Голубая кровь

ГЛАВА 5

Если ты — Мими Форс, никто не станет воспринимать тебя как нечто обыденное, и это одно из самых замечательных преимуществ твоего положения. После того как известие о смерти Эгги облетело всех, популярность Мими взлетела до небес — потому что теперь она была не просто красива, но еще и уязвима. Она была человеком. Это можно было сравнить с тем случаем, когда Том Круз ушел от Николь Кидман, и внезапно она перестала выглядеть ледяной, безжалостной, нацеленной только на карьеру амазонкой и превратилась в обычную брошенную жену, с которой всякий может себя отождествить. Она даже расплакалась во время ток-шоу.

Эгги была лучшей подругой Мими. Ну, то есть не совсем так. У Мими было много лучших подруг. Это являлось основой ее популярности. Но все же Эгги занимала особое положение. Они росли вместе. Вместе ходили на каток «Уоллман», посещали уроки этикета в отеле «Плаза», отдыхали летом в Саутгемптоне. Карондоле принадлежали к числу старых нью-йоркских семейств, родители Эгги дружили с родителями Мими. Их матери ходили к одной парикмахерше в «Генри Бендель». Эгги была истинной аристократкой, как и сама Мими.

Мими любила быть в центре внимания, любила, чтобы перед ней заискивали. Сейчас она говорила все, что в таких случаях полагалось, срывающимся голосом вещала о своем потрясении и горе. Она промокала глаза платочком, не размазывая подводку на глазах. Она тепло вспоминала о том случае, когда Эгги дала ей поносить свои любимые джинсы «Рок-энд-рипаблик». «И даже не попросила их обратно!» На такое способна лишь настоящая подруга!

После собрания в часовне Мими и Джека отозвал в сторону паренек, служивший посыльным при директрисе, и сообщил, что та хочет их видеть.

В директорском кабинете с роскошными коврами им было сказано, что они могут уйти с занятий, не дожидаясь полудня. Комитет понимает, как близки они были с покойной. Мими пришла в восторг. Снова особое отношение! Но Джек покачал головой и заявил, что, если никто не против, он отправляется на второй урок.

Просторный, застеленный коврами холл перед кабинетами администрации был пуст. Все ушли на занятия. Мими с Джеком остались практически одни. Мими поправила брату воротник и провела пальцами по его загорелой шее. От ее прикосновения Джек вздрогнул.

— Что это на тебя нашло в последнее время? — раздраженно спросила она.

— Не надо, ладно? Не здесь.

Мими не понимала, отчего он так строптив. В какой-то момент положение вещей должно будет измениться. Она сама должна будет измениться. Джек это знал, но вел себя так, словно не мог — или не позволял себе — этого принять.

Отец не скрыл от них ничего из семейной истории, и их часть в этой истории была высечена в камне. У Джека не оставалось выбора, желал он того или нет, и его манера поведения казалась Мими несколько оскорбительной.

Мими посмотрела на брата — ее двойника, ее вторую половинку. Он был частью ее души. В детстве они были все равно что одним существом. Когда Мими ушибалась, Джек плакал. Когда он в Коннектикуте упал с лошади, у нее в Нью-Йорке болела спина. Мими всегда знала, о чем думает Джек и какие чувства он испытывает; она любила его так, что это ее даже пугало. Эта любовь поглощала все ее существо, до последней капли. Но в последнее время Джек отдалился от нее, и казалось, что его что-то тревожит. Его разум закрылся для нее. Мими потянулась, пытаясь ощутить его присутствие, но не почувствовала ничего. Лишь черноту выключенного экрана. Нет, скорее казалось, будто на телевизор набросили одеяло. Джек отключил ее. Замаскировал свои мысли. Утвердил свою независимость от нее. Это, мягко выражаясь, тревожило.

— Такое впечатление, будто ты меня больше не любишь, — с надутым видом произнесла Мими, приподняв густые белокурые волосы и отпустив их так, что они эффектно упали на плечи.

На девушке была черная трикотажная кофточка, которая под лампами дневного света казалась прозрачной. Мими знала, что сквозь тонкий трикотаж Джеку виден ее бюстгальтер «Ле мистерс».

Джек криво усмехнулся.

— Невозможно. Это было бы все равно что себя ненавидеть. А я не мазохист.

Мими медленно повела плечами, отвернулась и прикусила губу.

Джек обнял ее и привлек к себе. Они были одного роста — глаза их находились на одном уровне. Как будто в зеркало смотришься.

— Будь хорошей девочкой, — сказал Джек.

— Ты кто такой и что ты сделал с моим братом? — ломающимся голосом произнесла она.

Но чувствовать себя в объятиях было приятно, и Мими тоже обняла брата в ответ. Ну вот, так-то лучше.

— Джек, я боюсь, — прошептала она.

Они были там, тем вечером, с Эгги. Эгги не должна была умереть. Эгги не могла умереть. Это просто не может быть правдой. Это невозможно. Во всех смыслах слова. Но они видели тело Эгги в морге тем холодным серым утром. Они с Джеком оказались единственными, кто мог опознать тело. Они держали безжизненные руки Эгги. Они видели ее застывшее в крике лицо. И, что много хуже, они видели отметины на ее шее. Немыслимо! Даже нелепо. Это просто не имело смысла. Мир перевернулся. Это шло вразрез со всем, что им рассказывали. Произошедшее еще даже не начало укладываться у Мими в голове.

— Ведь правда же, это шутка?

Джек покачал головой.

— Нет.

— Может, она просто рано ушла на следующий цикл? — спросила Мими, вопреки всякой очевидности надеясь, что им удастся найти этому всему хоть какое-то разумное объяснение.

Должно же быть разумное объяснение! Такого просто не могло произойти! Только не с ними!

— Нет. Они провели анализы. Все еще хуже. Ее кровь… она исчезла.

Мими пробрал озноб. Как будто кто-то пробежал по ее могиле.

— В каком смысле — исчезла?

— Эгги выпили.

— Ты имеешь в виду…

Джек кивнул.

— Полное потребление.

Мими отпрянула.

— Ты шутишь! Ну, скажи, что шутишь! Это же просто… просто невозможно!

И снова это слово. Слово, что само собою выскакивало на протяжении всех выходных и утром понедельника, после того звонка. Его повторяли родители Мими и Джека, старейшины, стражи — да все! Того, что произошло с Эгги, просто не могло быть. С этим соглашались все. Мими подошла к открытому окну, шагнула в полосу солнечного света и с наслаждением ощутила его теплое прикосновение к коже. «Ничто не может причинить нам вреда».

— Они созвали тайное совещание. Сегодня разослали письма.

— Уже? Но они же даже еще не начали изменяться! — возмутилась Мими. — Разве это не против правил?

— Чрезвычайная ситуация. Необходимо всех предупредить. Даже недозревших.

Мими вздохнула.

— Ну да, ясно.

Ей, пожалуй, нравилось быть одной из самых молодых. И не нравилось понимать, что вскоре другие вытеснят ее с позиции новенькой.

— Я собираюсь на урок. А ты куда? — спросил Джек, заправляя рубашку в брюки — совершенно бессмысленное движение.

Стоило ему потянуться за своей кожаной сумкой, как полы рубашки снова выскочили из-за пояса.

— В «Барниз», — сообщила Мими, доставая солнечные очки. — Мне нечего надеть на похороны.