Коллекция (СИ)

Вздохнув, она прижалась спиной к стене. Та и вправду оказалась очень холодной. Странно, что стены ее родного дома такие холодные… Кира закрыла глаза, чувствуя, что начинает засыпать. Холод полз по ее телу, и казалось, что кто-то ледяной крепко обнимает ее и прижимает к себе — ближе, ближе, еще ближе…

За окном громко хрустнули кусты, потом раздался уже знакомый мощный, басовитый лай, и вздрогнув, Кира отшатнулась от стены. Потом подошла к окну и отодвинула занавеску. Разумеется, за окном уже никого не было — пес растворился в ночи, как дух.

— Как же вы мне все надоели… — пробормотала она и отвернулась. — Оставьте меня в покое.

Сбросив с себя халат, Кира скользнула под одеяло и выключила свет. Потом замоталась в одеяло с головой и крепко зажмурилась, словно за закрытыми веками с ней сегодня уже ничего не могло случиться.

Хотя, вроде бы, практически ничего и не случилось?

Стоя в темноте коридора, Стас осторожно убрал ладонь с двери в спальню Киры. Его пальцы сжались в кулак так, что хрустнули суставы. Он отступил назад, повернулся и беззвучно исчез в комнате.

IХ

— Почему вы каждый день приходите на море?

Он рассеянно пожал плечами.

— Могу то же самое спросить у вас.

— Ну, я понятно — я бегаю…

— А я хожу. И что?

— Нет, — Кира смутилась, — я не это… я просто хотела сказать…

— Думаю, вы сами не поняли, что хотели сказать, — Князев усмехнулся. — Просто мне нравится смотреть на море. В любую погоду. Правда, это не лучшее место, чтобы смотреть на него. Если есть возможность, то я хожу вон туда, — он вытянул руку, указывая на далекий мыс, где виднелись руины древнего города, и ветер гулял в прошлогодней сухой траве. — Там оно кажется совершенно другим, и голос у него совсем другой, и солнце там встает иначе.

Они стояли на утреннем пляже, и в паре метров от их ног волны зло вгрызались в гальку, со стуком перекатывая и перебрасывая округлые цветные камни. Море ворчало, стонало и ворочалось, словно некое огромное растревоженное существо, вода была пенистой и мутной, и вдалеке высокие гребни разбивались о пирс. Было холодно и пасмурно, и по низкому небу ползли толстобрюхие тучи. Порывы ветра взметывали волосы Киры и швыряли их ей в лицо. „Майор“ стоял чуть поодаль, спиной к ней, опираясь на трость обеими руками. Его плащ колыхался от ветра.

— Вы сегодня очень рано. Обычно мы встречаемся, когда я иду домой… Сменили график?

— Нет, — она наклонилась, подобрала плоский камешек и запустила его в море, и он исчез, проглоченный волной. — Просто не спалось сегодня. Решила выйти пораньше — чего зря сидеть?

— Разумно, — Вадим Иванович помолчал, потер ладонью короткую седую щетку волос на макушке, и взгляд Киры невольно приковался к его руке. Странные были руки у Князева — слишком крепкие, сильные, не стариковские. Казалось, что они, в отличие от своего хозяина, забыли состариться. — Что у вас новенького?

— В сущности ничего, — медленно произнесла она, и ее пальцы машинально потянулись к тому месту на груди, куда ночью ввинчивался невидимый раскаленный штырь. — Я записалась на бальные танцы…

— Правда? — он чуть повернулся, и его темные очки тускло блеснули. — Это очень интересно… И кто ваш партнер?

— Да так… там познакомились. Я его еще совершенно не знаю.

— Симпатичный парень?

— Ну… в принципе, да.

— Он вам понравился, верно?

— Возможно.

— Что ж… это хорошо. Рад за вас.

— А чего это вы за меня рады?! — внезапно ощетинилась Кира, в очередной раз отбрасывая за спину хлещущие по лицу пряди, и Вадим Иванович, усмехнувшись, отвернулся.

— Вы странная особа, Кирочка. Вы злитесь, когда я говорю с вами… м-м… не очень хорошо, но когда я говорю с вами по-доброму, вы злитесь тоже. Я вас раздражаю? Если так, то мы можем прекратить наше общение и при встрече ограничиваться простым „здрассьте“.

— Нет, я этого не хочу, — глухо ответила она. — Но если что-то не устраивает вас, майор, то…

— Меня трудно вывести из себя, — Князев поворошил мокрую гальку концом трости. — Почему вы все время называете меня „майором“?

— Ну… просто… — Кира подобрала еще один камешек и подбросила его на ладони, — когда я вас первый раз увидела — в день нашего приезда, то подумала — верно, так и выглядит постаревший майор Мак-Наббс… Простите, это, конечно же, глупо… но почему-то так прилипло…

Вадим Иванович расхохотался — с явным удовольствием, потом потер ладонью мокрую от морских брызг щеку.

— Не извиняйтесь. И подумать не мог, что кто-то сравнит меня с суровым шотландцем! Но это занятно, ей богу!.. И что же ваши танцы? Расскажете?

Она неохотно заговорила, но постепенно скованность исчезла из ее рассказа, он ожил и заиграл яркими красками. Ей хотелось, чтобы он понял, каково смотреть на это, каково двигаться самой, и она описывала все — и движения, и музыку, и особенно танцы Паши и Тони — каждую фигуру, каждый поворот головы, изящную томность медленного вальса, задорность квикстепа, и страсть, вскипающую в каждом движении танго, то медленном и крадущемся, то стремительном и резком, и ее руки порхали среди ветра, иллюстрируя рассказ… и только уже договаривая, Кира осознала, что рассказывает все это человеку, который уже никогда не сможет танцевать.

— Простите, — сказала она, чувствуя, как по щекам расползается жар. Князев повернулся, и сейчас даже в блеске его очков было удивление. Его щеки и подбородок были, как обычно, выбриты до синевы, и сейчас изрезавшие их складки казались глубже, чем раньше.

— За что вы извиняетесь? Я очень рад, что вы мне рассказали — вы здорово рассказываете… Знаете, как-то так получилось, что я ни разу в жизни не видел классических танцев вживую — только по телевизору. Наверное, вы заметили, что если танцоры хороши — и мужчина, и женщина, то это не просто танец, это нечто живое, особенное, и в движениях их тел есть какая-то магия… Надеюсь, что когда-нибудь и ваш танец станет живым.

— Когда я хоть немного научусь, то обязательно приглашу вас посмотреть, — внезапно с чувством сказала Кира. — Конечно, если хотите…

— Я был бы рад этому, — с неожиданной серьезностью ответил Вадим Иванович, и отчего-то ей очень захотелось, чтобы он снял свои проклятые темные очки. — Можете представить меня своим двоюродным дедулей.

— Дедулей!.. — Кира почувствовала, как к ней возвращается знакомое раздражение. — Знаете, господин майор, почему-то мне все время кажется, что вы морочите мне голову!

— Да? Это чем же?

Она не ответила. Чем? Хороший вопрос. Она и сама не знала. Но почему-то рядом с ним часто чувствовала себя истеричной школьницей, ищущей подвох в каждом слове и с трудом сдерживающейся, чтобы не начать осыпать собеседника гневными пощечинами.

— Кстати, вчера вечером вы проходили мимо моего дома?

— Да, — удивленно отозвался Вадим Иванович. — Поздно вечером. Я часто гуляю, когда сон не идет. В последнее время, слишком часто… Наверное, все дело в возрасте…

— Вы останавливались перед окном моей спальни?

Она понимала, что этим вопросом предает Стаса, но ничего не могла с собой поделать — фраза уже выскочила. Князев хмыкнул, вытащил из кармана сигару и посмотрел на небо.

— Да, на несколько минут. Смотрел на шторы, все никак не мог понять, чего у меня взгляд за них зацепился… А потом понял. У вас одна из штор висит наизнанку — вы не замечали?

Кира покраснела. Это было действительно так, но ей все было лень повесить штору нормально. Она разозлилась — и на свой глупый язык, и на Стаса, который своей подозрительностью поставил ее в дурацкое положение.

— А вы что подумали? — с усмешкой спросил Вадим Иванович, раскуривая сигару. Что я выискиваю в них щелку, дабы узреть в нее очаровательную гологрудую нимфу? Фи, Кирочка! Конечно, нужно быть идиотом, чтобы отказаться от такого зрелища, но это если в открытую. Я не подглядываю ни в окна, ни в замочные скважины и никак не гожусь на роль старого сластолюбца. Так что можете успокоить Станислава, что, общаясь с вами, я вовсе не изыскиваю возможности ухватить вас за какую-нибудь из ваших очаровательных округлостей.