Тёмные самоцветы

— Мм… — поморщился Никодемиос. — Ладно, скажу. Некий московский священник сообщил патриарху, что видел его и что оно вышло из этого дома. У нас нет причин не верить ему, ведь прежде все подтверждалось. — Он старался держаться спокойно, но душой трепетал. Шуйский уперся, с ним нету сладу. Дичь ускользнула, и стало неясно, к какому берегу плыть.

— Что за священник? Надеюсь не тот, что живет в моем доме? — небрежно спросил Анастасий. Нет, он не верил, что такое возможно, но в животе его вдруг разверзлась щемящая пустота.

— Нет, не тот, — подтвердил Никодемиос. Слишком рьяно и слишком поспешно.

Шуйский сузил глаза. В голове его зашумело.

— А отец Илья объяснил, как ему удалось подобраться к письму? — пробормотал хрипло он.

— Мне это неведомо, княже. — Наткнувшись на потемневший от ярости взгляд, грек суетливо оправил плащ и решил выложить еще кое-что, опережая боярский гнев: — Но, будучи истинным служителем Господа, он обратился к нашему патриарху, ибо не знал, как поступит с его сообщением московский митрополит, пастырь ревностный, праведный, но благосклонный к боярам. — Гидриот был испуган. Его блеклые карие глазки беспокойно задергались.

— Понимаю, — кивнул Анастасий. Он был готов придушить и заморского гостя, и предателя-старика, но вдруг подумал, что из всего открывшегося могла выйти польза. Надо только сообразить, как правильнее себя повести. — А с кем он отправил свое сообщение?

— Его нам доставил какой-то монах, — сказал с готовностью Никодемиос и несколько раз кивнул, как китайский болванчик.

— Значит, странничек Божий, — протянул Анастасий, лихорадочно размышляя. Перво-наперво надо бы удалить из Москвы вконец перетрусившего гидриота. — Теперь помолчи и послушай. Ты тут же вернешься к брату. Доставишь ему письмо от меня и станешь ждать моих указаний. — Он покачался на каблуках. — Не подчинишься — пеняй на себя. За твою жизнь в этом случае не дадут и коровьей лепешки.

Никодемиос смотрел на Анастасия словно мышь на кота. Наконец в его горле что-то забулькало, и он выдавил через силу:

— А патриарх?

— Что патриарх? — Анастасий пожал плечами. — Мне до него нет дела. Если попытаешься с ним снестись, помни: Юрий, хотя и молод, но скор на расправу. — Он уже обдумывал, что напишет легковерному родичу и какими резонами его образумит.

— Он ждет отчетов, — проскрипел Никодемиос. — И если их не получит…

— О, он их получит, — уверенно заявил Анастасий. — Он будет получать их исправно. — В его жестких глазах проскочили искры веселья. — Все устроится.

Никодемиос обомлел.

— Княже, обманывать патриарха грешно.

Анастасий медленно покачал головой, на лице его, словно солнце на льду, засияла усмешка.

— На мне и без того немало грехов. Нет разницы, если к ним добавится еще что-то. Жизнь не течет без грехов, гидриот, от них не уйти ни единому человеку. Запомни это, — добавил он, глядя, как Никодемиос пятится к двери. — Подумай сам. Что мне обман? Или, скажем, убийство? — Он с усталым презрением отвернул голову в сторону и на гостя более не смотрел. — Теперь уходи. Ступай на кухню. Тебя там покормят. Потом двое моих людей отвезут тебя к брату… Завтра. — Отсрочка была дана ради слуг, не ради грека. — Повара покажут тебе, где ночевать.

— Хвала Господу, — произнес по-гречески Никодемиос, горько раскаиваясь, что не отправился прямо к митрополиту, а решил завернуть по пути к этому сильному, насмешливому и смертельно опасному московиту.

Письмо от Войцеха Ковновского к сестре в Гниезно.

ГЛАВА 3

Февраль пришел с ветром, с метелями, затягивая отправку посольства. Стефан Баторий перенес свою ставку поближе к русской границе, и теперь его донимали молодые пылкие шляхтичи, готовые незамедлительно выступить в путь.

— На наших лошадках дурно сказывается бесконечное ожидание. Они гложут стойки в стойлах, у них пухнут ноги! — обиженно восклицал граф Дариуш Зари, метавшийся по караульному помещению, как запертый в клетку тигр. — Их утомляют недвижность и теснота.

— Лошадей нельзя выводить из конюшен в такие метели, — раздраженно возразил Стефан. Он плохо выспался, у него ломило в висках. — Прикажи подмести помещение старого арсенала и выгуливай их там.

— Ха! — глумливо воскликнул Зари, тряхнув головой. — Что толку — гонять коней от стены к стене? Дворня умрет от хохота, а уланы — от скуки. — Он с вызывающим видом сложил на груди руки, показывая, что не страшится королевского гнева.

Развлечься графу не удалось. Дверь с шумом отворилась, и четверо мужчин в заиндевевших грязных плащах, спотыкаясь, вошли в пустующую караулку. Последний из них надсадно закашлялся, остальные принялись разоблачаться.

— Отец Казимир Погнер, — хмуро представился старший, брезгливо кривясь. Двое дворян в простом будничном платье не вызвали у него интереса. — Со мной отец Милан Краббе, отец Станислав Бродский и отец Додек Корнель. — Он огляделся, прикидывая, куда пристроить свой плащ. Его сотоварищи били себя руками по бедрам и притоптывали ногами, чтобы согреться.