Морок

Однако позже подрастерял привычку самостоятельно нырять под капот. Даже в России ездил на автомобилях европейского производства. Причем компания всегда предоставляла мне возможность брать хорошие и новые, с гарантией, которой, как правило, не приходилось пользоваться. Дома и вовсе жизнь без забот: чуть что — в сервис.

Короче говоря, в современных автомобилях, тем более российских, я не смыслю ровным счетом ничего.

Дождь, продолжавший моросить, мелкими каплями покрывал требуху машины. В темноте без фар ехать можно. Только очень медленно. И недалеко.

Хлопнула дверь. Жена подошла ко мне, обхватила сзади за плечо, заглянула внутрь капота.

— Можно переноской светить. Выставить ее в окно рукой и так ехать.

«Что ж, это тоже выход», — подумал я, но вслух сказать не успел.

— А ты сопротивления проверил? Может, погорело? — деловито осведомилась Александра.

— Нет, не проверил. Где они находятся?

— Вот же распределительный щиток. Или как он там называется? Дай, я посмотрю, я умею. А ты подержи что-нибудь сверху, чтобы дождь туда не капал. Я точно не знаю, но, по-моему, влага для них вредна.

— Еще как!

Сняв куртку, я поднял ее на вытянутых руках над небольшой черной коробочкой в углу капота.

Жена ловко вскрыла коробочку, принялась перебирать сопротивления одно за другим.

— Вот, — воскликнула она с торжеством, — я же говорила, совсем черное! У тебя запасные есть?

Хороший вопрос! Захватив переноску, мы отправились рыться в багажнике.

Запасная, почти не начатая упаковка с сопротивлениями в конце концов нашлась в салоне, в бардачке. Александра заменила сгоревшую деталь, обжала металлические лапки, державшие ее.

Ловко, проворно двигались тонкие пальцы. Она подняла руку — ногти на просвет стали розовыми, а пальцы — золотыми. Повернула кисть, жестикулируя, что-то мне объясняя, — подушечки пальцев, ладони испачканы грязью, машинным маслом.

— Сейчас проверим!

Она метнулась к двери, дотянулась до нужного тумблера.

Подфарники, ближний свет, дальний — все работало!

— Я тоже кое-что умею! — весело сказала она, передавая мне штекер от ненужной больше переносной лампы.

Я задержал ее руку в своей. Осторожно перевернув, поцеловал чумазую ладонь. Жена пальцами легонько провела по моим губам.

— Ты забудешь, с какой стороны в автомобиле находится двигатель, — тихо пообещал я, подчинившись внезапному патетическому порыву.

— Я не хочу забывать, — ответила она тоже тихо и весело, но твердо, — это может пригодиться в жизни. Скажи честно, разве я была когда-нибудь белоручкой?

Уступая новой для меня интонации, я спросил неуверенно:

— Может, пора начинать?

И тут же — будто косой подкосило! — я шлепнулся на колени. Слой воды на асфальте с чавканьем раздался в стороны и вновь сомкнулся вокруг моих ног, но ноги в мокрых насквозь джинсах не почувствовали перемены ни во влажности, ни в температуре окружающей среды.

Я схватил обе ее руки.

— Ты помнишь, какие у тебя ладошки были? Узенькие-узенькие, как у девочки, пальчики нежные, тоненькие — тронуть страшно!

Осторожно, будто и вправду они были ломкими, как соломинки, я целовал пальцы жены. Мокрую, но теплую ладонь. Запястье.

Узкий пояс джинсов, врезавшийся в ее тело, поднимался и опускался в такт ее дыханию прямо перед моим лицом.

— Мне пенял, а сам что делаешь? — сквозь зубы сказала Александра, подаваясь вперед, еще ближе ко мне. — Ну что ты делаешь? Я ведь тоже… давно тебя… не видела!

Поздно было останавливаться. То есть… Я, разумеется, остановился бы, если бы любимая не хотела продолжать…

Развернув мое левое запястье, жена вгляделась в фосфоресцирующие стрелки часов.

— Без четверти час. Ну ничего, ничего. Я и забыла, как… как ты… как с тобой хорошо, — прошептала она еле слышно.

— Забыла? — пробормотал я с шутливым возмущением.

Хотел сказать: «А я вот помнил!» — но промолчал, потому что пришлось бы добавить: «Я других с тобой сравнивал, они не выдерживали сравнения».

Благодарно поцеловал жену и поднялся, приводя себя в порядок: следовало скорее ехать дальше!

Мы катили на север. Ехать очень уж быстро я не решался, потому что дождь вновь толстыми струями хлестал в лобовое стекло, машина зарывалась чуть не до половины колеса в глубокие лужи, плыла, точно катер, и ее мотало из стороны в сторону «штормовой» волной.

Печка опять работала на полную мощность. На расстоянии вытянутой руки от меня тускло белели в темноте салона голые коленки жены, поскольку она не стала снова надевать насквозь мокрые брюки, только обмотала вокруг бедер мою куртку, сухую с внутренней стороны. Она свернулась калачиком на сиденье, и единственное; чего мне не хватало в тот момент, — это деления на шкале обогревателя: мне хотелось поскорее организовать в салоне тропическую жару, чтобы жена, не дай бог, не простудилась.

— Знаешь, ты выбрал такой подходящий момент, — пробормотала она мечтательно. — Сегодня такой день… может кое-что интересное получиться.

Я догадался, как только она заговорила. Искоса бросил взгляд в ее сторону. Она не смотрела ни на меня, ни на дорогу — как будто вслушивалась в себя. На губах бродила нежная, тоже внутрь себя адресованная улыбка. Я мог уже не сомневаться, что ее предчувствие сбудется.

— Я — за! — сказал просто. — Буду очень рад.

Собственные слова показались мне знакомыми, как будто я уже произносил их прежде. Потом мне стало чудиться, что и ее реплика когда-то звучала. Я слышал, как тот же любимый голос мягко, доверчиво, чуть иронично произносит: «Знаешь, сегодня очень подходящий момент, может кое-что получиться…» Я видел рисунок обоев на стене и цвет постельного белья. Я чувствовал кожей тонкий шелк ее кокетливой ночнушки, завалившейся куда-то мне под бок.

До сих пор не знаю, действительно ли в тот момент молния ударила совсем близко от автомобиля, или ослепительная вспышка, сопровождавшаяся треском и грохотом, поразила только мой собственный мозг.

Я вспомнил!

Больше для меня в прошедшем не оставалось белых пятен и загадок. Из разлома между реальностями я вернулся в ту, что была прежде нашим с ней общим счастливым домом. Вспомнив, понял, что делаю сейчас, куда еду так неторопливо сквозь разверзшиеся хляби небесные.

От осознания жесткого смысла происходящего в первый момент захотелось сбежать. Хотелось остановиться, выйти из машины под дождь, глотнуть свежего воздуха, немного пройтись пешком, чтобы спокойно подумать. Но я не мог позволить себе останавливаться. В аэропорту чужого города меня ждали мои родные дети — наши с Джей родные Катюшка и Пит, и всего каких-нибудь три часа темноты оставались в моем распоряжении, чтобы найти их и забрать.

На жену старался не смотреть. Я не знал, как признаться ей, как повиниться. Волны чудовищного стыда накатывали на меня снова и снова. Как я мог оставить их без помощи? Как мог забыть?!

Мы с женой прожили вместе почти семь лет, и за все это время между нами произошла только одна настоящая размолвка. Зато какая! Она показалась мне тогда настоящей катастрофой.

Мы к тому времени больше года были вместе и ждали первого ребенка. Александра чувствовала себя отлично, врачи не находили ни малейших отклонений. Нам оставалось только радоваться и ждать — с удовольствием и нетерпением. Я, естественно, работал с утра до ночи, но выходные полностью посвящал жене. Мы ездили за город, гуляли по Лондону. Может, беда в том, что у нее не было в Англии друзей, никого не было, кроме меня. Да Гарри еще. Гарри часто к нам заходил, развлекал Альку, чтоб она не скучала.

Я предлагал ей вызвать маму, но она решительно отказалась. Сказала: для мамы переезд станет слишком большим потрясением, она не сможет приспособиться к жизни в чужой стране. Да еще в доме, где она не хозяйка. Разумеется, жена общалась с матерью и по телефону, а большей частью — по Интернету. Только вот беда, больше почти ни у кого из ее друзей в Москве Интернета еще не было, а письма… письма — дело долгое и голод общения не утоляют.