Костры Тосканы

— Как вам все это? Мне в общем нравится, но хотелось бы, чтобы остальное дописал Боттичелли.

— Так попросите его.

Тон Ракоци был равнодушен.

— Я просил. Но он отказался, — вздохнул дож. — Что с вами, Франческо? Сегодня вы не походите на себя.

Ракоци покачал головой.

— Просто мысли мои сейчас далеко. Сегодня первое января. Лоренцо, будь он еще жив, исполнилось бы сорок девять. Флоренция могла бы сейчас ликовать, но он умер, и она стонет, раздавленная железной пятой. Савонарола окреп настолько, что борется с Папой, с каждым днем он становится все сильней.

— Вы получили дурные известия? — спросил Барбариго.

Взгляд Ракоци потемнел.

— Нет, хотя иных я не жду. Почта что-то задерживается.

— Это бывает. Зима нынче суровая, да и разбойников всюду полно. В сентябре убили моих двух посыльных, купцы в панике, им не переправить товар. — Дож пожевал губами. — Послушайте, Ракоци, мне нужен совет. Вы ведь родом из Трансильвании?

— Да. Но не бывал там давно. — Он не стал уточнять насколько.

— Вы знали короля Матиаса? — бесцеремонно спросил дож, и Ракоци понял, что за этим вопросом последуют и другие.

— Не очень-то хорошо. Мы редко виделись с ним. Он был человеком умным и храбрым и часто ездил в Неаполь, поскольку того хотела его вторая жена. Рим и Флоренция относились к нему с уважением. А почему он вдруг вызвал ваш интерес?

— Матиас предлагал Венеции объединиться с Венгрией в борьбе против турок. Я склонялся к союзу, ибо выгоды казались мне очевидными. Но теперь Матиас умер, а Ласло, [54] его преемник, молчит. Я точно знаю, что мое послание дошло до него, но до сих пор не получил никакого ответа. И не пойму почему.

— А что вам от него нужно?

— Я пригласил его приехать в Венецию, чтобы мы могли без помех кое-что обсудить.

Ракоци усмехнулся.

— Король Добже? Что с ним обсуждать? Не сомневайтесь, он к вам приедет, но только если его австрийские хозяева разрешат. Добже — прозвище Ласло, и означает оно «соглашатель». Не забывайте об этом.

Барбариго покачал головой.

— Именно этого я и боялся. Хорошо, я попробую отправить второе письмо. Если ответа не будет, постараюсь договориться с Францией. Хотя у французов меньше причин нам помогать. — Он покосился на голую стену. — Доживу ли я до момента, когда тут все будет закончено? Надеюсь, что доживу.

Дож нахмурился и пошел к двери. Внезапно что-то его осенило, он повернулся и громко спросил:

— Вы не знакомы с донной Кассандрой Феделе? [55] Ее стихи просто прелестны. Так вот, на днях она получила письмо. Из Флоренции. — Дож бросил на Ракоци многозначительный взгляд. — Она здесь. Возможно, вам стоит ее разыскать.

— Благодарю вас, синьор. Я постараюсь найти эту донну.

Ракоци сомневался, что станет кого-то искать. О чем ему говорить с пожилой знаменитостью? К его удивлению, она сама отыскала его.

Кассандра Феделе была очень миниатюрна, но держалась с большим достоинством и при всей своей хрупкости обладала удивительно звучным голосом — музыкальным и чрезвычайно густым.

— Сан-Джермано? — спросила она, приближаясь. — Вы — граф Франческо Ракоци да Сан-Джермано, не так ли?

Известность и возраст позволяли ей вести себя независимо. Подойти первой к мужчине — неслыханная в венецианском обществе вольность, но такой знаменитости сходило с рук практически все.

— Весьма польщен, донна Кассандра, — сказал Ракоци, поклонившись. — Я уже много лет восхищаюсь вашим талантом. Полициано еще во Флоренции показывал мне ваши стихи.

— О, Аньоло. Мне очень его не хватает. — Поэтесса вздохнула, но ни тени печали не мелькнуло в ее живых и умных глазах. — Мы можем поговорить? — Прежде чем Ракоци успел что-либо ответить, она сделала новый выпад: — Никогда не думала, что черное может выглядеть так элегантно. Мы по сравнению с вами просто павлины, вы затмеваете всех.

Ракоци внутренне усмехнулся и нанес ответный удар.

— Нетрудно выглядеть элегантно, если в основе костюма черный узорчатый бархат, а его прорези отделаны серебром. Я всего лишь подстраиваюсь под свой талисман, — он прикоснулся к медали, изображающей солнечное затмение, — вот весь секрет.

Она одобрительно улыбнулась.

— Прекрасно, прекрасно. Люблю изящные перепалки. Вы во Флоренции освоили этот стиль?

— Нет, — кратко ответил он, следуя за своей дамой к алькову. — Вы не поверите, если сказать вам где.

Донна Феделе опустилась на узкий диванчик и пригласила Ракоци сесть рядом.

— Меня весьма беспокоит Фичино. Вы ведь его знаете, да?

— Немного. — Это был осторожный ответ, но донна Кассандра не смутилась нимало.

— Недавно я получила письмо. Марсилио в нем не похож на себя, он подавлен, напуган. Вы разбираетесь во флорентийских событиях лучше, чем я. Не хотите ли ознакомиться с этим письмом и высказаться по поводу его содержания?

Ракоци бросил на собеседницу изучающий взгляд, потом учтиво кивнул.

— Я к вашим услугам. Назначьте мне время и место.

— Незачем так затрудняться, — возразила Кассандра. — Письмо у меня с собой, я надеялась, что вы не откажете мне, и рада, что не ошиблась.

Она потянулась к маленькой старомодной укладке, пристегнутой к ее поясу, и вынула из нее скатанный в трубку пергамент. Протянув его Ракоци, женщина выпрямилась и замерла, словно бы превратившись в собственное изваяние.

По мере того как глаза Ракоци пробегали по строчкам письма, лицо его делалось все мрачнее, но он продолжал читать. Раздался хруст, голова Ракоци дернулась, он побледнел и бросил скомканный лист на колени.

— Простите, донна Кассандра. Я не…

Ракоци смолк, пытаясь расправить злополучный пергамент.

В серых строгих глазах мелькнуло сочувствие.

— Тут не за что извиняться. Как я понимаю, кто-то из ваших близких попал в беду?

— Деметриче Воландри, — потерянно произнес он. — Они посадили ее в тюрьму. — Губы его скривились, как у обиженного ребенка.

На смену обиде пришла ярость, но он сумел обратить ее в гнев. Он знал, что ярость — плохой помощник. А гнев побуждал к действию и был подобен дождю во время засухи или огню костра в студеную ночь.

Когда он поднялся, поэтесса кивнула.

— Вы хотите уйти? Дож устраивает банкет. Вы обидите его, если уйдете.

— Он знает, что я на людях не ем. — Ракоци протянул донне письмо. — Я должен поблагодарить вас, синьора. Новости очень плохие, но… ничего. По крайней мере, теперь мне ясно, что делать. — Он дернул цепочку, свисавшую с его шеи, и сжал в руке талисман, полыхнувший рубиновым светом. — Письмо отправлено в ноябре. Нет ли у вас вестей более свежих?

Донна Феделе молча свернула пергамент и убрала его в поясную укладку. Она уже собиралась что-то сказать, но ее отвлекли. Какой-то щеголь с лютней в руках подлетел к ней и почтительно поклонился.

— Я положил два ваших стиха на музыку, уважаемая Кассандра, — затараторил он с сильным французским акцентом. — Если позволите, я их вам напою.

Ракоци нравился этот француз, ему пророчили блестящее будущее, однако сейчас он появился некстати. Впрочем, Кассандра и сама это поняла.

— Вы слишком добры, — сказала она. — Я очень хочу вас послушать. Но здесь чересчур шумно, и это будет мешать. Приезжайте-ка лучше завтра ко мне, мы прекрасно поладим.

Музыкант просиял.

— Вы чудо, мадам, — заявил он и поспешил к своим сотоварищам — сообщить, что выиграл заключенное с ними пари.

— Нет ли у вас других вестей из Флоренции? — повторил Ракоци, когда музыкант ушел.

— Вестей нет. Но есть один человек, — сказала Кассандра. — Он поляк, изучает язык и год пробыл в Риме, а два дня назад прибыл сюда. Он проезжал через Флоренцию, дорогой Сан-Джермано. Вам стоит его дождаться, он обещался быть здесь.

Донна Феделе поджала губы, потом сказала:

— Правда, вам будет трудненько с ним столковаться. Вы в этом убедитесь, как только послушаете его итальянский! Год жизни в Риме не прошел бы бесследно и для барана, но тут… — Она покачала головой. — Я ничего не имею против польских ученых, однако не понимаю, почему Борджа носится с ними.