Файл №405. Поле, где я умер

— Вот моя комната, — вместо ответа Мелисса, толкнула очередную дверь.

Они вошли и остановились на пороге.

Скромненько и со вкусом, подумала Скалли, внутренней иронией пытаясь заглушить внезапно нахлынувшую жалость к стоявшей рядом с нею женщине. Келья. Убогая келья. Но чисто, аккуратно, что да, то да. Простынки отглажены старательно, от всего сердца. И фотографий-то сколько… Вся стена в фотографиях.

Мелисса сделала шаг к этой стене.Тубы ее задрожали, и на глазах появились слезы. Не отрываясь, она смотрела на одну из фотографий.

Они были там с Верноном. Вдвоем. Они обнимали друг друга.

У них были счастливые лица. Головокружительно счастливые лица. Через плечо Мелиссы Скалли всматривалась в фотографию, и тоже не могла отвести глаз. У меня, подумала она, наверное, никогда не было такого счастливого лица. И никогда не будет.

И у Молдера.

А теперь в лицо этой женщины просто страшно заглядывать. Словно ее насквозь проел какой-то рак души. Словно невыносимая боль стала для нее будничной повседневностью.

Возможно, подумала Скалли, идеологическая необходимость мириться с многоженством любимого человека, и даже считать эту ситуацию нормальной, правильной, священной, так измотала ее? Не исключено… Но тут взгляд ее упал на другое фото — Верной Уоррен, в окружении цветника своих супруг (у четверых на руках были дети), стоял, воздев руки к небесам и явно благословляя невидимую, оставшуюся за кадром паству, а подруги его странной жизни, держась слегка позади своего кумира, внимали, очевидно млели, и лица у всех просто-таки светились благоговением и радостью. В том числе и лицо Мелиссы. Нет, подумала Скалли с неудовольствием, это положение ее, похоже, не слишком-то мучило. Возможно, даже наоборот.

— Мелисса, — тихо сказал Молдер. Та обернулась.

— Да?

— Скажите… здесь, в этой комнате… или где-то в помещениях поблизости… вы или кто-то из ваших друзей были свидетелями каких-либо актов насилия?

То, что называется психосоциальным стрессом, не заставило себя ждать. Мелисса растерянно обернулась к Молдеру, словно желая ответить, но тут ее буквально скрючило. Спина согнулась дугой, лоб пошел морщинами, пальцы правой руки собрались в щепоть, которой женщина немедленно затрясла у своего лба; миг — и перед ними снова был Сидни.

— Ну что вы пристали к ребенку! — сварливо сказал старикашка. — Не хочет она с вами разговаривать! Я ее отправил домой!

— Сидни, — как ни в чем не бывало мгновенно перестроился Молдер, — вы все можете отправиться домой, если только мы будем спокойны за ваши жизни. А для этого вы должны рассказать нам, где спрятано оружие.

И тут снова произошла некая метаморфоза — какая, агенты толком так и не поняли. Мелисса распрямилась, лицо ее разгладилось, просветлело. Успокоилась и опустилась лихорадочно трясущаяся правая рука; казалось, Мелисса вернулась — но, когда она оглянулась на агентов, каким-то шестым чувством, по глазам ли ее, по умиротворенности лица или спокойствию губ оба ощутили, что это не Мелисса.

Женщина молча прошла мимо них к двери и вышла из комнаты. Они так же молча двинулись за нею.

Они прошли несколько коридоров и миновали несколько поворотов — и вывернули к той двери, которая так решительно и так загадочно выбила Молдера из шума и сутолоки операции сегодня поутру. Простая, старая, скрипучая дверь, застекленная до половины; и снова, как и утром, у Молдера что-то дрогнуло внутри, когда его рука легла на медную, удобно изогнутую ручку, и снова он почувствовал, что когда-то уже открывал и закрывал эту дверь, открывал и закрывал много раз…

Вслед за Мелиссой, словно привязанный невидимой нитью, он спустился с крыльца, и метелки сухой, жухлой травы снова ударили его по ногам.

— Молдер, — раздался сзади встревоженный голос Скалли, и он услышал, как она торопливо догоняет его. Но не обернулся. — Молдер. Что-то не так?

Он чуть качнул головой: погоди, не мешай. Мелисса медленно, завороженно шла дальше, словно прислушиваясь к далекому, едва уловимому зову. Неотрывно глядя ей в затылок, Молдер шел следом, держась ярдах в трех позади, а еще на шаг сзади держалась Скалли, совсем перестав понимать, что происходит, и лишь — без особой, впрочем, уверенности — надеясь, что хотя бы Молдер еще соображает.

Шипел, проминая траву, ветер, словно гигантский невидимый шар катавшийся по просторному плоскому полю. Тучи громоздились И дыбились над горами, а небо в просветах было пронзительно-синим, холодным, и режущие лучи негреющего низкого солнца стреляли свирепо, как противоракетный лазер.

Мелисса остановилась.

— Оружие спрятали в погребе, который был отрыт накануне… — тихо сказала она низким, грудным голосом — несомненно, женским; но то не был ее обычный голос, голос Мелиссы Ридель. Кем она была сейчас? Невозможно угадать.

Скалли поспешно выхватила блокнот и ручку, готовясь фиксировать каждое слово. Действительно, какое им дело сейчас до того, будут эти показания иметь юридическую силу, или нет? Лишь бы слова Мелиссы не оказались просто бредом. Лишь бы то, что женщина сообщит сейчас, подтвердили затем факты.

Вот почему наблюдатели не обнаружили ничего, подумала она. Бункер был сделан лишь вчера…

— Федераты показались перед самым рассветом, — сказала Мелисса. — Вон оттуда, — и указала на особняком стоящую группу деревьев в четверти мили к северу. Даже отсюда было видно, как их ветви треплет ветер.

Карандаш замер в руке Скалли.

— Наши знали, что они превосходят нас и числом, и вооружением, и что многие из нас не доживут до рассвета. Все упорнее повторяли, что фронт Клэйтона прорван, всё смешалось…

Скалли обессиленно опустила руки.

— Мы видели уже много смертей, но привыкнуть так и не смогли. Когда твой брат или сын умирает у тебя на руках от раны в живот, умирает в муках… — она качнула головой и не стала продолжать. Молдер слушал, затаив дыхание, и Скалли почему-то показалось, что он слышит в словах этой сумасшедшей куда больше, нежели она, Скалли. — Я была сестрой милосердия, но кто бы знал, как я измучилась. Кто бы знал, как мне самой нужен хоть кто-нибудь милосердный, чтобы выплакаться у него на плече. Сюда я приехала уже не служить, а лишь только чтобы найти… его. Мужа. Я надеялась, что он уже понимает, как все стало безнадежно, и не станет отступать дальше, останется в Теннесси, дома… В Эпсон-хаусе, там, где мы… мы… — голос ее затрепетал от слез, казалось, она сейчас разрыдается и не сможет выдавить больше ни слова. Но она совладала с собой, и через полминуты закончила просто: — Где мы жили. И я его нашла.

Она умолкла, невидящими глазами глядя в даль американского поля, расстилавшегося кругом, сколько хватал глаз. Потом обернулась к Молдеру.

— Я нашла его слишком поздно, — проговорила она, глядя ему прямо в лицо. — Наши, вместо того, чтобы попытаться отступить дальше, приняли бой. Здесь. Вот здесь, — она широко повела рукой. — Женщин и раненых попрятали в погребах, и буквально у нас по головам бегали и ползали солдаты, и той армии, и этой, мы чувствовали дым выстрелов, он душил нас, мы слышали крики, то победные кличи, то предсмертные вопли… Слышали, как падают наземь убитые. Двадцать шестое ноября тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Это был такой мелкий, незначительный бой… о нем потом даже не писали в сводках. Но я здесь была.

Она чуть улыбнулась, продолжая глядеть на Молдера ласково и мягко.

— И вы здесь были. Я видела, как вы умерли на этом поле.

Ошеломленная Скалли переводила взгляд с Молдера на Мелиссу и обратно. Лицо Молдера было серьезным. Да что там серьезным — благоговейным и трагичным, словно ему и впрямь поведали какую-то истину. Словно он верил этой психопатке. Скалли стало обидно за напарника — едва ли не до слез. Все мужчины одинаковы, подумала она с горечью. Смазливое личико, обтянутая джинсиками ладная фигурка, голос, наполненный горестной страстью — и они развешивают уши, будто на просушку…

Трудно будет нам с ним довести это дело. Трудно.