Дорога

— О, ради бога! — Если бы только она перестала говорить. Чтобы она заткнулась, Эмброуз взвалил её на спину (она была невысокого роста и хрупкого телосложения, поэтому оказалась не очень тяжёлой). Сделав это, он увидел, что Верли пошевелилась. Хорошо. Значит, там нет никаких проблем.

Он поспешил за Джоном, который уже успел перегнать его. Густые и непроходимые кусты по обеим сторонам дороги были чуть выше их роста. Ни одна птица не щебетала в их колючих ветках. Нещадно палило солнце, жужжали мухи, из-под запачканных грязью ботинок Эмброуза в стороны разлетались камни. Он продолжал наступать на куски красноватой грязи, которые падали с Джона Карра. За этим парнем оставался след из грязи. Продвигаясь вперёд, Эмброуз начал считать их: один, два, семь, восемь… тринадцать, четырнадцать. Одна нога Джорджи ритмично стучала по его бедру, отмечая количество шагов. Он потерял свои солнечные очки — наверное, где-то в болоте. Совершенно новая пара солнечных очков исчезла в бездонной трясине. И он не мог посмотреть на часы, потому что руками он поддерживал колени Джорджи.

А ещё он не мог отогнать мух от своих губ. Поэтому он только сдувал их и тряс головой.

Они шли и шли вперёд, и постепенно крики Росса стихли позади них. По его груди стекали ручейки пота. Между зарослями кустарников воздух был совершенно неподвижен, не было даже слабого ветерка, и Эмброуз начал чувствовать жаркие лучи солнца; у него горели кончики ушей (и почему он не взял с собой шляпу?). У него болела голова. Пересохло во рту. Несмотря на вялое течение мыслей — возможно, из-за пережитого шока, — ему пришло в голову, что он может запросто умереть здесь от жажды. Все они могут умереть. Взяла ли Верли с собой воду, когда выходила из машины? Он не мог вспомнить. Было так много шума и движения…

Дорога постоянно петляла и Джон часто пропадал из виду. Расстояние между ними увеличивалось; Эмброуз заметил это. Этому ублюдку повезло, Джон не тащил на себе сопливую подружку весом в пятьдесят с лишним килограммов. Он мог без труда прибавить ходу. Сколько времени уже прошло с тех пор, как они покинули ручей? Пять минут? Шесть? Семь? Скорее всего, десять (они показались ему столетием). И с ними пока не произошло ничего сверхъестественного, хотя ему показалось, что дорога сделалась у же. Или это был всего лишь плод его воображения?

— Что это было? — всхлипывала Джорджи. Он чувствовал, что от её слёз и слюны у него промок воротник рубашки.

— Я не знаю, — выдохнул он.

— Что мы сделали? Почему мы не можем выбраться отсюда?

Тяжело дыша, Эмброуз не ответил. Что здесь можно было сказать? Теперь он начинал чувствовать её вес; у него не было сил разговаривать. Подошвы его ботинок шаркали по сухой земле, он со свистом втягивал носом горячий воздух, мухи кружились у него над головой. Что он здесь делает? Здесь, посреди пустыни, с этой социопаткой? Он не мог поверить, что это происходит с ним. Он не мог поверить, что когда-то находил Джорджи даже отдалённо привлекательной. Он чувствовал себя так, словно пробудился от сна и оказался в кошмаре. Боже, если бы не она, он даже не поехалбы в Брокен-Хилл.

Но он с трудом шёл вперёд, будто в тумане, потому что не знал, что ещё ему делать. Казалось, что заросли соляных кустов и акаций наступали на него. Он различил красные капли, свисавшие с ближайших веток, и у него перехватило дыхание. Но потом он понял, что эти маленькие зловещие шарики были на самом деле ягодами. Красными ягодами.

— Что, если мы вернёмся, а их там уже не будет? — вдруг плаксиво спросила Джорджи. — У нас нет никаких запасов.

— Заткнись.

— Что, если мы никогдане сможем выбраться отсюда? Что мы тогда будем делать? Жить, как аборигены?

—  Заткнись, ладно?

— Что, если весь остальной мир исчез, — взвыла Джорджи, — и на Земле остались только мы?

Эмброуз резко отпустил её, и она упала на землю. Он развернулся и закричал:

— Заткнись или пойдешь пешком!

Её лицо было грязным от глины и растёкшейся туши. Она взглянула на него глазами, в которых стояли слёзы.

— Что с тобой случилось? — с рыданиями спросила она. — Почему ты себя так со мной ведёшь?

— Я брошу тебя прямо здесь! — угрожал он.

— Почему? Потому что ты боишься правды?

— Заткнись!

— Разве ты не видишь, что мы попали в фильм ужасов? Мы в проклятом фильме ужасов, Эмброуз, и мы все умрём! — Она снова разрыдалась, полностью отдаваясь своему отчаянию. Эмброуз посмотрел на неё. Он чувствовал, что и сам готов заплакать. Он подумал что я делаю? Что я теперь буду делать?

— Я даже не знаю, что это! — стонала она — Что это, проклятье? Чудовище?

— Тише.

— Какая-то легенда аборигенов? Как колдун Кадайтджа или что-нибудь ещё?

— Ради бога, Джорджи! — У Эмброуза сорвался голос — Откудамне знать?

— Тебе не кажется, что мы похожи на тех людей? На тех, кто исчезает и больше никогда не появляется? На пропавших без вести? — Её голос звучал всё пронзительнее, в вопросах слышалась паника — Как в Бермудском треугольнике? Как в «Пикнике у Висящей скалы»? Как те скелеты, которые находят через много-много лет, и никто не знает, что с ними случилось, и все думают, что кто-то убил их? — Она начала ломать руки, её взгляд потерял осмысленность. — С нами происходит то же самое, я это знаю! О боже! О боже! — Её лицо исказилось от ужаса и сделалось некрасивым, как у обезьяны. — Что мы теперь будем делать?

— То, что нужно.

Это сказал не Эмброуз. Он чуть не умер от страха, прежде чем повернулся и увидел Джона, стоявшего за его спиной. Прямо за его спиной. Сколько времени он простоял там, прислушиваясь к их разговору?

Эмброуз не заметил его. Он был слишком занят Джорджи.

— Нам не следовало оставлять тех двоих, — продолжил Джон. По его лицу нельзя было ничего прочитать, настолько оно было испачкано высохшей грязью. Он сощурился от солнца. — Та бедная пожилая женщина — она выглядела так, словно её хватил удар.

Эмброуз уставился на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Я иду назад, — сказал Джон. — Вы двое ждите меня здесь.

— Но…

— Нам нельзя разделяться, если это возможно. Вы должны подождать, пока я не приведу остальных, и мы все вместе пойдём дальше.

Эмброуз был в растерянности. С одной стороны, он с ужасом думал о возвращении к болоту. С другой стороны, его начала мучить совесть. Страх загнал её в самые отдалённые уголки его сознания, но теперь он чувствовал её уколы.

— Я… я не могу пойти с тобой, — запинаясь, пробормотал он. — Я не могу бросить здесь Джорджи. — Джон нахмурился.

— Никто тебя и не просит, — сказал он. — Просто оставайтесь здесь. Никуда не уходите.

— Поторопись.

— Ладно.

Эмброуз смотрел, как Джон Карр удалялся. Его долговязая фигура становилась всё меньше и меньше, а потом она и вовсе скрылась за поворотом дороги, исчезнув в буйной растительности.

Ничто не двигалось.

Дел отогнала свою машину к самому берегу ручья и оставила её под большим и старым камедным деревом. С помощью Ноэла она затопила походную плиту Гарвудов и разместила рядом с ней два складных стула, синий пластмассовый ящик, одеяло для пикника и картонную коробку. Она привязала Монгрела к дереву на длинный поводок и кое-что расставила у плиты: чайник, бутылку с водой, упаковку чая в пакетиках. Пока она делала это, Алек стоял на часах, держа в руках её ружьё, а дети Фергюсонов сидели в автомобиле.

— Мы можем хотя бы попробовать, — настаивала она. — Посмотрим, что получится. Если что-нибудь произойдёт, мы опять всё уберём.

Ко всеобщему удивлению, ничего не произошло. Линда и дети прождали в машине полчаса, час, час и двадцать минут, но никаких неожиданных или нежелательных событий не случилось. Дул слабый ветерок, шелестя сухими листьями. От одного дерева к другому перебежала ящерица, передвигаясь так неторопливо, что Дел без труда определила её разновидность. Монгрел свернулся на земле, тяжело дыша от жары, словно его не волновало ничто на свете.