Оборотень (СИ)

Смерть появилась слева, передвигаясь почти беззвучно, с грациозностью сильного и уверенного в себе зверя. Она не торопилась, как не торопится тот, кто стопроцентно знает, что все попытки сбежать, улизнуть, провалиться сквозь землю — обречены на полнейшую и безоговорочную неудачу. Огромная тень, заслонившая ночное небо, и великолепный, бесподобно яркий лунный диск, распласталась в уверенном прыжке, целясь в спину убегающей жертвы. В последний момент крепыш каким-то образом почувствовал опасность, и прянул в сторону, разворачиваясь лицом к смерти. Лунным свет заиграл на полоске стали, выставленной вперёд, слабой, очень слабой надеждой на выживание. Смерть оскалила клыки, издав негромкий, но пробирающий до глубины, и без того охваченной безотчётным ужасом, души. "Уйди, тварь!" — крепыш взвизгнул как-то по бабьи, забыв всё, чему его учила улица. И всё-таки попытался ударить первым. Лезвие было заточено на совесть, попади оно в цель — в жёлтый, круглый, пронзительно разглядывающий самые потаённые уголки души, глаз, всё могло бы закончиться. Крепыш умел, когда надо — двигаться очень быстро, удар был отработан, хитрый удар с обманкой, гарантирующий почти стопроцентную вероятность удачи. Этот промах стал первым. И роковым.

Смерть ушла с линии нападения коротким движением вбок, ровно настолько, чтобы пропустить мимо цели бьющую руку. Через мгновение на предплечье крепыша беззвучно сомкнулось некое жуткое подобие волчьего капкана с гильотиной. Коротко звякнула об обломок кирпича упавшая выкидуха, и смерть мотнула головой, откидывая в сторону первый трофей. Жертва дёрнулась назад, прижавшись спиной к стене какого-то заброшенного здания, и неверящим взглядом уставилась на правую руку, за какую-то долю секунды укоротившуюся до локтя. Багровый поток хлестанул на поросшую сорняками землю, и крепыш заорал в голос, не отводя становящих мутными от боли глаз от покалеченной конечности. Ещё через секунду ему в грудь, прижимая к стене, не давая ни малейшей возможности двигаться, упёрлись две тяжёлые лапы, когти которых стали медленно рассекать плоть, вдвигаясь внутрь. Смерть была близко, дыхание её касалось глаз крепыша, понявшего, какой именно поступок в его жизни привёл к таким последствиям. Клыки сомкнулись на его шее в тот самый момент, когда один из когтей достиг сердца. Тело слабо трепыхнулось, и голова покатилась по земле, широко раскрытыми глазами глядя в ночное небо…

…Курмин вынырнул из очередного, почему-то участившегося наваждения в холодный воздух января, занявшего, судя по нисколько не изменившемуся виду толстого, и оставшегося незамеченным — какие-то крохи времени.

— Ну, чего, задрот горбатый?! — человек-гора с побагровевшим от душевности высказанного, фейсом, продолжал трясти деньгами около лица Михаила, — давай, заработай хоть раз честно, всю жизнь потом вспоминать будешь, в натуре…

— Да пошёл ты! — Курмин размахнулся пакетом с покупками, и попытался врезать толстому по организму. Он никогда не умел драться, и удар вышел откровенно слабым, неумелым, почти детским. Толстый отшатнулся, пропуская телобойное орудие мимо цели, а потом, резко подавшись вперёд, правой ладонью, всем весом пихнул Михаила в грудь. Курмин отлетел метра на полтора назад, упал, пакет порвался, покупки разлетелись по снегу. Бутылочка с коньяком на излёте приложилась к бетонному ограждению парковки, стекло жалобно дзинькнуло и золотистая жидкость потекла на землю. Позвоночник снова отозвался болью, Михаил застонал, ворочаясь на промёрзлом асфальте.

Человек-глыба поменялся в лице, как нашкодивший пацан, понявший, что края поляны всё-таки надо видеть. Но клокотавшее внутри дерьмо требовало выхода до конца.

— Давить вас всех, гнид, чтобы людям жить не мешали… — и толстый, развернувшись, пошёл на парковку. Курмин принялся подниматься. Получалось плохо, позвоночник болел, еще он вдобавок сильно ударился локтем, падая на асфальт.

— Ой, сынок, за что это он тебя так? — появившаяся невесть откуда сердобольная бабуля принялась помогать ему, принять вертикальное положение.

— Если б я знал…

Домой Михаил добрался только через пару часов. Снегу с утра, и до окончания разборок с произошедшим в магазине, навалило выше некуда, и общественный транспорт ходил еле-еле, пробиваясь сквозь снежные заносы, как Монте-Кристо через стену своего узилища.

Придя в квартиру, он определил продукты в холодильник, и почти сразу же завалился спать. Позвоночник подуспокоился, и не тревожил, а от пережитых впечатлений неудержимо клонило в сон. Отбитый при падении локоть побаливал, да и лицо тоже не блистало безоблачностью и чертами, достойными восхищения и подражания, но бывший с рождения оптимистом Курмин успокаивал себя старой, но верной поговоркой "Что, ни делается — всё к лучшему". Хорошо ещё, что сегодня и завтра были выходные дни, можно было спокойно выспаться и отлежаться.

Проснулся он к вечеру, часов через семь, когда за окнами уже окончательно стемнело. Немного полежал, пытаясь вспомнить, что же ему снилось, но так и не смог. Снова какие-то размытые образы, мельтешение не стыкующийся друг с другом эпизодов явно не из его жизни, и даже не из фантазий. И неизбежное присутствие тревоги, той самой, пронзительной, выворачивающей душу наизнанку от плохих предчувствий, не покидающей его сны в последнее время.

То ли рано поужинав, то ли поздно пообедав, Курмин засобирался на вечерний променад. Интернет не работал — какие-то гадские негодяи опять умыкнули кабель, и отремонтировать обещали только к завтрашнему вечеру. Телевизор не обещал никаких сногсшибательных премьер, кроме как "выяснить, почему Петя бросил Илону, ради сомнительных перспектив быть с Кристиной, и когда же Ольгерд признается Людмиле, что изменил ей с Вероникой, потому что она была так несчастна в разлуке с Игорем" и т. д. на сверхпопулярном, среди умственно недоразвитых особей обоего пола шоу, под названием "Коммуналка-7". Михаил с удовольствием сходил бы в кино, сегодня как раз начинали показывать долгожданный боевик Сильвестера Сталлоне, с участием неимоверного количества экшн-звёзд девяностых годов. Поход в кино был запланирован ещё с прошлой недели, но в данной ситуации, тащиться на публику с подрихтованной физиономией, было как-то неудобно. Пришлось ограничиться прогулкой. Левая сторона лица была приятного фиолетового оттенка, грозившего задержаться надолго, но опухоли уже не было, что хоть немного, но радовало. Курмин вообще по жизни был неисправимым оптимистом, порой ища светлые стороны там, где их практически невозможно было отыскать. И зачастую находил…

Около подъезда он столкнулся с соседкой со второго этажа, перевшей на себе две сумки с продуктами. Ошалело покосившись на лицо Михаила, отчётливо несущего на себе печать рукоприкладства, она проскочила мимо, тяжело вздохнув. Курмин грустно улыбнулся. Муж данной гражданочки очень любил покушать водочки, после чего зачастую начинал реалити-шоу "Кто в доме хозяин". Со множеством звуковых, и иногда рожедеформирующих эффектов. Что порою влекло появление в их подъезде "мальчиков по вызову", оказывающих населению бесплатные правоохранительные услуги.

Погода вроде бы устаканилась, снежок шёл очень скудными порциями, скорее — даже не шёл, чем присутствовал. Неизвестно, из скольки кож вывернулись сегодня коммунальные службы, но дороги и тротуары были в относительной чистоте и благолепии. Курмин шёл бесцельно, не спеша, вдыхая морозный воздух полной грудью. А куда, собственно, торопиться? Дома никто не ждёт, семью как-то всё не удавалось создать, хотя, согласно известной песне "по статистике — девять ребят", а в данное время сильный пол вообще на вес основного содержимого Форт Нокса. Слабый пол пошёл какой-то меркантильный, это раньше, согласно рассказам старшего поколения, основным критерием взаимоотношения полов было понятие "главное, чтобы человек был хороший!". Нет, конечно, и в далёком прошлом всё обстояло далеко не безоблачно, но всё равно не так, как нынче. А кому нужен полутораметровый горбун с физиономией если не "человека, который смеётся", то далеко не Колина Фаррела, и не Димы Билана? Вот то-то…