Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

Однажды я увидел, как он наткнулся в лесу на след от костра и разбросанные вокруг пивные банки, оставленные компанией Ленона. Он поднял полураздавленную банку с остатками пива на дне и допил до конца. Обычно еле различимая дыра рта внезапно растянулась в широкой улыбке. Когда в руках у него появилась мятая пачка «Кэмела» и коробок спичек, я понял, что он следит за кутежами Ленона, Чо-чо, Майка Стоуна и Джека Харвуда, прячась в окутанных тьмой кронах деревьев. Он прикурил, и из затылка у него выползла тонкая струйка дыма. Голосом, похожим на треск сухой ветки, он проговорил: «Мать твою».

Больше всего я удивился, когда однажды он вышел на опушку леса и приблизился вплотную к дыре в сетчатой металлической ограде. На игровой площадке за полем он увидел Эми Лэш: она раскачивалась на качелях, юбка красного ситцевого платья раздувалась колоколом, и блестящие светлые волосы буйно развевались. Он задрожал, словно земля у него под ногами содрогнулась от подземного толчка, и издал тонкий писк наподобие воробьиного. Довольно долго он сидел на корточках возле этой двери в широкий незнакомый мир, а потом, собравшись с духом, вышел на поле. Похоже, Эми сразу его почуяла: она повернула голову и увидела идущего к ней Кавано. С пронзительным визгом она спрыгнула с качелей и пустилась наутек. Кавано, испуганный визгом, бросился обратно в лес и не останавливался, покуда не добежал до обугленного молнией дерева.

Наконец мне прислали откуда-то свыше катехизис, лето кончилось, и начались школьные занятия, но я все равно каждый день ходил в свое убежище в углу сада и наблюдал за деревянным человеком, который вытаскивал золотые монеты из лесного ручья или следил, задрав голову, за белкой или птичкой, перепрыгивающей с ветки на ветку. Близился Хэллоуин, и я сидел в своей беседке, вгрызаясь в один из яблочных пирогов миссис Гримм, когда вдруг осознал, что мое тайное убежище перестало быть тайным. Цветы и листья форзиции давно облетели. «Скоро зима», — сказал я, выпустив изо рта облачко пара, и перед моими глазами мелькнуло видение Кавано: покрывавшие тело листья покраснели, папоротниковые волосы побурели и безжизненно обвисли. Я увидел, как он стоит в храме мертвых белок и осторожно дотрагивается до распятой на стене шкурки. Березовые ноги чуть не переломились, когда он рухнул на колени и испустил горестный стон, пронзивший мне душу и оставшийся в памяти.

Поздним вечером несколько недель спустя эхо ужасного стона по-прежнему звучало в моем уме, и я никак не мог заснуть. В тишине спящего дома я услышал шаги отца, вернувшегося со второй работы. Не знаю, почему вдруг я решил открыться отцу, но мне нужно было выговориться. Если бы я продолжал держать все в себе, мне пришлось бы просто убежать из дома. Встав с постели, я на цыпочках прошел по темному коридору мимо спальни сестренки и услышал ее тихое посапывание. Отец сидел в столовой комнате, поглощая холодный ужин и читая газету при тусклом свете, проникавшем с кухни. Едва лишь он взглянул на меня, я расплакался. Следующее, что я помню, это сильную руку, обнявшую меня за плечи и знакомый запах машинного масла. Я думал, он пренебрежительно рассмеется или сердито разорется, но выложил все единым духом. Однако он придвинул стул, и я сел, вытирая мокрые глаза.

— Что мы можем сделать? — спросил отец.

— Мне только нужно сказать ему одну вещь, — сказал я.

— Хорошо, — сказал отец. — В субботу мы с тобой пойдем в лес и попробуем найти его. — Потом он велел мне описать Кавано и, внимательно выслушав меня, заметил: — Похоже, он крепкий малый.

Мы перешли в гостиную и, не зажигая свет, сели на диван. Отец зажег сигарету и рассказал мне о лесе своего детства, об огромном густом лесе, где он ставил силки на норок и видел орлов, где они с братом целую неделю жили одни, самостоятельно добывая себе пропитание. В конце концов я заснул и лишь на миг пробудился, когда он нес меня в постель.

Прошла неделя, и в пятницу я лег спать с надеждой, что отец не забудет о своем обещании и не отправится на ипподром. Однако рано утром он разбудил меня, прервав сон, в котором Эми Лэш хлопала меня по плечу и говорила: «Шевели своей свинцовой задницей». Он состряпал яичницу с беконом — единственное блюдо, которое умел готовить, — и налил мне кофе. Потом мы надели куртки и вышли из дома. Дело шло к середине ноября, и день был холодный и пасмурный. «Свежо, однако», — сказал отец, когда мы завернули за угол, направляясь к школе, и больше не произнес ни слова, покуда мы не углубились в лес.

Я вел отца по лесу, словно экскурсовод: показал ручей, полянку, где я создал своего человека, храм мертвых белок. «Очень интересно», — говорил он всякий раз и время от времени между прочим сообщал мне названия разных кустов и деревьев. Холодный ветер гонял сухие листья между темными стволами, и при сильных порывах' они налетали на нас шуршащими волнами. Ходоком отец был отменным, и к полудню мы покрыли миль десять, оставив позади все места, до которых я мечтал когда-нибудь добраться. Мы обнаружили огромное поваленное дерево с вывернутыми из земли узловатыми перепутанными корнями и пересекли две голые холмистые равнины. В надежде услышать знакомый шепот я постоянно напрягал слух, улавливая даже самые тихие звуки — слабый треск ветки, отдаленное карканье вороны.

Ближе к вечеру небо потемнело и заметно похолодало.

— Послушай, — сказал отец. — У меня сейчас точно такое чувство, какое я испытывал, когда охотился на оленя. Он где-то рядом. Нам нужно просто перехитрить его.

Я кивнул.

— Я останусь здесь и буду ждать, — сказал он. — А ты пойдешь вперед по тропе — только, бога ради, очень тихо. Возможно, увидев тебя, он бросится назад — тут-то я его и поймаю.

Я сомневался в разумности предложенного плана, но понимал, что так или иначе, а действовать надо.

— Будь начеку, — предупредил я. — Он большой и вооружен палкой.

Отец улыбнулся.

— Не беспокойся за меня, — сказал он и поднял ногу, демонстрируя свой «десятый размер».

Я невольно рассмеялся, а потом повернулся и двинулся вперед осторожным шагом.

— Иди минут десять и внимательно смотри по сторонам, — крикнул отец, когда я подошел к повороту тропы.

Оказавшись в одиночестве, я засомневался, что мне очень уж хочется найти своего человека. Затянутое облаками небо над лесом, темное и пустынное, нагоняло страх. Я рисовал в своем воображении схватку отца с Кавано и задавался вопросом, кто же из них победит. Когда я отошел на достаточно большое расстояние, чтобы почувствовать острое желание развернуться и бегом броситься назад, я все же усилием воли заставил себя дойти до следующего поворота тропы. Еще немного, говорил я себе. В любом случае он наверняка уже распался на части, убитый холодным дыханием зимы. Но потом я поднял взгляд и впереди, за низко свисающими ветвями, увидел долину, куда уходили умирать олени.

Я осторожно подобрался к краю обрыва и скользнул взглядом по крутому откосу, сплошь покрытому терновником и сорной травой, в самом низу которого росли деревья с густым темным подлеском. Долина представляла собой огромную круглую впадину, похожую на след метеорита, упавшего на землю в глубокой древности. Я подумал о драгоценном кладе оленьих рогов и костей, погребенных под слоем мертвых листьев внизу. Стоя там, на краю обрыва, я почувствовал, что почти постиг тайну жизни древнего леса. Я понял, что должен показать долину отцу, но еще не успел сдвинуться с места, как увидел, услышал какое-то движение ниже по склону. Прищурившись, я различил в темноте неясную, расплывчатую фигуру, наполовину скрытую за стволом высокой сосны.

— Кавано! — крикнул я. — Это ты?

В наступившей тишине я услышал глухой стук падающих на землю желудей.

— Ты здесь? — спросил я.

Раздался ответ: ужасающий звук, нечто среднее между человеческим голосом и протяжным стоном ветра:

— Зачем?..

— Ты в порядке? — спросил я.

— Зачем?.. — прозвучал тот же вопрос.

Я не знал зачем и пожалел, что вместо вопросов не нашептал своему человеку ответы из катехизиса в день, когда вдохнул в него жизнь. Я долго стоял неподвижно и смотрел вниз; с неба начали падать легкие снежинки.