты всегда ищешь случая напомнить мне о моем возрасте!…

….От этого последнего взвизга Марина и проснулась. Она по-прежнему сидела в кабинете Мастера Теней, дождь уже закончился… судя по часам, она продремала не больше десяти минут. Прошелестели по ковру мягкие шаги и хозяин дома снова уселся в кресло напротив.

— Я был бы рад послужить вам, Марина, но боюсь, что вы решили отказаться от моей помощи…

— Скажите, это всегда заканчивается… вот так?

— Всегда.

— Но неужели никто не пытается исправить сделанное? Или вы отказываете им в этом?

— Дело не в том, отказываю я, или нет; я в силах лишь снять Печать… остальное не в моей компетенции. Что же касается раскаянья… Видите ли, определенные Грехи у большинства людей попросту отнимают разум; например, Чревоугодие, Гнев и Сладострастие не услышат доводов рассудка, даже если они будут трубить, аки трубы иерихонские. Случается и так, что человек практически ничего не замечает, поскольку не склонен к самоанализу, и воспринимает происходящее с ним, как нечто совершенно правильное и нормальное. А бывает — это в самых тяжелых случаях — что человек осознает весь ужас происходящих с ним перемен, но ничего не может сделать, ибо не в силах обычного смертного совладать с силой Первородного Греха.

— Простите, но зачем вы это делаете? Ведь до добра ваша помощь не доводит… да и может ли зло довести до добра?

Мастер Теней ничего не сказал, только усмехнулся, и Марина поняла, что на этот вопрос здесь она ответа не получит. Тогда она встала, расправила плечи и уже у дверей снова спросила:

— А меня вы что — пожалели?

Мастер Теней, вставший, чтобы проводить ее, покачал головой.

— Нет… видимо, я дал вам слишком много времени на раздумья. Но вы все-таки попробуйте поставить на место ту даму в розовом.

— Я попробую, — и Марина улыбнулась.

… Домой она шла в совершенно непонятном настроении. Богатей-кудесник, которому она, при всем своем скептицизме, почти поверила; прожитая во сне жизнь завистливой, ядовитой стервы; какие-то невероятные откровения; и этот гобелен… да в чем дело, почему к ней так привязалась эта вышитая тряпка?!

Уже поздно вечером, уложив Верушку спать, Марина достала из книжного шкафа «Иллюстрированную историю искусств», вооружилась лупой и принялась листать страницы. Вот оно, «Северное Возрождение», так-так… а вот и несколько миниатюр из «Роскошного Часослова», и среди них — хвала небесам! — «Обручение». Марина рассматривала иллюстрацию через лупу и медленно оседала в кресло. Тот самый придворный слева от жениха… вот только снять забавную старинную шляпу, похожую на смятую трубу, немного состарить… Потрясенная, Марина смотрела на лицо Мастера Теней…

… а он смотрел на невесту… огромные темные глаза были прикованы к ее кроткому, бледно-миловидному личику. Лицо придворного было вполне дружелюбно, но глаза выдавали его: он гневался, ибо был отвергнут; завидовал счастливому сопернику, поскольку не считал его достойнее себя; он страстно желал эту женщину, тысячи греховных помыслов томили его; и в алчности своей он предпочел бы видеть ее мертвой, нежели доставшейся другому; его раненое самолюбие баюкала непомерная гордыня; и уныние уже приложило свою ледяную ладонь к его надменному лбу… Он смотрел на нее так, словно заключенная в нем темная страсть пожирала ее нежный облик, как разбушевавшийся огонь — легкий хворост; и за тысячу лет он не насытился бы…

Марина медленно закрыла книгу, отложила ее. Сколько вопросов, и каких… и если не можешь на них ответить (куда тебе!), так уж лучше не задавать их вовсе. Она еще немного посидела, подумала; а потом встала, взяла принесенную домой чужую — недоделанную, бестолковую, неграмотную — работу и решительно запихала ее обратно в сумку, не исправив ни единого слова. Будь что будет, но пренебрегать советами — да еще и бесплатными! — такого… человека?… наверное, все же не стоит. А вы как думаете, а?

Часть вторая. Древо

1.

— нежный, чуть жалобный голосок Филиппы Д Юссель звучал особенно трогательно в пышном, но довольно холодном зале отеля герцога Беррийского, который избрал своей резиденцией на время пребывания в славном городе Безье король Франции Карл VI. Декабрь в уходящем 1389 году от рождества Христова сильно отличался от обычно мягких лангедокских зим — ветреный, морозный, снежный, он словно перекочевал откуда-нибудь из Московии на благословенные южные земли. Состоятельные горожанки наперебой раскупали так вовремя вошедшие в моду меха (ими подбивали длинные плащи фасона «колокол» и обшивали полы теплых суконных сюрко), купцы уже заранее подсчитывали убытки от померзшего урожая, в городе резко взлетели цены на дрова и заметно поубавилось нищих — то ли они пережидали холода в своих тайных убежищах, то ли замерзали десятками насмерть. Словом, погода королевскому визиту не благоволила. Поэтому Карл VI, и без того невеликий любитель развлечений на свежем воздухе, предпочитал проводить время возле пылающего камина, в обществе благородных дам и девиц славного Безье. Венценосного гостя развлекали чувствительными песнями трубадуров, изящными танцами под негромкий аккомпанемент лютни, чтением лэ о Тристане и Изольде, Гюоне Бордоском или таинственном Зеленом Рыцаре… Мелодичные, нежные женские голоса, уют и непринужденность обстановки — все это как нельзя лучше подходило состоянию короля, который не так давно перенес очередной приступ безумия и, по правде сказать, еще не совсем от него оправился.

Юная Филиппа Д Юссель закончила петь и, повинуясь мановению монаршей руки, присела на низкую скамеечку рядом с Карлом VI. Она заметно робела; король внушал ей — помимо обычного трепета перед могуществом — еще и какое-то неприятное чувство, как будто он мог заразить ее или непоправимо испачкать, и она, обычно такая веселая и говорливая, молчала, словно проглотившая от страха язык деревенская дворяночка. Карл, прихлебывая из кубка красное вино, искусно сваренное с пряностями и сахаром, довольно долго молчал; Филиппа глядела на пляшущее в камине рыжее пламя и перебирала край расшитой золотом вуали, свисавшей с ее высокого эннена почти до полу… она настолько отвлеклась, что чуть не прослушала вопрос короля.