Комната ужасов. Дилогия

– Конечно, твоя любимая соседка.

– Скажу так: я великодушна. Если бы Клэр умирала от жажды в пустыне, я бы первая предложила ей сандвич с ореховым маслом. Если б она тонула, я не пожалела бы для нее свои последние чугунные тиски. Может, у меня предубеждение. Один мой коллега – ее бывший любовник. Он никогда об этом не говорил, до тех пор пока я не сказала, что поселилась в одном доме с ней. Коллега прокомментировал одной фразой: «Эта сука, кастраторша!» Я никогда не находилась под влиянием мнения мужчин, но он всегда был этаким джентльменом. Это первое дурное слово из его уст, которое мне довелось слышать о ком бы то ни было.

Так или иначе – похоже, все наши жильцы–знаменитости «отлучились» одновременно. Этак дом скоро опустеет.

– В смысле привлекательных женщин, во всяком случае. Тебе придется издавать за всех женские звуки.

– Звуки?

– А ты не знаешь? Проницательная ты наша. Я для того и въехал сюда, чтобы слушать женские звуки. Ты не представляешь, как их не хватает, когда живешь один в доме.

– Какого рода звуки?

– Стук каблучков, хихиканье. Два самых эротических звука в мире. Взрослое, женское хихиканье, конечно, не девичье.

– Значит, если какой–то леди взбредет в голову тебя соблазнить, все, что для этого требуется, – высокие каблуки, кафель и смешочки?

– Конечно! Впрочем, звук шелка, скользящего по атласу женского бедра, также не лишен притягательной силы.

– О, я чувствую, ты приходишь в себя, возбудился. Не пора ли тебе назад, в берлогу, самец! Я держу в уме то, что ты сказал, и обязательно дам этому ход, когда найду тебе подходящую женщину.

– В то же время придумав способ, как это дело спустить на тормозах?

Холли рассмеялась.

– А может, как прикрутить пластырем? Ладно. Как ты? Не прояснилось в голове, с твоими собственными делами?

– Да. Теперь я переживу свое горе. Слава Холли!

– На здоровье. В любое время.

Глава 22

Ярость была хороша, даже если учесть, что Оно передало большую ее часть малышу внутри. Ярость – для разнообразия: она не очень питательна. По–настоящему нужно побольше боли, страха. По части человеческих мук малышка просто ненасытна.

Струйка боли еще текла пока из Джона Холла, но он использовал уже почти все рыболовные крючки. С каждым мгновением ребеночек в утробе чудовища будет требовать все больше, а кульминация – перед самым рождением. Это будет крещендо. Надо найти что–нибудь этакое. Тяжелая это работа: быть мамой.

Оно вышло…

Кожа на голове Джейми Халифакса чесалась. Он теперь носил свинцовый шлем не снимая. Его неправдоподобную силищу молодой человек чувствовал теперь и через шлем. Эхо новых психологических вскриков отдавалось в голове звоном во все убыстряющемся ритме. Джейми взял еще горсть тиленола. Таблетки он запил, отхлебнув из горлышка последней бутылки водки.

Бэзил Френч выгрузил пятигаллоновую пластиковую канистру повышенной безопасности из багажника своего «мерседеса». Она звонко стукнула по коленке. На девственно–серой фланели брюк появилось масляное пятно. Бэзил выругался.

Френч был коллекционером. У него в квартире стоял сервант, заставленный лиможским фарфором общей стоимостью без малого двести тысяч долларов. Видели его только сам Бэзил, да горничная. У него была лучшая в Ридж–Ривер, а может и в штате, коллекция резьбы по слоновой кости. Всю стену в гостиной закрывали полки с фарфором Таньской династии. У Френча было только семнадцать кусочков нефрита, зато каких! В спальне висели четыре полотна кисти Кенанана^[10] – канадские пейзажи. Их еще оценят! За необычный, как бы исходящий из полотен свет. Пройдет немного лет, и их можно будет смело перевешивать в гостиную.

Бэзил знал, что некоторые из тех, с кем он играет каждый второй четверг в бридж, из–за его хобби зовут его за глаза барахольщиком.

Входная дверь Бэзила закрывалась на три замка. Чтобы войти, канистру пришлось поставить на симпатичный коврик в коридоре. Осталось пятно.

Специальная дверь из асбеста и стали захлопнулась за ним. Френч не собирался ставить канистру на свой ковер: «Третье поколение». Человек помельче повесил бы его на стену, а то и под стекло.

С неловко бьющейся между выпрямленных ног канистрой в онемелых руках Бэзил прошел прямо в ванную. Другую покупку он вынул из кармана блейзера и поставил на пол.

Мужчина повесил на плечики куртку, а испачканные брюки бросил в корзину, в стирку. Он сидел в своем кедрового дерева кресле восемнадцатого века, снимал носки и думал: что же это с ним происходит?

Или действительно его коллекционирование переросло в манию? Люди поговаривали об этом, У самого Бэзила не было никаких сомнений. До последней недели. Вещи попадали к нему хорошо упакованными. Вещи, как правило, были дорогие, нежные. Зачем он хранит упаковку? К чему эти пенопластовые формочки, шарики? Почему Бэзил не велел миссис., (как бишь ее) выбросить их? Несколько дней она, правда, загадочно отсутствовала, но до того? И бензин. Что это, подсознание подсказывало, что будет дефицит бензина?

Бэзил скинул трусы и майку в ту же корзину. Она была полная. Когда эта чертова баба наконец появится? Перетащив еще три канистры из кладовки по коридору в ванную комнату, он окончательно обессилел. Канистры отбили ему все колени. Бэзил был уверен, что на ноге будет теперь здоровенный синячище.

Ванная комната была красиво отделана зеленым ониксом. Френч заплатил сверху, чтоб отделка была по высшему разряду. Бэзил перекрыл сток, стал наполнять ванну бензином. Когда последняя красная канистра опустела, мужчина аккуратно составил их в кладовке. Теперь, когда он вытащил оттуда весь пенопласт и картон, там стало свободно.

Бэзил нашел на кухне большую деревянную ложку. Он открыл, что пенопласт прекрасно растворяется в бензине. Мужчина помешал. Смесь густела. Исчез последний маленький шарик. Очень вовремя: от запаха начала кружиться голова.

Бэзил смял пустые картонные коробки и убрал их подальше. Он предвидел, что маслянистая смесь на коже будет холодной и жирной. Что его удивило, так это малая выталкивающая сила. Так, вроде мыльной водички.

Бэзил устроился в жижице – близкой родственнице напалма – и подобрал с пола покупку, сделанную в сигарном отделе.

Бэзил щелкнул биковской зажигалкой.

Пандора с Персефоной сели, касаясь друг друга коленями. Пальцы ног Персефоны ласкали подъемы Пандоры. Обе были раздеты.

Пандора потянулась, взяла в пальцы прядь волос Персефоны. Дернула. Выдранный локон выпал из руки. Персефона взяла из мусора на столе булавку, воткнула острие в голое бедро сестры. Пандора положила свою изящную руку поверх близняшкиной и надавила, вгоняя булавку глубже в свою напрягшуюся мышцу.

Алита Ла Тобре тряхнула головой. Убедившись, что вода смыла последнее мыло, она обильно смазала волосы кремом–кодиционером от корней до кончиков. Затем женщина взяла гребенку с крупными зубьями и любовно прошлась ей по трем футам своих локонов. Подождала минуту, пока кондиционер подействует, и снова тщательно смыла.

Алита вытерла волосы насухо над краем ванны, их мокрые кончики чиркали по фарфоровому дну. Более тонкой расческой сделала два четких пробора, разделив водопад блестящих волос на три части. В ящичке лежали розовые, желтые и бледно–голубые ленты. Алита, заплетая косу, вплела одну из них.

Обнаженная, гордая, плечи назад, высоко неся грудь, покачивая косой, женщина пересекла гостиную, сморщив нос. Рэнди начал пахнуть. Вместо того вьюнка, который пришлось испортить из–за этого гнусного Эльспета, висел аккуратно пристроенный новый. Алита взобралась на стул, продела косу в крюк и хорошенько затянула два узла, потом отшвырнула ногой стул.

Ребеночек скребся о нежные внутренние стенки матки чудовища. Он все еще был голоден.

Пандора сжала большим и указательным пальцами уже покрытую синяками кожу щеки сестры. Она щипала и выкручивала. Когда она кончила, Персефона взяла руку сестры в свою и поднесла к губам. Язык почувствовал вкус пальца Пандоры. Она всосала его и направила вбок, туда, где растут мощные коренные зубы.