Зомби

Фостер кивнул. Сказал, глядя на меня:

— Не думаю, что вам доводилось слышать местную легенду о призраке, который бродит около Дома Вязов. Быть может, мельком видели вы как раз его. Считается, что он худой и бледный — опустошенное существо, крадущееся между деревьев. Мне кажется, что Эллиотт О'Доннелл в одной из книг писал как раз про этого призрака, но точно не припомню в какой.

— Известно ли, почему он там бродит? — спросил я.

— Мне думается, что он имеет отношение к аббатству и самому аббату, останки которого столь таинственно исчезли целую вечность тому назад. "Exurgent mortui et ad me veniunt!" — "Восстаньте, мертвые, и придите ко мне!" — сказал он. Возможно, он знал, что вернется. Пожалуй что так. Каким-то образом с помощью дьявольской магии богохульных и порочных практик самому аббату или же его приспешникам удалось вдохнуть подобие жизни в его труп. Знаю, звучит это неправдоподобно, но поговаривают о швах на теле этого призрака.

Чувствуя, что мы зря тратим время на обсуждение вопроса, вряд ли имеющего отношение к трудностям, с которыми нам предстоит столкнуться, я взглянул в окно на темнеющие небеса.

— Что бы ни лежало в корне проблемы, — прервал я Фостера, — что может быть хуже выдвинутых вами предположений? Эта информация поможет нам подготовиться к тому, что нам предстоит выяснить. Но сейчас, я думаю, было бы лучше поехать в дом к Пулу. Не хочется оставлять его там одного, тем более с наступлением темноты. Сложно сказать, что он предпримет, если в одиночестве очнется в таком состоянии.

Фостер согласился. Надевая в прихожей шляпу, он признался:

— Я, так сказать, в предвкушении охоты совсем забыл о вашем друге.

Когда мы отъезжали от коттеджа Фостера, последние яркие лучи заходящего солнца золотили верхушки деревьев. Когда мы подъезжали к дому Пула, солнце уже село и унылые окрестности тонули в тускло-сером сумраке. На фоне окрашенного багрянцем неба возвышался темный и безжизненный дом.

— Едва ли мне доводилось видеть место более зловещее, — только и сказал Фостер, когда мы, подрагивая от холода, вышли из машины и направились к дому.

С наступлением сумерек поднялся ветер, раскачивающий окружавшие дом деревья.

Хотя компания Фостера несколько смягчила тревогу, навалившуюся на меня, как только я открыл входную дверь и ступил в безмолвный полумрак, царивший внутри дома, беспокойство не исчезло. Словно пытаясь скрыть страх от себя самого, я окликнул Пула, хотя почему-то знал наверняка, что он еще не очнулся. Я почувствовал пожатие руки Фостера. Возможно, он ощущал атмосферу дома столь же болезненно, как я, и понимал переполнявший меня страх. Подавленным голосом он сказал:

— В аббатстве, стоявшем здесь несколько веков назад, практиковались страшные обряды. Память о кровопролитиях не умерла вместе с истерзанными на этом самом месте телами. Она даже сейчас эхом висит в воздухе, нарушая покой, который должен был бы наполнять это место.

Включив свет, я вошел в кабинет. Пул все еще спал.

— Думаю, не стоит пока его беспокоить, — сказал я. — Если в следующие часы что-нибудь произойдет, лучше ему этого не знать.

Фостер не возражал.

— Он уже заглянул в преисподнюю. Теперь наша очередь. И надеюсь, — добавил он с мрачной усмешкой, выдававшей сильное беспокойство, — что мы справимся лучше.

— Внутри дома нам ничего не грозит, — сказал я. — Об этом позаботятся двери и оконные рамы.

— Надеюсь. — Фостер пожал плечами и сел в одно из кресел возле камина.

Последние тлеющие угольки потемнели и подернулись пеплом. Повинуясь внезапному порыву, я подошел к камину и добавил в него угля.

— Сегодня ночью мы спать не собираемся, и нам будет уютнее полуночничать в компании весело гудящего камина, — объяснил я. — Я так понимаю, что вам интересно взглянуть на то, что рыскает в окрестностях.

— Вы имеете в виду браконьера? Да. Хотя я чувствую, что первопричина всего кроется в подвале. Но не думаю, что кому-нибудь из нас улыбается перспектива посетить это место сегодня ночью. Может, хотя бы браконьер прольет немного света на тайну.

Разговор увял. Фостер спокойно читал книгу, которую принес с собой в кармане, а я попеременно смотрел то на Пула, то на парк за окном. Наступала ночь. Слышалось лишь тиканье часов на каминной полке, тихое завывание метра и шелест бумаги, когда Фостер переворачивал страницы. На небе, посеребрив листья вязов, взошла луна. Шли часы, ничего не происходило. Я зевнул и начал дремать: от скуки я утомился даже больше, чем от событий дня.

Я находился на грани между дремой и бодрствованием и желал лишь одного: предаться сну в комфортной постели, когда Фостер вдруг заговорил. Не улавливая смысла слов, я отвернулся от окна и посмотрел на него. Он замер, глядя на Пула и подняв руку в знак молчания.

Я услышал чье-то бормотание. Я был озадачен и не сразу понял, что это бормочет Пул. Голова его покачивалась из стороны в сторону, губы шевелились едва уловимо. Вдруг он вскрикнул. Воздух прорезал высокий пронзительный вопль, и Пул, содрогаясь, вскочил на ноги. Тут же возле него оказался Фостер. Раз и другой он сильно хлестнул Пула по лицу, потом схватил и усадил обратно на диван.

— Что это было? — озадаченно спросил я.

Фостер криво усмехнулся. Его била дрожь, свидетельствовавшая о внутреннем напряжении.

— Хотел бы я это знать, — нервно отвечал он. — Сначала я услышал слова, срывавшиеся с его губ.

— Что это были за слова?

— Слова старинные — мало кто знает их в наши дни. — Тело его содрогнулось сильнее прежнего. — Должно быть, кто-то прошелся по моей могиле, — попытался кисло шутить Фостер.

От сильного порыва ветра камин задымил. Угольки почти потухли. Пытаясь преодолеть сковавшее меня беспокойство, я попробовал раздуть в камине пламя. Холод, отступивший было от жара неохотно разгоравшегося огня, заполонил кабинет. Больше я не спрашивал у Фостера, что сказал Пул. Просто не желал этого знать.

От очередного шквалистого порыва ветра задребезжали оконные стекла. Я не сразу понял причину вибрации стекол и в тревоге вскочил на ноги, а потом, раздосадованный собственной нервозностью, снова занялся камином. Раздувая угли, я услышал голос Пула: низкий, необычно свистящий. Я взглянул на Фостера и поразился застывшему на его лице выражению ужаса. Не успел я даже шевельнуться, как Фостер схватил с комода статуэтку и треснул ею Пула по голове.

— Какого дьявола!.. — закричал я, подхватывая падающего на пол Пула. Из раны на лбу струилась кровь. — Вы с ума сошли? Сегодня он уже ушибся один раз, а теперь, без всякой на то причины, вы…

Тут мне стало очевидно, что Фостер не обращает на мои слова ни малейшего внимания. Безмолвно подойдя к окну, он всматривался в заросли.

— Выключите свет! — мгновением позже шепнул он.

Приказ прозвучал столь настойчиво, что мне, несмотря на гнев за скверное обращение с Пулом, ничего не оставалось делать, как снова опустить друга на диван и поторопиться с выполнением. Свет потух, и комната, освещенная лишь серебристым светом луны, погрузилась в тусклый полумрак. Возле окна скрючился, словно прячась от кого-то, Фостер. Я прокрался к нему.

— Что вы там увидели? — спросил я, но он шикнул на меня, призывая к молчанию.

Я проследил за его взглядом. Какое-то время, пока глаза привыкали к темноте, мне казалось, что ничто в парке не изменилось. Предвещая бурю, на ветру раскачивались деревья, ближе к земле их движениям вторили кусты и неряшливые клочья травы. Темный лес вокруг дома казался почти черным и практически непроницаемым во мраке ночи. Когда я смог различать объекты менее приметные, то увидел, что в траве кто-то ползет.

— Браконьер? — шепотом выдвинул я первое, что пришло в голову.

— Браконьер?! — Фостер тихонько рассмеялся. — А зачем браконьеру ползти на брюхе через парк? Какую дичь здесь ему высматривать? — Вытерев запотевшее от дыхания стекло, он показал влево и добавил: — Кроме того…

Я посмотрел левее и заметил в траве бледное пятно. Может быть, чье-то обращенное к нам лицо? Избегая объяснений аномальной бледности, я высмотрел еще одно пятно, на сей раз частично скрытое кустами. Ошибался ли я? Может, обман зрения?