Обряд

Была и третья группа, отозвавшаяся на его откровение безразличным: «Не верю». И хотя многим странно, что католические священники не верили в дьявола и экзорцизм, их реакция нисколько не удивила отца Гэри, посвященного в сан уже после II Ватиканского собора.

До 1960 года в католической церкви существовало относительное единое представление о дьяволе как падшем ангеле, созданном Господом и наделенном определенной властью и свободой действия.

На ранних этапах развития церкви в дьяволе видели предводителя огромной армии демонов, ополчившихся против «всякого, верующего в Него» — как это представляли апостолы и другие последователи Христа. Позже святой Августин скажет об этом, как о битве между «градом Божием» и «градом земным», созданном Господом, чтобы испытать ангелов. В результате христианам следовало всегда остерегаться дьявола — как врага, стремящегося к уничтожению человечества только ради того, чтобы самому стать равным Господу. В этой войне главным оружием дьявола было искушение. Однако, как свидетельствует Новый Завет, в определенных обстоятельствах дьявол способен прямо нападать на человека и овладевать его телом. В таких случаях единственным средством борьбы с дьяволом оказывается экзорцизм.

Так как Сатана представляет собой творение Господа — а следовательно, подчиняется Божьей воле, — то ритуал экзорцизма проводится от имени Господа представителем Церкви, власть которой происходит от самого Христа. «И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь». (От Матфея, 10:1.)

Новый Завет полон историй о том, как Иисус изгонял демонов, что не только доказывает божественную сущность Христа, но также ясно свидетельствует, что его приход имел целью разрушить царство Сатаны и возвестить царство новое. «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие». (От Матфея, 12:28.)

Вероятно, самый драматический случай экзорцизма из описанных в Евангелии — это притча о Гадаринском бесноватом (Марк 5:1—20). Когда ступил Иисус из лодки около города под названием Гадара, «тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом». За буйство свое был он «скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его». Человек этот «ночью и днем, в горах и гробах, кричал… и бился о камни». Издалека увидев Иисуса, он «…прибежал и поклонился Ему и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!» Так сказал он потому, что Иисус приказал злому духу: «Выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя?» В ответ прозвучало: «Легион имя мне, потому что нас много». Затем «…просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней». (Там же паслось большое стадо свиней.) Иисус позволил, и «…нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море».

Хотя в те времена Иисус не был единственным экзорцистом, он применял свой особый метод. Он не использовал ни сложных ритуалов, ни какого-либо «реквизита», а лишь приказывал демону уйти, иногда даже от первого лица. На самом деле экзорцизм Иисуса считался настолько радикальным, что враги обвиняли его в использовании демонических сил (Марк 3:20–30), на что Иисус отвечал весьма просто — говоря, что демон никогда не станет изгонять демона.

Обряды экзорцизма воздействовали на последователей Иисуса с огромной силой. Евангелист полагал такие обряды оставляющими столь глубокое впечатление, что ритуал экзорцизма стал первым из описанных Марком чудес Иисуса (Марк 1:23–27).

В годы, последовавшие за смертью Иисуса, экзорцизм служил верующим хорошим средством для привлечения новообращенных и распространения христианства. Об этом упоминали почти все отцы-апостолы (а слова апостолов донесли до нас писатели, жившие после них). В 150 г. н. э. в «Диалоге с Трифоном» (с иудеем) один из ранних христианских теологов, Иустин Мученик, утверждал: «Любой демон, которому прикажут от имени Сына Божия… будет сломлен и повержен».

Значение экзорцизма яснее всего проявилось в ранних церемониях крещения, во время которых кандидатов несколько дней подвергали формальным процедурам изгнания дьявола. При этом кандидат во всеуслышание отказывался подчиняться Сатане (что по сей день находит применение в обряде крещения).

Несмотря на важность этих фактов для ранних христиан, в 1960-х годах шла жесткая дискуссия между теологами либерального и консервативного толка, решавшими, стоит ли рассматривать дьявола как фигуру буквальную. Так как церковь приходит к истине через два основных элемента, аутентично интерпретируемые Магистериумом католической церкви — божественное откровение (священное писание) и традицию, то обе стороны использовали в качестве доказательства сочетание исторических и библейских свидетельств.

Либералы считали необъяснимым, что церковь продолжает верить в существование «незримых духов» или «персонифицированного» образа дьявола во времена, когда научный прогресс и разум человека со всей очевидностью указывают, что основания для такой веры в большинстве своем сильно устарели. В 1969 году Рудольф Бультман написал: «Нельзя пользоваться электрическим освещением и радио или, заболев, прибегать к услугам современной медицины — и при этом верить в существование мира духов или чудеса, преподносимые Новым Заветом». Взяв на прицел Библию, они проанализировали те отрывки, где шла речь о дьяволе, и сделали вывод, что текст строится на аллегории — на литературном приеме, который писатели-евангелисты использовали лишь для того, чтобы подчеркнуть особую власть дьявола в этом мире. Наконец, хотя поступки Иисуса ясно указывают, что Иисус как минимум верил в существование дьявола, эти представления были развенчаны критикой теологов вроде Герберта Хаага, Баса ван Ирсела и Генри Энсгэра Келли, утверждавших, что в стремлении донести смысл послания до малообразованного общества, Иисус элементарно пользовался тем, что современные пиарщики называют «искусственным упрощением».

На взгляд консерваторов, подобные интерпретации не только искажают Священное Писание, но и полностью отрицают давно устоявшиеся традиции, заложенные еще апостолами и Отцами Церкви. Если в прошлом католическая церковь не выступала с заявлениями по поводу существования дьявола, то лишь потому, что церковь никогда этого не сделает: реальность дьявола никогда не ставилась под сомнение. Есть даже мнение, что дискуссия по поводу основ учения о дьяволе поставит под вопрос само доверие к католической церкви. Словно желая это подчеркнуть Папа Римский Павел VI сказал в обращении к широким слоям верующих от 15 ноября 1972 года: «Зло не есть простое отсутствие чего-либо, зло — это действующий агент, живой дух, и отказываться от существования такой реальности противоречит тому, чему учит Библия и церковь».

Представляется, что обе позиции имеют свои ограничения. Хотя либеральный взгляд был во многих отношениях продолжением идей Просвещения XVIII века, определение экзорцизма Иисуса как аллегории представляло собой упрощение, возмутительное с точки зрения всякого, называющего себя христианином. Если Иисус в действительности являлся Сыном Божиим, во что каждый христианин искренне верит — тогда зачем было вводить в заблуждение своих последователей, приказывая изгонять злых духов там, где их нет?

В тоже время многим рядовым священнослужителям казалось, что взгляды консерваторов, защищавших веру согласно традиционным позициям Отцов Церкви, были заведомо средневековыми и оторванными от запросов общества.

В итоге возобладал последний взгляд, как более современный — что отчасти стало результатом подъема своего рода «экзистенциального релятивизма» среди священников после II Ватиканского собора. Не отвергая окончательно официального учения о дьяволе, большинство деятелей католической церкви сочло концепцию Сатаны чем-то вроде «живых картинок», которыми не станет заниматься ни один трезвомыслящий священник. Лучше всего ситуацию выражает всем известное изречение Шарля Бодлера: «…величайшая уловка дьявола состоит в том. чтобы убедить вас, что он не существует».